РЕФЕРЕНС. Часть первая: ‘Карандаш и уголь‘ - Павел Сергеевич Иевлев
— До того, как стать ассистенткой, она была пациенткой.
Алиана ушла к себе в комнату и не слышит, иначе краснела бы сейчас.
— Нарисовано… С чувством, — внимательно рассматривает рисунок Калидия.
— Просто удачный черновик. Между нами нет отношений.
— Мне кажется, она к вам не вполне равнодушна.
— Побочный эффект… лечения. Иногда возникает нечто вроде импринтинга. Некая сложного рода связь, ложное ощущение близости. Это проходит.
— У меня тоже будет? — улыбнулась девушка.
— Не думаю. Но, может быть, тебе сложнее будет меня зарезать.
— Я же сказала, что передумала.
— Отец может поручить тебе нашу ликвидацию, оболочка добавит свою жажду крови, и вот уже наши головы отдельно от тел.
— Не надо так говорить, — помрачнела она, — потому что это и правда может случиться.
— Тогда постарайся ко мне не привязываться.
— Вот ещё. И не думала. На сегодня всё?
— Пожалуй. Пойду в свою комнату. До завтра.
***
В комнате на моей шее повисла Змеямба.
— Сюрприз!
— Зме, как ты…
— Разговоры потом. Эта дверь запирается? К чёрту, подопри стулом!
Потом мы лежим рядом, восстанавливая дыхание, я рассеянно глажу её грудь, отмечая, что не зря в прошлый раз делал наброски. Пара кадров простенького мультика «Отличные сиськи для твоего возраста». Как там выразился циничный Слон? «Скрутить пробег»? Да, это я могу. Это мир от меня стерпит. Не радикально, но чуточку здесь, чуточку там, капельку внимания животу, немножечко — бёдрам, совсем чуть-чуть — ягодицам. Шея и руки всё равно выдадут, но с ними сложнее, их видят все. Визуально помолодевшая Змеямба — это дорогой референс. А сиськи она, при всей лёгкости отношения к сексу, показывает не каждому встречному. Тем более, что у неё, судя по всему, давно никого не было.
Чем мне нравится Змейса — её можно прямо об этом спросить.
— Угадал, — улыбнулась она в ответ, — чуть паутина промеж ног не завелась. Новый состав для меня слишком молод, точнее, я для них старуха. А нас, первых, почти и не осталось. Не со Слоном же спать? Он мужик ещё бодрый, но как-то, не знаю, помутнел, что ли. Ну и вообще, такой стал командир-командир, ать-два, руки по швам, ноги раздвинь. Скучно.
Змеямба тихо засмеялась и прижалась ко мне плотнее.
— Гай совсем сдал, — продолжила она. — Ходит вечно унылый, бормочет о том, что нонеча, мол, не то что давеча, как будто ему сто лет, хотя он не старше нас с тобой. Пыталась его утешить в постели, так он за минуту кончил и час за это извинялся. Можно подумать, я от него невесть каких подвигов ждала. Джабба и раньше меня не особо привечала, а теперь вообще смотрит как на говно. Чем она толще, тем злее. Мартых, сам знаешь, не по тому полу — на молодое пополнение слюной капает. Однажды вообразил, что нашёл взаимность, но ошибся и огрёб по морде. Обидок было! Карабас стал сильно бухать. У пьяного у него не стоит, а трезвый он думает только, как бы так выпить, чтобы командир не спалил. Слон обещал его выгнать к чертям, но пока тянет, жалеет. Все-таки первый состав, столько лет вместе. У Безмена с виду всё нормально, но на деле кукуха давно улетела, я-то знаю. То требовал, чтобы я его била, то просил придушить. Я не против иногда поиграть в игры, но у него как-то совсем всё серьезно, до жути. С Мегерой мы иногда друг дружку утешаем, но она в последнее время бешеная стала. То ругается, то рыдает. Спрашиваю: «Что с тобой, Мег?», — а она: «На что мы свою жизнь просрали, Змейса»? Стареет, что ли. В общем, Докушка, хорошо, что ты вернулся.
Змеямба обняла меня, прижалась и положила голову на грудь.
— Зря ты пришла, Зме, — сказал я со вздохом. — То есть, я тебе очень рад, конечно, но хрен тебя теперь дальше гостиницы выпустят. Я надеялся, что хоть ты с крючка сорвёшься.
—Куда мне срываться, сам подумай, — она отодвинулась, села в кровати, поджав под себя ноги, уставилась на меня сверху.
Шея, подбородок, руки, небрежно закрашенная седина в волосах, мимические морщинки у глаз и губ, но больше всего — сами глаза, которые видели слишком много говна и крови. И всё равно — хороша. В молодости была та ещё красотка.
— У меня, друг мой Док, ни хрена нет, кроме нашей команды. Никого и ничего. И уже не будет. Я понимаю, что ситуация хуже некуда, но, если нас тут всех положат, так я со всеми. Да, Гай прав, команда уже не та — молодые тупо за деньги, старики перегорели, Слон что-то мутит. Но это всё, что мне осталось. Так что придётся тебе потерпеть меня в своей койке. Как насчёт повторения?
— Зме, я…
— Не переживай, я сумею его взбодрить! — и действительно сумела. Опыта ей не занимать.
***
Когда мы закончили, я подумал: «Да какого чёрта», — и попросил:
— Змейс, не спеши одеваться, ладно? Посиди ещё вот так.
— Опять будешь рисовать мои дряблые сиськи и морщинистую жопу, художник-геронтофил? — засмеялась она.
— Я не художник, Зме, просто рисовальщик по референсам. Но это неважно. С сиськами у тебя всё хорошо, не кокетничай, но сейчас я настроен на портрет.
— Портрет старой ведьмы! — засмеялась она. — Рисуй, мне не жалко. Разговаривать можно?
— Нужно, Змейса, нужно.
— Слушай, а как ты стал… Ну, хилером? Не родился же ты с этим умением.
— Это довольно глупая и не так чтобы весёлая история, — предупредил я.
— Если не хочешь, то не рассказывай, — быстро сказала она, — это не важно, в конце концов.
— Ничего страшного, дело давнее. Я закончил мединститут, был молод, глуп, романтичен и совершенно нищ. Мой мир, точнее ту его часть, в которой жил я, накрыло жёстким социальным кризисом, работы не было, государство слилось, заявив гражданам: «Выживайте, как хотите», — упавшую власть поднял с пола криминал. Ты знаешь, как это бывает.
— Конечно, — кивнула Змеямба.
Мы с ней успели повидать много миров, и неблагополучных среди них хватало. Никто не нанимает ЧВК туда, где всё хорошо.
— Я хотел лечить детей, выпустился педиатром, но
