Пелам Вудхаус - Парни в гетрах. Яйца, бобы и лепешки. Немного чьих-то чувств. Сливовый пирог (сборник)
– Как?!
– Именно так, – сказала Аврелия. – Конечно, вначале нужно соблюдать осторожность, чтобы ненароком не вывихнуть шеи или не навредить себе как-нибудь по-другому.
– Ты хочешь сказать, – вопросил Арчибальд, давясь каждым слогом, – что все «куиксы», на которых я ее застукал, это всего лишь современные чертовы упражнения для сохранения красоты?
– Так ты ее застукал? И наверное, испытал некоторый шок? В первый раз, когда я увидела, как упражнялась моя тетя, я повисла на телефоне, вызванивая психиатров, прежде чем ты успел бы чихнуть.
Арчибальд откинулся на стуле, тяжело дыша. Несколько секунд он был способен чувствовать только тупую злобу на судьбу, которая походя разбивает наши жизни – и, насколько можно понять, из простого каприза. Приносить себя в жертву из самых лучших побуждений, вот уж чушь собачья, вопияла его душа.
Затем его злость сосредоточилась на Женщине. Женщин, чувствовал он, нельзя спускать с привязи. Никогда не угадаешь, что они сделают в следующую минуту.
И тут же он опроверг этот вывод: ведь он твердо знал, что сделает в ближайшую минуту по крайней мере одна женщина. Мисс Ивонна Малтраверз вот-вот выйдет слева и скажет ему, что он валяет в грязи великое древнее имя Миддлсборо или кого-то там еще.
Арчибальд посмотрел на часы. Стрелки показывали четырнадцать минут десятого.
– Конечно, если надо подобрать животик, – сказала Аврелия, – потребуется другое. Встаешь на четвереньки и ползаешь по комнате, повторяя: «Ууфа-ууфа». Послушай, – перебила она себя, и вновь в зале зазвенел ее серебристый смех. – Кого только теперь не увидишь в этих едальнях! Посмотри на эту бабищу у двери.
Арчибальд проследил направление ее взгляда, и его сердце трижды стремительно отжалось. Мисс Малтраверз стояла на пороге – или, как, без сомнения, предпочла бы выразиться она сама, – в двери в глуб. сц. сл.
Она по очереди вглядывалась в столики.
– Как будто ищет кого-то, – сказала Аврелия.
Если бы чья-то проказливая рука внезапно проткнула шилом сиденье стула моего племянника Арчибальда, он не мог бы взвиться на ноги быстрее. Остается лишь одна надежда, сказал он себе. Конечно, это породит разговоры, но, если он прижмет одну руку к губам мисс Малтраверз и, ухватив другой за шиворот, увлечет ее назад по пути, который она уже прошла, засунет в такси, велит таксисту гнать куда-нибудь подальше, а по пути обронить талантливую артистку из дверцы в манящий угольный люк, он еще может спастись.
План действий, который, как я сказал, мог бы вызвать толки. Аврелия, разумеется, подняла бы брови, немо требуя объяснения. Но он всегда может объяснить, что проделал одно из новейших упражнений для похудания, предназначенное для укрепления трицепсов и удаления избыточного жира с верхних ребер.
Более сходный с пумой из африканских дебрей, чем с Муллинером, Арчибальд одним прыжком пересек зал. И мисс Малтраверз, увидев его, сказала:
– О, мистер Муллинер, я как раз вас искала.
К удивлению Арчибальда, сказала она это шепотом. Во время их предыдущей беседы в погребке ее голос был звучным и могучим – настолько, что нервные посетители дважды выразили вслух свое неудовольствие. Но теперь Арчибальд сумел бы уподобить ее только надтреснутой газовой трубе. И даже этот новый способ общения, казалось, причинял ей боль. Она явно вздрагивала.
– Я хотела сказать вам, миленький, – продолжала она тем же странным приглушенным голосом, – что вышла накладка, если вы меня понимаете. Дело в том, что я, дурочка, слишком уж приняла к сердцу грубые слова мистера Маккалема и днем испробовала новое упражнение для подтягивания подбородка, про которое мне говорила одна знакомая дама. Может, вы о нем слышали. Ну, то, во время которого говоришь «куикс». С первыми тремя «ку» все было хорошо и с первыми двумя «икс» тоже, но я еще и половины третьего «икса» не произнесла, как у меня в горле будто что-то треснуло, и теперь я способна говорить только шепотом, а не то меня ну прямо как щипцами раздирают. Значит, вот так, миленький. Я терпеть не могу разочаровывать мою публику, и такого со мной еще ни разу в жизни не случалось – «Артистка, на которую можно положиться» («Вулверхэмптон экспресс»), – а потому, если вы хотите, я сыграю, но предупреждаю, будет совсем не то. Я не смогу, как вы выразились бы, воздать себе должное. Эта роль требует темперамента, а шепотом всю себя не выразишь. Как-то в Пиблсе от моего голоса две лампы в рампе треснули. Но, как я уже сказала, если хотите, то я пробормочу сцену.
На миг Арчибальд лишился дара речи. И не столько потому, что рот у него все еще был занят анчоусами с жареным хлебом, сколько из-за того, что был сокрушен, обессилен взрывом чувств, какого не испытывал с того дня, когда Аврелия Кэммерли обещала стать его женой.
– И думать не смейте, – сказал он категорично. – Это вообще не понадобилось бы. По непредвиденным обстоятельствам спектакль отменяется. Отправляйтесь прямо домой, голубушка, и натритесь мазью. Чек я вам пришлю утром.
– Меня прямо вот тут прихватывает.
– Еще бы! – сказал Арчибальд. – Ну что же, пока-пока, покедова, наше вам с кисточкой, и да благословит вас Бог. Я буду следить за вашей дальнейшей сценической карьерой с большим интересом.
Пока он возвращался к своему столику, ноги его словно парили над полом. Аврелия, казалось, недоумевала, и ее снедало любопытство.
– Ты что, знаком с ней?
– Всеконечно, – сказал Арчибальд. – Моя старая нянюшка.
– Что ей понадобилось?
– Заглянула поздравить меня с этим счастливым днем.
– Но ведь сегодня не день твоего рождения!
– Конечно, нет, но ты же знаешь старых нянюшек. А теперь поговорим, мой бесценный ангел, зайчиха грез моих, – продолжал Арчибальд, – о нашей свадьбе. Моя идея – заарканить двух епископов, чтобы все было тип-топ. Не одного епископа, если ты меня понимаешь, а двух. Обзаведясь запасным, можно ничего не опасаться. В наши дни, когда люди направо и налево срывают свои голоса, рисковать никак нельзя.
© Перевод. И.Г. Гурова, наследники, 2011.
Пламенное ухаживание Мордреда
Пинта Портера тяжко выдохнул через нос.
– Безмозглый молокосос! – сказал он. – В зале повсюду понатыкано пепельниц – так на тебя и пялятся, куда ни взгляни, а он устроил такое идиотство!
Он имел в виду молодого джентльмена с неинтеллектуальной рыбьей физиономией, который несколько минут назад, покидая зал «Отдыха удильщика», бросил недокуренную сигарету в корзину для бумаг, а та в мгновение ока заполыхала веселым пламенем. И никто в маленькой компании добровольцев-пожарных не сохранил невозмутимости. Светлый Эль, обладатель высокого артериального давления, был вынужден расстегнуть воротничок, а облаченная в атлас грудь мисс Постлетуэйт, нашей впечатлительной буфетчицы, все еще бурно вздымалась.
Только мистер Муллинер, казалось, готов был отнестись к происшествию снисходительно.
– Не будем слишком придираться к мальчику, – сказал он, прихлебывая свое горячее виски с лимоном, – и вспомним, что в этом уютном зале нет ни концертного рояля, ни бесценного антикварного столика орехового дерева, в которых молодое поколение привыкло видеть нормальные естественные хранилища тлеющих окурков. Не обнаружив таковых, он, разумеется, нашел им замену в корзине для бумаг. Подобно Мордреду.
– Которому? – переспросил Виски С Содовой.
– Каковому, – поправила мисс Постлетуэйт.
– Моему племяннику, Мордреду Муллинеру, поэту.
– Мордред, – мечтательно произнесла мисс Постлетуэйт. – Какое нежное имя.
– И, – сказал мистер Муллинер, – удивительно ему шедшее, так как он был миловидным, обаятельным, чувствительным юношей с большими глазами олененка, изящными чертами лица и превосходными зубами. Зубы эти я упоминаю потому, что именно они дали толчок событиям, к изложению которых я сейчас приступаю.
– Он кого-нибудь укусил? – высказала предположение мисс Постлетуэйт.
– Нет. Но если бы у него не было зубов, он бы в тот день не отправился к дантисту, а если бы он не отправился к дантисту, то не встретил бы Аннабель.
– Каковую Аннабель?
– Которую, – поправила мисс Постлетуэйт.
– Вот, поди ж ты! – сказал Виски С Содовой.
Аннабель Спрокетт-Спрокетт, единственную дочь сэра Мургатройда и леди Спрокетт-Спрокетт, Тяпляп-Холл, Вустершир. Как ни был он непрактичен (продолжал мистер Муллинер), Мордред неукоснительно каждые полгода посещал дантиста, и утром того дня, с которого начинается мой рассказ, он как раз опустился в кресло в пустой приемной и принялся листать номер «Тэтлера» трехмесячной давности, когда дверь отворилась, пропуская девушку, при виде которой – или каковой, если так больше по вкусу нашему другу, – что-то, казалось, взорвалось в левой стороне его груди, будто бомба. «Тэтлер» расплылся перед его глазами, а когда снова отвердел, Мордред понял, что наконец-то на него снизошла любовь.
Муллинеры в большинстве влюбляются с первого взгляда, но лишь у немногих было для этого столько же оснований, сколько у Мордреда. Это была на редкость красивая девушка, и некоторое время, околдованный ее красотой, мой племянник не замечал ничего другого. И, только побулькав минуту-другую, точно собака, подавившаяся косточкой, он обнаружил, что ее лицо омрачает печаль. Теперь он увидел, что ее глаза, рассеянно устремленные на страницы четырехмесячной давности «Панча», которые она апатично листала, исполнены страдания.
