Мо Сян - Ольга Рубан
Рядом стояла Ольга. Жиденькие волосы выбились из-под пластмассового «крабика» и клубились вокруг ее головы подобно странному нимбу. Руки были сцеплены в замок под впалой грудью, и Алле почудилось, что та украдкой молится.
«Испроси прощения в сердце своем…», - вспомнились ей слова, произнесенные старцем. Ей отчаянно захотелось узнать, действительно ли старец так сказал, или это Дюнины импровизации? Что если… Что если Мать действительно способна просто простить? Если она из бесплодной пустоши смогла сотворить такой прекрасный край, может… Может, и жертва ей вовсе не обязательна?
Внезапно раздался мерный колокольный бой. Алла испуганно воззрилась на вершину пагоды, но не увидела звонаря, только медленно раскачивающийся каменный колокол. Все вокруг стихло – ни ветерка, ни стрекота цикад, ни пения птиц… Все трое вытянулись по струнке и глядели до рези в глазах на круглое, словно фонарь, солнце, на которое быстро начала наползать тень. Алла не раз видела по телевизору затмение, но это было совсем на него не похоже. Что бы ни загораживало Солнце – это явно была не Луна. В тени, поглощающей его, не было привычной округлости – это больше походило на задвигаемую печную заслонку. А когда она задвинулась полностью, все вокруг осветилось невероятным и невозможным черным светом! Он разливался лохмотьями и полосами по внезапно выцветшей Долине. Рисовые кусты, еще минуту назад сочно-зеленые, теперь отливали пеплом и тленом. Бравая расписная пагода, крепкий монастырь и все прилегающие постройки выглядели древними развалинами. Алла оглянулась на автомобиль, как и прежде стоящий у входа в ущелье, и вскрикнула при виде груды ржавого железа, в которое он превратился.
«Божечки!» - подумалось ей, - «Что мы будем делать, если все так и останется?...»
Она по очереди оглядела Вадима и Ольгу. Когда черный свет пробегал по их запрокинутым лицам, она отчетливо видела их черепа, словно врубился громадный рентген.
- Надо… бежать к чертям! – истерично завопила она, но, несмотря на оглушающую тишину вокруг, ее голос вовсе не разнесся звонким эхом по мертвой местности, а звучал тускло, словно она орала в пуховую подушку. Ольга вцепилась ледяной ладонью в ее запястье и притянула женщину к себе.
- Тихо, - прошипела она, и ее пляшущие зубы отливали мелом, - слышишь, она идет? Назад пути не было и нет, а потому… покорись.
Алла с ужасом перевела взгляд обратно на поле и поначалу ничего не увидела - черный свет ослеплял. А потом издалека, на пределе слышимости, раздался знакомый глуховатый напев. Так – рассеянно, без слов – могла напевать женщина, неторопливо хлопочущая по хозяйству. Мотив казался неуловимо знакомым, родным, и, одновременно, до ужаса чуждым, внеземным, несущим угрозу. Хотелось немедленно сорваться с места, спрятаться, затаить дыхание, и, одновременно, с радостным криком «Мама!» бежать навстречу неспешно бредущей по полю высокой фигуре.
Время от времени Мать делала остановки, склоняясь то у одного куста, то у другого, поправляла что-то, разгибалась и двигалась дальше. Чем ближе она была к меже, тем реже останавливалась.
«Оставшиеся дети там - в глубине полей. На периферии всех разобрали…», - догадалась Алла, осознав, что тихонько подвывает от ужаса. Ноги подвели ее, она начала оседать на землю, но с благодарностью почувствовала вовремя подставленный крепкий Вадимов локоть и вцепилась в него обеими руками.
- Надо идти, девочки, - прошептал он, подталкивая женщин вперед, - Оля, бери куклу.
Вагина, не спуская глаз с фигуры Матери, склонилась и взяла на руки сгнившую Мо Сян. Алла снова почувствовала толчок в спину и, едва ощущая под собой ноги, двинулась в сторону насыпи. Рядом деревянно вышагивала подруга, а на шаг позади них обеих – Вадим.
Мать достигла своей стороны межи одновременно с ними. Высокая фигура, закутанная в плащ из сплетенных меж собой сухих рисовых стеблей. То, что во снах мнилось Алле вьетнамской шляпой, оказалось похожими на солому волосами, которые жестким широким конусом расходились от длинной, острой макушки вниз, скрывая половину лица. На нем отчетливо выделялись только губы – сухие и острые, старушечьи, но радушно улыбающиеся, приоткрывающие сточенные черные пеньки зубов. Так может улыбаться только бабушка, встречающая долгожданных внуков на пороге чистенького сельского дома. И в то же время, это была улыбка самого чудовищного из кошмаров, вынырнувшего из затянутой ряской воды и шарящего костистой дланью по берегу гниющего, полного нечисти болота. В поисках живой плоти.
Кожа на лице существа, а также на шее и выглядывающих из рукавов кистях рук постоянно двигалась, перемещалась, напоминая густые водоросли, колышимые подводным течением. Соломенные волосы на голове и полы плаща тоже двигались, словно на сильном ветру. Вот только ветра не было и в помине.
- Ну, девочки, в добрый путь! – послышался тихий голос, и Алла чуть не заскулила, решив, что заговорила сама Мать. Но та вытянулась перед ними застывшим молчаливым изваянием, сверкая исподлобья тусклыми угольками глаз.
А заговорил, оказывается, Вадим. Алла, поглощенная Матерью, даже не заметила, когда он отошел на несколько шагов назад и… достал пистолет.
- Что ты делаешь? – спросила она, и не услышала собственного голоса.
- Давай без болтовни, - ответил он, быстро перебегая глазами с женщин на Мать и обратно, - просто возьмитесь за руки и бегом за насыпь. Обе.
- Дюня…
- Забудь это слово, – Вадим старался говорить твердо, но голос его срывался, выдавая страх, - Бери свою подружку и…
- И зачем нам это? – вдруг подала голос Вагина и выпустила из рук куклу, которая жалким комочком шмякнулась на землю. За их спинами Мать тяжело засопела, но женщина не обернулась, а шустро скользнула вперед, загородив Аллу своим щуплым тельцем, - Умереть здесь и сейчас или через минуту по ту сторону… Лучше уж здесь… Как-то понятнее.
Вадим, несколько опешивший от такой неожиданной храбрости, взвел курок:
- Там у таких бесноватых, может, есть еще шанс. Здесь - со мной - его точно не будет.
- Олька, не будь дурой, - прошептала Алла, пытаясь удержать подругу за плечо, но та сразу стряхнула ее руку, медленно, но решительно двигаясь Вадиму навстречу.
- Что
