Сергей Зайцев - Неистребимый. Трилогия
Одна из крестовидных крон стремительно надвигается прямо на нас.
«Умник, возьми левее! Умник? Умник?!»
Лес…
Вокруг непривычного вида деревья, пирамидальные стволы которых прочерчены горизонтально растущими ветвями через каждые три‑четыре метра. Вместо листвы поверх коры и веток – плотная зелёная чешуя, как бы взъерошенная там, где на неё падают косые вечерние лучи.
Я сижу на небольшом пригорке под высоким деревом – тем самым, в которое мы врезались. Древесина словно железная – кресло вдребезги, а дерево цело. Шлем сброшен и валяется где‑то рядом. Дышу местным воздухом, прижавшись затылком к твёрдому шершавому стволу. Давно. Бездумно рассматриваю окружающую растительность, небо, бело‑голубыми клочьями плывущее среди острых и голых макушек странного леса, и местное жёлто‑оранжевое светило, безнадёжно застрявшее в этих же макушках…
Теперь у меня масса свободного времени, чтобы разглядывать место, куда мы приземлились. И ещё больше – раздумывать о чем угодно. Например, о том, что способность к телепортации, я, наверное, утратил. Навсегда или нет – покажет время. Сейчас меня это обстоятельство волнует меньше всего…
Обломки кресла, скатившись вниз, валяются у подножия пригорка. Тело Менги – среди этих обломков… Но вниз мне смотреть незачем, и так знаю, что там… Шлем Менги тоже снят. Синие волосы рассыпались по мелкой моховидной поросли, покрывавшей всю землю сплошным ковром, под голову подложен пенал с парашютом, который я выдрал из кресла, глаза закрыты. Бронекостюм по‑прежнему скрывает человеческую плоть, но все, что нужно знать, я уже знаю. Чуть дальше валяется корпус безжизненного экзот‑модуля Умника, поблёскивая на жёлто‑зеленом мхе хромированными деталями. Он тоже с виду цел. Но энергии в нем ни капли. Я проверял – разряжена даже батарея аварийного питания. Так что, скорее всего, его искусственный мозг сейчас необратимо разрушен, а личность стёрта, и при новом подключении вместо Умника возникнет что‑то другое, если вообще что‑то возникнет.
Наверное, следует вернуться чуть‑чуть назад…
Но я не помню, как оказался на земле. Помню, как неслись на дерево, помню, как выбирался из обломков катапульты, а само падение – нет. На эти мгновения сознание просто выключилось от удара и последовавшего за ним шока… Боль? Да нет, особой боли не было. На эту «вечную» тему можно рассуждать долго и с фантазией, при желании – с уклоном в философию. Например, боль сопровождает человека от рождения и до самой смерти, поэтому надо просто набраться терпения, раз уж ничего нельзя поделать…
В общем, меня доспехи спасли, а Менгу – нет.
Спиной о ствол. Позвоночник.
Понятно?
И эта боль, когда я пришёл в себя настолько, чтобы осознать последствия приземления, была не физической. Я не знаю, с чем её можно сравнить. А потому не желаю об этом думать. Горе может разъедать, как серная кислота, попавшая на свежую рану…
Но ни о чем другом я думать просто не мог. Сидел, перебирал варианты – что, если бы… Бессмысленное занятие, когда уже ничего невозможно изменить… Задним числом мы все хороши. Память услужливо повторяла всю последовательность действий от момента катапультирования из космоплана до встречи с поверхностью планеты. И находила все новые и новые варианты, что можно было сделать, когда автоматика кресла Менги отказала. В тот момент, когда крылья антигравов застряли при выдвижении, а Умник перебрался за спинку моего кресла и сообщил, что запасной парашют повреждён, и я ещё не знал про сдохший энергоблок… Короче? Хорошо, можно и короче. Не Менга должна была перепрыгнуть ко мне, когда я её догнал. Совсем наоборот – я к ней. Ведь запасной парашют в её кресле был цел, просто заклинило механизм выброса. Умник бы справился с этой проблемой за считанные секунды. Но у меня было слишком мало времени. Цейтнот. И я принял неправильное решение… первое в череде прочих. Абордажная плеть тоже была ошибкой. Если бы в те последние доли секунды до столкновения я успел отстрелить побеги «абордажной плети», сцеплявшей наши с Менгой бронедоспехи в одно целое… Но желание обезопасить Менгу от падения, даже если я умудрюсь выпустить её из рук, привело именно к тем роковым последствиям, которых я так старался избежать. От судьбы не уйдёшь? Да пошла она…
Уж лучше бы об то дерево вместе с Менгой… Вдребезги. Чтобы не было так тяжело и муторно на душе. Чтобы не копилась в груди разрушительная тоска и горечь. Я привык к потерям. Но… не к таким. Боль от потери друга – ничто по сравнению с этой… Горечь копилась в глазах, обжигая радужку, но не находила выхода. Никогда этого не умел. И никогда не видел, чтобы такое происходило с кем‑то из шелтян. Наверное, мы действительно какие‑то уроды, моральные и физические, какими нас считают люди из других миров…
Я не сразу почувствовал, что моё одиночество в этом лесу уже нарушено. Слишком был поглощён тем, что творилось внутри…
Животные. Мелкие и крупные. Всякие.
Они появлялись словно из ниоткуда.
Я безучастно наблюдал за ними, машинально подбирая знакомые аналоги. Зелёная лисица. Белоснежный волк. Небесно‑голубая рысь. Красно‑коричневый галт… Их становилось все больше, этих зверей. Они выныривали из‑за древесных стволов со всех сторон, выбегали к месту крушения и замирали в нескольких метрах от тела Менги. Словно по команде. Замирали и таращили на меня блестящие глаза. Я не чувствовал их враждебности, иначе давно бы уже выхватил оружие. Только смесь холодного любопытства с отстранённым сочувствием. Как эти звери могут что‑либо понимать и сопереживать? Бред…
Когда их стало так много, что они образовали плотное кольцо вокруг моего пригорка, и среди массы их пёстрых тел некуда было ступить, произошло качественное изменение. С момента появления этих зверей, наблюдая за их странным поведением, я подсознательно ожидал чего‑то необычного, но не того, что произошло.
Их тела слились.
Оплыли и соединились друг с другом, как капли ртути, в сплошной пёстрый ковёр. Волна шевелящейся живой плоти. Не замечая, как оказался на ногах, я ошеломлённо замер. Я понимал, что если эта штука решит напасть, то остановить её будет невозможно. Ни игломет, ни плазмоган для этого не годились – просто не успею. Какая‑нибудь часть все равно до меня доберётся…
На этом превращении дело не закончилось. В одном месте над поверхностью волны в воздухе проступила какая‑то рябь – словно роящееся облако светлячков. И неожиданно развернулось широкое голографическое полотно с размытыми краями, по которому поплыли розоватые энергетические разводы, начавшие складываться во что‑то хаотичное, не поддающееся определению…
Гобелен Фасгалиа!
Вот оно что. Часть волны накрыла участок, где лежал корпус Умника, в контейнере которого находился гобелен в упакованном состоянии. И каким‑то образом сумела его запустить… да, это произошло не случайно. Не могу объяснить, как я это понял, но представление предназначалось именно для меня.
Отреагировав на моё внимание, хаотичный рисунок задвигался быстрее, меняя окраску и детализацию. Постепенно прорисовался пейзаж – стройные ряды деревьев ладжи, уходящие вдаль, узкие зеленые листики с серебристой изнанкой поблёскивают в лучах солнца… Да, солнце там было своё. В окружающем воздухе повис тонкий шелест листвы и пение ранних птиц, лёгкий ветерок донёс запах – характерный, ни с чем не сравнимый терпкий запах ладжи в пору созревания семян. Среди местного чешуйчато‑лиственного леса растительность Новы‑2 смотрелась абсолютно чуждо…
Вскоре я заметил человеческий силуэт, быстро перемещающийся среди деревьев в мою сторону. Эту картину я смотрел десятки раз. Легенда из далёкого прошлого об аристократе из Дома Никсардов, когда‑то оказавшем для Шелты неоценимую услугу. Правильные черты лица, глубоко посаженные карие глаза под изломами тёмных бровей, прямые короткие волосы… Ровное дыхание идущего слышалось где‑то совсем рядом, а в глазах горела неукротимая ярость… Он торопился и шёл быстро, почти бежал. Полы тёмного плаща развевались в такт шагам. Тропинка, усыпанная прелой листвой, ленивыми изгибами вилась между соседними рядами треугольных серо‑стальных стволов… Предчувствие непоправимой беды гнало его вперёд, словно лесной пожар, следующий по пятам. Да, сколько раз я видел эту сцену… Картина Фасгалиа отражала реальные события прошлого, но задумана была так, чтобы каждый раз история повторялась несколько иначе, незначительные детали менялись, придавая запечатлённым событиям некоторую новизну…
Взгляд быстро приближавшегося человека упал на меня. На его лице мелькнуло изумление, он даже приостановился. Он торопился на встречу со своим врагом и совсем не ожидал увидеть на пути кого‑то ещё…
Этого не могло быть, но это было именно так.
Сценарий пошёл совершенно иначе.
Человек приблизился к самому краю картины, не отрывая от моего лица изумлённо‑заинтересованного взгляда, а затем…
