Джен Коруна - Год багульника. Осенняя луна
— Если ты будешь замирать перед каждой статуей, мы никуда не успеем, — рассмеявшись тихим смехом, сказал веллар.
— Прости, князь! Я уже иду…
Вместе они дошли до самого конца зала, туда, где обычно восседали старшие веллары. Шаги двух пар ног гулко отзывались в непривычной тишине. В дни Лунного совета здесь царило оживление, звенели голоса велларов, шуршали драгоценные одежды; сейчас же под украшенным звездами потолком царило безмолвие. Лагд подвел молодого краантль к тронам, вместе с ним обошел их и остановился перед затканной серебром занавесью, закрывавшей стену. Кравой недоуменно посмотрел на Лагда. Не обращая внимания на его удивление, тот снял с шеи какой-то предмет, напоминающий лезвие ножа, прикрепленное к цепочке, и, показывая его Кравою, пояснил:
— Это — ключ от храма Эллар.
Жрец солнца с замиранием сердца взглянул на предмет, лежащий на ладони веллара. То, что он принял за нож, было серебряным совиным пером. Его полированная поверхность была сплошь украшена вырезанными рунами, неизвестными Кравою.
— Священный язык Луны — он известен лишь старшим велларам, — пояснил Лагд. — На нем написано большинство самых сильных заклинаний. Каждое слово, произнесенное на этом языке, имеет огромные последствия, поэтому обращаться с ним надо крайне осторожно.
Кравой с благоговением кивнул. Князь Рас-Сильвана продолжал:
— Так вот, этот ключ открывает не только храм Луны — это единственный способ попасть в сокровищницу… Вход в нее находится в этом зале.
У Кравоя аж голова кругом пошла. О сокровищах Рас-Сильвана столетиями слагали легенды — неужели он сможет увидеть их?!
Точно отвечая на его немой вопрос, веллар отодвинул рукой занавесь; Кравой ловил глазами каждое его движение. За занавесью оказалась небольшая, обитая шелком дверь, посреди двери виднелась выемка в форме пера. Лагд вложил ключ в нее, внутри что-то тихо щелкнуло, и дверь открылась сама собой.
— Идем, — кивнул он опешившему краантль и первым вошел в дверь.
Пригнувшись, чтобы не зацепиться головой, Кравой последовал за ним.
Короткий коридор вел в просторный зал. То, что открылось в нем, заставило Кравоя ахнуть. На тянущихся вдоль стен мраморных столах лежали сокровища, равных которым он не мог вообразить! Усыпанные алмазами короны, мечи в невероятной красоты ножнах, серебряные чаши с жемчугами — все это громоздилось на белом мраморе, до самого пола свисали затканные серебром одежды, похожие на огромные драгоценности, сияние камней бросало блики на белый потолок, столы уходили вглубь зала, так что им не видно было конца. У Кравоя перехватило дух. Он чувствовал себя как ребенок, которого завели в кондитерскую и оставили там. Лагд взглянул на него, и его бледные губы тронула улыбка.
— Ну что, идем гулять? — шутливо спросил он.
На негнущихся ногах Кравой послушно последовал за ним. Старший веллар прошел между столами, остановился возле одного из них. В отличие от всех остальных, на нем лежала только одна вещь — невзрачный венец из полированного серебра. Он представлял собой цельный обруч, передняя часть которого была украшена небольшим полумесяцем, развернутым рожками кверху. Лишь три прозрачных камня оживляли гладкую поверхность полумесяца, других украшений в венце не было. Кравой взглянул на это скромное украшение, затем непонимающе поднял взгляд на веллара.
— Корона Сильвана, — не отрывая глаз от венца, объявил Лагд. — Тот, кто правит городом, может продать все драгоценности, что находятся в этом зале, но эта не должна покинуть Рас-Сильван никогда! Ибо в ней заключена сила самой Эллар и тех, кто служил ей многие тысячи лет…
Потрясенный до глубины души, Кравой с трудом понимал, что с ним происходит. Его рука невольно протянулась к тихо поблескивающему венцу. Лагд не останавливал его. Еще миг и смуглые пальцы коснулись металла — в этот же миг жрец солнца вскрикнул и отдернул руку. Князь Рас-Сильвана рассмеялся.
— А ты, как я погляжу, плохо читал древние свитки — реликвии Луны может взять лишь тот, кто допущен в ее свет.
Он перевел взгляд на корону, затем поднял руку. Белые пальцы осторожно коснулись серебряного полумесяца.
— Можно ли подумать, что эту скромную вещь исполнил силой сам сын великой Эллар?.. — задумчиво произнес он.
Несколько мгновений оба эльфа стояли молча. Величие давних времен оживало перед воображением Кравоя. Он почти видел прекрасное лицо светлого азарлара, сияние его доспехов, слышал звон мечей, каждый удар которых был подобен молнии. Его сердце исполнилось такой радости, что хотелось помчаться навстречу ветру, распевая величественные песни, сложенные певцами, чьи имена появились раньше самых первых легенд! Лагд пошевелился первым. Он убрал руку от короны и отступил на шаг назад.
— Ну что, думаю, на сегодня прогулку можно считать законченной, — сказал он, обращаясь к Кравою. — Иди за мной, а то еще не найдешь дороги обратно и станешь еще одной драгоценностью Луны.
Солнечный эльф вздрогнул и поспешно последовал за ним. Опять проплыли мимо несметные богатства, тихо захлопнулась дверь, зашуршала ткань. Князь Рас-Сильвана и жрец солнца снова стояли в зале Лунного света. Лагд сочувственно похлопал Кравоя по плечу.
— По-моему, тебе надо проветриться, — заметил он. — Подземелья на тебя плохо влияют.
— Да, да… — пробормотал краантль. — Я пойду в парк…
Потрясенный увиденным, он вышел на улицу. Все произошедшее казалось ему каким-то невероятным сном! Сияние мечей и драгоценностей все еще мелькало у него перед глазами, над всем этим плыл тихий блеск священной короны и спокойный голос Лагда. Совершенно ошеломленный, Кравой побрел в сторону парка. Для чего князь водил его в сокровищницу, так и осталось для него загадкой.
Глава 2. Когда враги становятся друзьями
Сигарт лежал на каменном полу камеры, обхватив колени руками и прижавшись к ним головой — так было легче переносить боль. Он старался как можно меньше шевелиться — малейшее движение причиняло невыносимые страдания, даже дышать было трудно — каждый вдох отдавался резкой болью в груди и спине. Гарвы постарались от души. Сигарт не помнил, чтобы его когда-нибудь так били! Да и саму драку он вспоминал с трудом. Помнил лишь сплошную стену из черных одежд, сыплющиеся со всех сторон удары и злые, налитые кровью глаза гарвов. Вероятно, они бы так и забили его до смерти, если б не появление того странного человека в сером: кем бы он ни был, он явился как раз вовремя — еще несколько минут, и хэур был бы мертв. Одетый в невзрачный мышасто-серый костюм и плащ, он, судя по всему, был наделен большой властью, ибо, едва завидев его, гарвы вмиг отступили, давая проход. Он, не спеша, приблизился к хэуру — сбитый с ног жестокими ударами, тот уже почти не сопротивлялся, лишь хрипло дышал, точно загнанная лошадь.
— Ну что же вы с ним так, в самом деле!.. — с преувеличенным сочувствием проговорил пришедший. — Зверю… ему ведь тоже больно.
В гробовой тишине он обошел вокруг поверженного пленника. Избитый и измазанный кровью, тот лежал, накрыв голову обеими руками.
— Я бы очень расстроился, если бы вы его убили — кто бы нам тогда рассказал, где нам искать тех двоих, что унесли наше добро?
Лежащий на полу Сигарт весь напрягся, кровь бешено застучала у него в ушах — значит, Моав и Ифли все-таки удалось ускользнуть! В одно мгновение ему стало совершенно безразлично, что с ним будет — главное, что Моав на свободе! Это же самое безразличие не покидало его и потом — когда человек в сером принялся изводить его мучительными заклятиями, требуя указать местонахождение эльфы и сильфа, и когда его, почти бесчувственного, приволокли в камеру и бросили на холодный пол. Раненый, умирающий зверь в клетке, Сигарт ясно понимал всю безнадежность положения, понимал и то, что его смерть — лишь вопрос времени. И тем не менее, каждый новый допрос вызывал у него чувство какого-то жгучего торжества, ибо его пытки обозначали, что свитки все еще не найдены…
Вот и теперь, заслышав вдалеке шаги, он вздохнул с облегчением — вероятно, это за ним снова пришел конвой, чтобы вести на допрос. Точнее, не вести, а тащить — из-за ран и побоев он едва мог передвигаться. Шаги замерли у самых прутьев решетки. Хэур не пошевелился.
— Эй ты, животное, вставай! — раздался резкий голос.
— Иди ты… — не меняя позы, выругался Сигарт; отвечать вежливо смысла не было — едва ли гарвы смогут сделать его мучения более сильными, чем сейчас.
Неожиданно совсем рядом с ним раздался звон, что-то металлическое ударилось о каменный пол. Стиснув зубы от боли, хэур отнял руки от головы. Правая бровь его была рассечена, место удара отекло, отчего лицо выглядело зловещим; запекшаяся кровь покрывала веко и щеку потрескавшейся коркой. Сигарт осмотрелся, затуманенный взгляд уловил что-то длинное и блестящее — оно лежало совсем близко. Чуть дальше, за решеткой темнели сапоги и подол черного плаща. Сигарт со стоном приподнялся и замер, не веря своим глазам. Прямо перед ним на каменных плитах лежал меч — ЕГО меч-восьмиручка, отобранный гарвами в бою! Кривясь от боли и напрягая последние силы, хэур инстинктивно рванулся к оружию, сжал его в руке.
