Мэрилин Мюррей - Узник иной войны
Я ощущала, как мой Плачущий обиженный ребенок, сидя у меня на коленях, трясется от страха. «Это здесь, - произнес он робко, - Хилсайд-авеню. Большой старый дом. Только он больше не белый. Кто-то покрасил его в серый цвет».
Я припарковалась на другой стороне улицы и стала рассматривать «плохой дом». Я пошарила в кипе бумаг и карт и вытащила конверт. Открыв его, я достала потрепанную фотографию. «Сорок лет назад, малышка. Видишь? То же самое дерево. Перила крыльца немного другие. Как по-твоему, нам стоит зайти?»
В ответ только дрожь.
«Думаю, мне хотелось бы посидеть в своей спальне и посмотреть в большое окно. От которого у меня были те ужасные ночные кошмары».
Плачущий ребенок слабо запротестовал. Мое любопытство было сильнее страха.
Табличка с надписью «продается» была приколочена к столбу посреди газона перед домом. Я перешла улицу, поднялась по ступенькам и постучала в дверь. Молчание. Никакого ответа. Я стояла на крыльце и воспоминания захлестывали меня: я вспомнила, как наши квартирантки поджидали здесь своих молодых людей, а я сидела на ступеньках со своей куклой. Лезли в голову и более страшные, мерзкие воспоминания.
Я постучала еще раз, затем спустилась с крыльца. Мне хотелось заглянуть в окна, рассмотреть все, что только возможно, но надо было довести до конца свое путешествие: вслед за автобусным маршрутом въехать в центральную часть города, отыскать церковь, а затем попытаться найти пустырь, где произошло нападение.
Я побывала возле всех церквей, отмеченных мною на карте, - четыре церкви, которые некогда принадлежали Евангельскому объединенному братству, а теперь принадлежали к методистам. Стоило мне приблизиться, я тотчас узнала нужную мне церковь. Ее стены из красного кирпича мало изменились.
От церкви я повела машину по первому автобусному маршруту в сторону дома, но ничего не узнавала. Здания были слишком элегантными, слишком респектабельными. Я поехала по другому маршруту, и вновь ничего. Я искала, как ищут недостающую часть пазла – картинки – головоломки, - которая то ли упала под стол, то ли застряла в диванных подушках.
Я обращалась к маленькой девочке, спрашивая у нее. «Это здесь, малышка?» «Куда мы попадем отсюда?». Но маленькая девочка была сбита с толку и не могла ответить. Я потерпела неудачу. Я проехала всеми возможными автобусными маршрутами, сначала от церкви к дому, а затем от дома к церкви. Ничего.
Я вела машину от своей школы по еще одному автобусному маршруту. Я оглядывалась по сторонам, но ничего не узнавала. Потеряв терпение, я пропустила поворот к церкви и проехала несколько лишних кварталов. Внезапно у меня перехватило дыхание. Невидимый кулак ударил меня в живот.
И в ту же секунду прямо перед собой я увидела неясные очертания небоскребов цента Уичито. Такими я видела их всего один раз – когда подняла глаза от книги, которую читала в автобусе. Я пропустила свою остановку и, увидев эти дома, поняла, как далеко я заехала. Воспоминание пронзило меня насквозь.
Нападение произошло, когда я направлялась на репетицию, а не по дороге домой!
Я с трудом удерживала руль машины, пока до моего ошеломленного ребенка доходила вся важность этого воспоминания. Боже, эта та улица! Это случилось здесь!
Плачущий обиженный ребенок уже не сидел у меня на коленях. Он был мной. У меня перехватило дыхание, тело тряслось. Слезы обжигали глаза, горячими дорожками сбегали по лицу. Ребенок тянул из меня жилы, пытаясь вызволить крик из самой глубины свое перепуганной души.
Он вцепился в мое тело и принялся выкручивать мне руки и ноги. Я из последних сил сдерживала себя, чтобы не поддаться моему близкому к истерике Плачущему обиженному ребенку, умоляя его дать мне возможность совладать с собой.
«Малышка, послушай меня! Никто не собирается тебя обидеть. Здесь нет никаких мужчин. Оглянись вокруг. Видишь? Солдаты ушли. Сейчас ты под моей защитой. Для этого во мне теперь достаточно сил».
«Все хорошо, все хорошо, хорошо». Я слышала тихий голосок, монотонно бубнивший одно и то же, пока я крепко обхватила себя руками, похлопывая по плечам, пытаясь унять дрожь в теле и не дать ему развалиться на части. Понемногу меня перестало трясти, и я лишь слегка вздрагивала. Я раскачивалась взад и вперед, баюкая своего Плачущего ребенка, повторяя: «Все хорошо, все хорошо». Я взяла его на руки и принялась вытирать ему глаза.
Прошли минуты. Я посмотрела в зеркало на свое заплаканное лицо. Вопреки боли, которая на нем отражалась, я видела упорство и твердое намерение выжить. «Отлично, малышка, теперь давай попробуем довести дело до конца. Осталось совсем немного». Мой ребенок по-прежнему сидел, прижавшись ко мне и обхватив меня за шею. Он ткнулся головой мне в плечо, когда машина тронулась с места.
Пока мы ехали, мой Плачущий обиженный ребенок вновь задрожал, прошептал: «Смотри, на деревьях нет листьев».
Страх обострил мои зрительные воспоминания. Местность на глазах превращалась из респектабельной, солидной и чистой в жалкую, запущенную и бедную. Я пересекла ту невидимую черту, которая разделяет людей, отличающихся друг от друга цветом кожи, достатком, заботами; одним приходится думать о том, чем сегодня ужинать, другие дискутируют о равноправии и предрассудках.
Я сбросила газ и остановила машину. Мы долго сидели, смотря перед собой и слушая, как колотиться сердце. Кирпичные склады – окна на улицу, сплошные стены по бокам - простирались вглубь на много кварталов. Между ними были пустыри, где ничего не росло. Изгороди. Уличные фонари, свет от которых не добирается до конца пустыря.
Я выглянула из машины и принялась осматриваться. Я уставилась на два здания, пытаясь понять, как давно они здесь.
Здания, старые и молчаливые, не собирались выдавать своих секретов. Они ни за что не расскажут о криках, которые слышали, или о насилии, свидетелями которого были. Стены без окон поглотили мои крики и не давали им выбраться на улицу.
Минуя пустыри, я вдруг вспомнила кое-что еще. Я увидела проезжавшие мимо автомобили и взгляд водителей, сосредоточенный на дороге. Они не намеренно игнорировал меня; они просто не могли меня услышать – стекла их автомобилей были подняты из-за холода, шумная «печка» и включенное радио наполняли машину звуками. Проносясь мимо темного пустыря, никто из них не заметил маленькую девочку. Возможно, они видели, как солдаты что-то гоняли по снегу, но им и в голову не проходило, что это могла быть перепуганная девочка.
Я остановила машину. Когда я ступила на тротуар, мне показалось, будто я дерусь с сопротивляющимся Ребенком. Маленькая девочка неистово противилась, а я пыталась ее увещевать: «Мы должны это сделать. Мы должны доказать, что можем ходить по этой улице и с нами ничего не случится».
Около пяти часов. Обычный, унылый день стал еще темнее. Я едва могла разглядеть перед собой изгородь, тянущуюся вдоль тротуара. У мне зуб не попадал на зуб, а тело тряслось и трепетало. Страх возрос настолько, что Плачущий обиженный ребенок начал раздирать и рвать на часть мое нутро. «НЕТ!НЕТ!НЕТ!»
«О, Боже, прошу Тебя, помоги мне пройти через это. Все хорошо, все хорошо, малышка. Возьми меня за руку, сейчас мы сделаем это».
Осторожно, шаг за шагом я приближалась к зловещей изгороди. Беспощадные кадры из прошлого проносились в моей памяти; я не сомневалась, что в любое мгновение немыслимое насилие обрушится на меня сзади, из этого скрывающего ужас места. Ребенок оцепенел от ужаса, его глаза наполнились слезами, так что я едва видела кусты, которые были прямо передо мной.
Но все стало меняться, когда возник мой Чувствующий взрослый, чтобы ободрить моего перепуганного ребенка. «Малышка, посмотри вверх. Посмотри вокруг. Тебе уже не восемь лет. Это 1983 год, а не 1944! Загляни за изгородь. Тех злых людей там больше нет!»
Никто не схватил меня и не издевался надо мной. Кругом была только тишина. Не было отвратительных рук, которые могли бы сгрести меня в охапку. Ужасные пальцы не тянули меня за волосы. Сплошное безмолвие. Тишина. Черная супружеская пара с прелестным малышом прошли мимо меня и кивнули в знак приветствия, а мальчик поднял на меня глаза и улыбнулся. Ответив ему улыбкой, мой обессиленный Плачущий обиженный ребенок подошел и взял меня за руку. Мы вернулись к машине.
Я шептала этому смелому ребенку: «Сегодня ты сделал большое дело, малышка».
Я думала о людях, которые сомневались в правдивости происшедшего со мной. «Как можно не помнить о таком ужасном нападении?» «Если бы это и в самом деле случилось, твоя мать знала бы об этом». «Это было оральное изнасилование? Или анальное? Сколько именно людей там было?» «Ты уверена, что не придумала все это?»
Мой взрослый взглянул на притомившегося ребенка, прижавшегося ко мне. «Это не важно! Не имеет значения, верят ли тебе другие. Я тебе верю. И я буду заботиться о тебе»
Я знала, что не могла придумать того, что пережила сегодня. Я полностью, как взрослый человек, отдавала себе отчет в происходящем и мои чувства не обманывали меня.
