Жорж Милославский. Бабочка под сапогом - Юрий Ра
Звоню еженедельно, поскольку писать не люблю. Как так выходит, не знаю, но и с сочинениями в школе беда была, и с письмами домой. Наверное потому, что в обоих случаях надо писать не то, что взбредет в голову, а что-то почти стандартное, что от тебя ждут. Типа такого: «Печорин лишний человек, питается хорошо, не завел настоящих друзей, зато в казарме тепло, мечтает уехать за границу, и ждёт дембеля, когда можно будет увидеть вас». Какое, нахрен, тепло в казарме! Спим одетыми, поверх одеял кладем шинели с расстегнутыми хлястиками, так они шире. В казарме ночью температура опускается чуть не до четырнадцати градусов. И что делать, непонятно — у нас своя котельная, топят солдаты как для себя, но толку чуть. Стало ясно, почему полк мечтает уехать на учения в леса. Рассказывают, в лесу зимой теплее, чем у нас в казарме. Там дрова и буржуйки. Только не ленись вали лес, пили, коли да подкидывай в печку.
Новый Год! Эпический праздник, особенно в нашем полку. Я с первого дня порадовался стратегически важному расположению казармы. И это я еще не знал тогда про солдатскую чайную, то бишь чепок! Вы не поверите, но чепок находится тоже рядом с казармой. Если выйти на крыльцо, то слева столовая, справа чепок, а напротив в небольшом отдалении КПП в ДОСы. Как не любить свою казарму? Вопрос риторический, отвечать не нужно. Дивизионный плац тоже недалеко, и он не в нашем ведомстве. А чепок в нашем. Кроме того, что обслуживать его буфетчицам помогает наряд по чепку из нашего полка, так еще и новогодний Голубой огонек в этой самой чайной устраивает тоже наш полк. И только для себя любимого, для зенитно-ракетного полка исключительно и конкретно. И не накануне, а ровно в полночь. Встретить всем полком Новый Год не в казарме, а в оформленном и украшенном кафе под новогоднюю программу по телевизору, это хорошо! Из комсостава с нами вместе встретил праздник только дежурный по полку. Его вмешательство не потребовалось ни разу, алкоголя у солдат я не заметил, осмелюсь предположить, что его не было. Отбили нас в два, а подняли утром в восемь и сказали, что кто не хочет идти на завтрак, может досыпать.
Первого января я столкнулся с еще одной новой для меня полковой традицией — в обед столовая была украшена и сервирована женами офицеров. На столах стояли разнообразные салаты, закуски и горячие блюда. Умом я понимаю, что возможно это те салаты, которые не были съедены ночью и технически как-бы объедки с барского стола. Но пардоньте, все советские люди первого и второго января едят как раз то, что не сожрали ночью. Целая страна питается своими объедками, как бы. Мало того, если солдат в три раза больше, чем офицеров, получается, что жены заранее прикидывают, что надо готовить на себя и на того парня, точнее на трех парней. Вы как хотите, а я тронут, реально тронут такой заботой. Не уверен, что в России двадцать первого века хоть где-то есть такая традиция. Даже не так — уверен, что нигде нет. Фраза «армия и народ едины» заиграла новыми красками. Единственное, что приходит в оправдание людям будущего, в СССР офицеры являются высокооплачиваемой категорией служащих. Так себе оправдание, но какое есть. Не писать же, что офицерам Новой России просто плевать на солдат-срочников с высокой колокольни.
Глава 12 Физкультура и спорт
Спустя два месяца после моего громкого заселения в казарму в полк приехал особист. На велосипеде, потому как особист наш, дивизионный. Сразу вспомнился Корней Чуковский: «Ехали медведи на велосипеде…». Классический такой контрразведчик неприметной внешности и со стальными нервами. Меня вызвали в штаб, особисту там выделили отдельный кабинет для работы. Неубедительный заход особист начал с фразы:
— Рядовой Милославский, расскажите о причинах конфликта, возникшего с сослуживцами по прибытии в полк. — Ну да какой вопрос, таков ответ.
— А и скажу, товарищ старший лейтенант, как есть скажу. И сразу фамилии записывайте. Капитан Галахов сказал, что цирк с конями и такой клоун в полку ему не очень нужен, мол у меня специальность неподходящая. А капитан Мирошков не одернул его, а стоял и смеялся. И они не провели со мной ознакомительную беседу и не представили коллективу батареи. — Чего бы не подурачиться, если предлагают.
— Вы сейчас о чем, рядовой?
— Вы спросили, товарищ старший лейтенант, про конфликт по прибытию в часть, вот я всё без утайки. Чтоб вы приняли меры и проверили их половую и партийную принадлежность.
— А половую зачем?
— Так вам разве не всё равно, что проверять? Вы же из военной прокуратуры?
— Идиот что ли? Я из особого отдела дивизии, проверяю сигнал о случае неуставных отношений в полку. Прошу прощения за идиота, но ты, рядовой, меня сам спровоцировал.
— Да ничего-ничего, мне не привыкать. Так что, вы сказали, у нас с неуставными отношениями? Кто сигналил?
— Я не говорил, кто сигналил. Здесь вообще-то я задаю вопросы.
— А я?
— А вы на них отвечаете.
— И как?
— Что как?
— Как я на них отвечаю?
— Милославский, хватит ёрничать! Я понял, у вас нет желания сотрудничать с органами в плане улучшения моральной атмосферы и дисциплины в полку. Меня Онегин предупреждал, что ты сотрудничать не захочешь. Кстати, тебе от него привет.
— Как неожиданно.
— Что неожиданно, что твой куратор тебе приветы передает?
— Так это когда было-то, два с лишним года тому. А сейчас он уже не в ЦК ВЛКСМ, сейчас он нас не курирует. А где вы его встретили, если не секрет?
— И про это он предупреждал. Сказал фразу озвучить, чтоб не сомневался в полномочиях: «Сука, так меня еще никто не вербовал»
— И что эта фраза должна означать, что вы меня вербуете? И платить будете?
— Короче говоря, с тобой бесполезно разговаривать о чем-то, так?
— Здесь вопросы задаете вы, можете задавать дальше. Я помолчу посижу.
— Я понял, бесполезно. Тогда просто слушай. Скоро тебя выдернут в Минск по спортивной линии, не сопротивляйся и не усложняй. Тебя не бросили, всё под контролем. И можешь ничего не отвечать. Моё дело передать и взять под контроль. Свободен.
— До свидания, товарищ старший лейтенант.
Под контролем у них всё. Тут жизнью рискуешь, травмы получаешь, в карауле мерзнешь, а у них под контролем… И еще непонятно, что
