Владимир Сорокин - Манарага
– Геза, Геза… – прохладная длань гладит мой затылок.
Переворачиваюсь на спину, дышу как рыба. Пол здесь ледяной. Горная порода.
Анри тяжело опускается на корточки:
– Послушай, Геза. Меня никто не покупал. И я не графоман, мечтающий срубить бабла по-черному. То, что я построил здесь за два года, имеет более серьезную цель. Речь идет о будущем. Моем, твоем, нашем. Всей Кухни. Я не отступник, не предатель. Поверь мне.
– Не верю.
– Поверишь, непременно поверишь. Помогите ему встать.
Гориллы поднимают меня, держат под руки.
– Взгляни хотя бы на процесс. А потом мы с тобой все обсудим.
– Fuck off…
– Ну ты хоть взгляни, упрямец! Это стоит того. Парни!
Гориллы подхватывают меня, несут к машине. Длинноногая Шалина бежит впереди. Меня подносят к торцу машины. Он напоминает заборник у мусоровозов. В этот момент к нему подъезжает небольшой электрокар, груженный черной, блестящей, словно от масла, породой. Блоха подсказала бы, что это. Машина открывает свой зев, и узкоглазые рабочие загружают в нее руду.
– Сэр, вы видите процесс загрузки исходного материала в MM-105, а именно графита. Массив Манарага сложен габброидами и сиентитами, безусловно не без интрузий, вся восточная часть горы – метаморфизованные породы саблегорской свиты, сланцы. Именно в этой части были обнаружены три мощные графитовые линзы. Наш первый, производственный этаж расположен на уровне верхней линзы, богатой крупночешуйчатым графитом, имеющим лишь 15,2 % примесей и являющимся идеальным сырьем для производства книжной продукции. Атомы водорода и кислорода, необходимые для строительства углеводородных соединений бумаги, картона, коленкора, каптала, ниток и клея, машина берет из воды, подаваемой в заборник вместе с графитом, типографская краска подается в машину в чистом виде. Сырье загружается в машину дискретными порциями по 260 кг. Это максимальный объем, который машина способна переработать за один цикл. Время одного цикла – 2 часа 43 минуты. Если мы сейчас подойдем к хвостовой части машины, то застанем завершение предыдущего цикла. Вам повезло! Прошу вас!
– Да пошла ты…
Гориллы несут меня вдоль машины. Она похожа на гиганскую стальную гусеницу, оплетенную кабелями и трубами. Где такую махину спрячешь? Разве что в горе. Ловко придумали, суки…
В хвостовой части гусеницы суетятся рабочие в белых перчатках. Из железной жопы гусеницы выползает… кубометр “Ады”! Той самой. Блоха, сколько здесь книг? Да, нет же блохи…
Зато Анри словно читает мои мысли:
– Геза, тебе действительно повезло. Сегодня мы завершаем наш первый молекулярный тираж. За цикл машина собирает тысячу “Ад”. Это предпоследняя тысяча.
– И каков общий тираж?
– Миллион.
– Ты спятил, мудило.
– Нет, – усмехается он в своей тошнотворной манере. – Работа шла в три смены. Смотри!
Он берет книгу из куба, подносит мне, сидящему на руках охранников, листает. Да. McGraw-Hill, 1969. Черный, порванный супер с дыркой в правом углу и косым порезом слева. Такие же дырка и порез на остальных 999 экземплярах. А на 142-й странице пометка карандашом. Пятна чая, вина. Потертые углы. Состарившийся, неровно пожелтевший обрез. Живописно. Старик Набоков может спать спокойно.
Бью горилл по лапам:
– Опустите меня.
– Опустите, парни, – командует Анри.
Меня ставят на ноги. Подхожу к книгам. От кубометра “Ады” идет странноватый запах. И Анри снова читает мои мысли:
– Это молекулярный пар. Отходы производства. Молекулы, оставшиеся от процесса сборки продукта. Вместе с воздухом через трубу их выбрасывают наружу. Необычный запашок, правда?
Поворачиваюсь к нему:
– Что ты от меня хочешь?
– Чтобы мы отобедали. И поговорили.
Есть, признаться, хочется. Сейчас толстомясый начнет меня вербовать. Я круто, круто влип. Полет на ебаную Манарагу оказался гнилым делом. Они нас ждали. У него здесь все продумано.
– Что ж. Веди жрать.
– Тут неподалеку.
Поднимаемся на лифте, выходим. Двери расползаются. И… ах! Мы оказываемся на кухне. Да какой! Каменные рельефные своды, молочный светящийся пол, семь, нет, девять прозрачных печей, стоящих по кругу, с уходящими в потолок трубами. В печах пылает огонь. Они круглые, необычной конструкции. Никогда таких не видел. Вокруг печей суетятся повара в белом. Звучит легкая оркестровая музыка, горят свечи. Пахнет едой. В центре – стол. Сервированный на двоих. Для нас?
– А для кого же еще? – усмехается слон.
Подхожу к печам. Повара почтительно кланяются, не отрываясь от своего дела. В печах есть все – гриль, варочная поверхность, духовой шкаф. Все прозрачно. Печи смотрятся шикарно. И в них горят… книги! Горит “Ада”! Китаец подвозит тележку с дровами. С которых смотрит эстет и мизантроп Набоков. Истопник ловко сует их в печи. И они там горят. Как дрова! И никакого эскалибура.
– Никакого листания страниц, Геза.
Так вот это что! Вот для чего все затеяно, построено. Эта стальная гусеница. Эти печи. На них варятся супы, тушится мясо, овощи, в духовках что-то запекается. Даже хлеб!
– Как же без своего хлебца?
Но это же… революция, fuck you slowly!
– Ты всегда был догадлив.
Нет. Это безумие. А как же… Кухня? Традиция? Book’n’grill?
– На нем свет клином не сошелся.
Твою мать! Нет, нет. Надо выпить…
– А мы сейчас хлопнем, дружище.
Возникает официант с подносом. На нем – две рюмки водки и две тарталетки с черной икрой. Он решил устроить русский стол?
– Не только. На “Аде” можно многое приготовить, – Анри берет рюмку в руку.
В этой ручище она кажется наперстком. И козлина с розочкой скалится мне.
– Твое здоровье, Геза!
Он выпивает. Закидывает тарталетку в пасть, словно таблетку. Я снимаю свою рюмку с подноса:
– И Кухня ничего не знает?
– Уже узнала. В твоем лице.
Опрокидываю в себя рюмку ледяной водки. А зачем я ему? Почему не кто-то из Квинтета?
– Они безнадежны, Геза. Военное поколение. А мы с тобой – дети войны.
– И чем мы лучше их?
– У нас меньше предрассудков. Пойдем!
Он приглашает меня к столу. Подходим, садимся. Девять печей пылают вокруг нас, словно… жертвенные… эти… ну как… забыл… нет, без блохи не вспомню. Официант наливает нам по бокалу белого.
– У нас с тобой разница всего в четыре года, – продолжает Анри, беря бокал и пригубливая. – Это ничто. Мы одно поколение.
– Думаешь, нам легче договориться?
Он выдерживает паузу, жуя вино губищами. Проглатывает.
– Послушай, Геза. Я знаю о тебе все. Ты жесткий профи, умный и трезво мыслящий, не фанатик. Не кажется тебе, что у мира изжога от book’n’grill?
Неожиданный вопрос. Признаться, не задумывался.
– А ты подумай. Война давно кончилась. Руины восстановлены. Те, в которых мы делали первые стейки на “Стальных грозах”. Их глотали первые клиенты Кухни – европейцы, вернувшиеся с войны. Отстоявшие Европу. Они были в восторге. Их девочки зачарованно пялились на пылающие страницы. А потом отдавались им в полуразрушенных отелях. Book’n’grill! Новая мода. Гротеск, позволяющий забыть войну. Послевоенная dolce vita. Это было, Геза. Но прошло. Первые клиенты стали респектабельными людьми. И у них гастрит от гриля. Оглянись на современную клиентуру: бандиты, отморозки, старперы-романтики, глупые любопытные. Нормальные клиенты ушли. Если повар читает раз в неделю – это теперь считается очень хорошо. А что было тогда? Я встал к жаровне в шестнадцать лет. Три чтения в сутки считалось нормой. Я зарабатывал кучу денег. А цены были значительно ниже. И думал, что так будет всегда. Но мир меняется. Мода меняется. А Кухня – нет. Ее возглавляют безнадежные романтики гриля. Уперлись в этот гриль! Жаровня, решетка, эскалибур. Стейк, дорада на решетке, шашлык. Они задрали цены. Они не хотят ничего менять. А меню? Наше меню! Oh-là-là! – он взмахнул ручищами. – В арсенале у каждого из нас есть максимум десять блюд. А у некоторых молодых – вообще по три. Но это же уныло, Геза! Тебя не тошнит от вида решетки?
– Пока нет.
– А меня – тошнит! – выкрикнул он и смахнул свой бокал со стола. – Тошнит! Время решетки прошло! Хватит глотать дым! Хватит шелестеть! Пора предложить миру высококачественную и разнообразную еду. Пора!
– А ты пробовал говорить с Квинтетом?
– Пробовал. Они безнадежны.
Молчу. Боюсь думать. Да и мыслей пока нет. Печи пылают.
– Ладно, мы заговорились, а ты голоден… – он хлопает в ладоши. – Парни! Мы готовы.
Нам подают буйабес со свежеиспеченным хлебом. Он берет новый полный бокал, чокается с моим:
– Геза, я рад тебя видеть здесь, на Манараге.
Отпиваю вина. Пробую суп. Превосходно.
– Да, у нас хорошо готовят. Сегодня нам предстоит La Grande Abbuffata. Так что не торопись, дружище.
Мы не успеваем съесть и треть порции, как тарелки забирают. И вместо буйабеса передо мной распиленные и запеченные в духовке говяжьи мозговые кости. И другое вино. То же самое и у моего визави. К костям поданы ржаные гренки, соусы и маленькие серебряные ложечки.
