Эдуард Глиссан - Мемуары мессира Дартаньяна. Том II
Самое первое, что я сделал, получив такой ответ, это попытался узнать о причине ее заточения. Распорядился ее арестовать Месье Граф де Бриенн, Государственный Секретарь по Иностранным Делам, но так как он обладал довольно сложным и довольно странным характером, да еще в настоящий момент находился в ссоре с Месье Ле Телье из-за какого-то дела, касавшегося их должностей, и в каком они оба почитали себя заинтересованными, мой покровитель попросил меня поискать кого-нибудь другого для оказания услуги, какая мне потребовалась теперь от этого человека. Когда дело на этом остановилось, я обратился за помощью непосредственно к Месье Кардиналу. Так как именно он посоветовал мне поначалу добиться любви этой Дамы, я позаботился осведомить его обо всех милостях, каких я добился от нее. Ему было известно также о горе, какое меня постигло, когда я увидел крах моего дела из-за несчастного случая, приключившегося с ней. Он мне сказал даже, что, должно быть, меня преследует какой-то дурной рок, поскольку не в первый раз он видел меня накануне выгодной женитьбы, и в конце концов я оставался ни с чем.
Дурное настроение Месье де Бриенна.
Как бы там ни было, этот Министр не мог найти ничего нехорошего в том, что я говорил с ним об особе, с какой он сам же меня свел, и потому я рассказал ему о том, где она сейчас находится, и о моей [146] нужде в его помощи, чтобы ее оттуда вытащить. Этот Министр был настолько рад оказать услугу всем на свете, когда она ему ничего не стоила, что милостиво принял мою мольбу. Он мне сказал подать ему памятную записку об этом деле, а он уже направит ее Графу де Бриенну. Я написал ее в четверть часа, а когда принес ему, он ее не принял; вместо этого он сказал мне представить ее самому, от его имени, этому подчиненному Министру. Я так и сделал, но либо он не поверил, что я явился из такого высокого места, или же он был в своем неучтивом настроении, как случалось с ним довольно частенько; Месье де Бриенн ответил мне, что ему уже все уши прожужжали об этом деле, но оно так дурно пахло, что он просто удивляется, как это честные люди хотели еще в него вмешиваться. Он передал мне это все лишь через посредство своего служителя, кто считал себя обязанным поддерживать свое творение из страха, как бы не обнаружилось, что за пять сотен пистолей, полученных им от моего так называемого пасынка, именно он провернул подобное мошенничество. Но так как я всего этого не знал, меня охватил испуг от такого сорта разговоров, и, если бы не шла речь о моем собственном интересе, не знаю, может быть, я бы скорее все это бросил, чем рискнул ввязываться в такое настолько некстати. Я сказал себе, так как я узнал, что эта Дама достаточно горда и мстительна, что, очень возможно, она затевала что-то против Министра. Резон к подозрению у меня имелся; у нее был дядя, кото Его Преосвященство еще и в настоящее время держал в изгнании, и я слышал, как она порой оплакивала его участь.
Ей очень нужно было бы в этот момент превратить меня во влюбленного, дабы преодолеть это препятствие; в самом деле, так как не существует ничего такого, чего бы любовь не могла добиться, мой испуг вскоре исчез бы перед ней. Однако, либо я был более заинтересованным, чем сам о себе полагал, или же сострадание к ее положению произвело на меня тот же эффект, какой могла бы произвести любовь, [147] но я все-таки вернулся к Графу де Бриенну два дня спустя, чтобы узнать, не найдется ли у него для меня более милостивого ответа, чем тот, что он мне уже дал. Он принял меня еще хуже, чем в первый раз. Я пожаловался на него Кардиналу, и так как знал, что его надо заранее предупредить, по меньшей мере, не ожидая гибели ее дела перед ним, я ему сказал на всякий случай, не зная, однако, лгу я или нет, что один служитель этого Государственного Секретаря настраивал против меня своего мэтра; якобы мне сказали, будто тот позволяет себе брать деньги, а так как у сына моей заключенной их было много, по всему видно, что он склонил того к своим интересам новыми подарками, и так как именно этим способом удобнее всего можно было удушить невиновность, я подвергался большому риску совсем пропасть, если Его Преосвященство не предоставит мне свое покровительство во всех формах; ведь я просил у него только справедливости, и если бы Дама оказалась виновной, далеко не желая ее оправдывать, я бы первый потребовал процесса над ней.
Кардинал вмешивается.
Его Преосвященство выслушал мои резоны, и, так как я выбрал для изложения их момент, когда он только что выиграл пятнадцать сотен пистолей, он находился в столь добром настроении, что сказал мне следовать за ним в его кабинет. Он вызвал туда одного из своих Секретарей и сказал ему в то же время написать записку Графу де Бриенну, дабы доставить к нему немедленно регистр всех заключенных, пребывавших в Пьер Ансиз. Граф не осмелился сопротивляться приказу вроде этого, и, вынужденный ему подчиниться, он принес этот регистр, и я тут же увидел, что Дама была арестована по тем причинам, о каких я недавно догадался. Я был счастлив убедиться, что это вовсе не было тем, чего я опасался; итак, ничто не мешало мне больше употребить все мои силы ради ее доброй участи; я умолял Месье Кардинала распорядиться принести те письма, о каких упоминалось в деле, дабы он сам увидел, настолько ли они преступны, как о них [148] говорили. В нем нашлось довольно доброты, чтобы отозваться на мою мольбу. Месье де Бриенн отослал служителя, кто вместе с ним принес регистр на отыскание этих писем. Он не замедлил вновь появиться, и когда он разложил письма на столе Его Преосвященства, и едва я взглянул на них, как признал, что они фальшивые. Я тут же сказал об этом Министру, а также о том, что наговор был так груб, что они не позаботились даже подделать ее почерк; он был совершенно отличен от ее собственного, и даже настолько не похож, что не было никакой нужды в экспертах для проверки этого факта; я предложил, если Его Преосвященству будет угодно задержать эти письма, принести ему через один момент несколько настоящих, написанных ко мне рукой обвиняемой; милосердие и даже справедливость требовали не заставлять ее больше страдать, поскольку она была невиновна, и она была заточена, как злодейка, и это было весьма печально и очень жестоко в то же время по отношению к особе, обладавшей кое-каким происхождением и никогда не подававшей повода к подобному наказанию.
Поддельные письма.
Кардинал, кто бывал добр, когда хотел, но с кем это редко случалось, оказавшись тогда, по счастью, в прекрасном расположении, сказал мне сейчас же идти искать мои письма, дабы дело было раскрыто теперь же на его столе, чтобы не было надобности откладывать его до другого раза. Никогда команда не была мне более приятна, чем эта; я вышел в тот же час, не заставляя повторять мне этого дважды, а когда принес ему эти письма, он тотчас же признал мошенничество точно так же, как это мог сделать я; сам Граф де Бриенн не смог с этим не согласиться, каким бы предубежденным он ни был; итак, теперь речь шла только о том, возможно ли достаточно положиться на меня и поверить, что письма, представленные мной, были от нее, а другие — нет, Его Преосвященство, пожелавший сделать мне одолжение со столь малыми затратами, сказал мне подписать мои показания и заверить, что они содержали [149] правду. Я сделал это без колебаний и даже предложил себя в заложники того, что я заявлял в пользу Дамы. Месье Кардинал соблаговолил принять еще и это, потом скомандовал Месье де Бриенну выдать мне приказ, чтобы вытащить ее из тюрьмы, но этот Граф вознамерился отложить мое дело на следующий день, а, может быть, даже на четыре или на пять дней; тогда я попросил Его Преосвященство оказать мне полную милость, поскольку он уже столь чувствительно меня облагодетельствовал. Я ему сказал, что служитель, кто принес письма, мог написать этот приказ, а Граф де Бриенн его подписать, и тогда останется только приложить к нему Королевскую Печать, и так как это было делом одного момента, я мог бы в тот же день нанять почтовый экипаж, чтобы вызволить эту Даму из плена; всего лишь полдня времени в подобных обстоятельствах было бы огромным облегчением для несчастной, тем более такой долгий срок, какого от меня требуют. Месье Кардинал нашел, что я был прав, и все дело было устроено, как я того и желал; все обстояло бы лучше всего на свете, если бы я мог добиться приложения печати через четверть часа, как я и рассчитывал. Но служители, привыкшие между собой все делать одни для других, не изменили своему обычаю и в этих обстоятельствах; тот, кому следовало исполнить эту формальность, по всей видимости, был просто счастлив вогнать меня в раж, потому что он знал, как это будет приятно тому, кто получил пять сотен пистолей; он два дня водил меня за нос, не желая удовлетворить моей просьбе; я даже верю, что он водил бы меня таким манером еще и гораздо дольше, если бы я вновь не кинулся к Кардиналу и не рассказал бы ему о моем злосчастье; наконец, когда Его Преосвященство взял на себя труд снова отправить туда приказ и даже пригрозить, если они наберутся дерзости заставить меня ждать хоть немного дольше, он, по меньшей мере, дюжину служителей посадит в тюрьму, мой приказ был мне возвращен, но опять же не без затруднений. Служитель, в качестве [150] последнего крючкотворства, всеми силами хотел отправить его с курьером. Но увидев, что я собираюсь вновь вернуться к Его Преосвященству с новой жалобой, страх, как бы с ним не приключилось чего-нибудь худого, заставил его в конце концов отказаться от преследования, какое он мне устроил.
