Петр Воробьев - Горм, сын Хёрдакнута
- Лучше будет, если все чудо из чугуна отлить. Можно пустолитое сделать, как из бронзы.
- Так опалубку спалим! - перебил его один из плотников, в полушубке поверх затрапезной серой свиты.
- С бронзой твоя опалубка не сгорит? - старшина смерил плотника взглядом. - Гунберн, покажи, что за камень ты из Ервик-города привез!
Один из менее внушительных представителей кузнечного дела пустил по рукам кусок руды с блестящим синим включением, приговаривая:
- Если это в шихту добавить, чугун плавится легче бронзы.
- Так это ж синяя земля! Поприщ59 сто на юг и в горы, у нас ее полно, - осенило еще одного кузнеца.
- А как чугун-то золотом крыть будешь? - не унимался плотник.
- А в бане под током, чтоб снова воры не содрали.
- Под че-е-ем?
- Ну ты темный... Просто как плотник какой-то! - укоризненно процедил тот же, кто опознал синюю землю.
- А вот кто образец ваять будет? - спросил еще один кузнец. - Ты, Святогор Вепревич?
- Всемила, у нее глаз лучше, - предложил старшина, указывая на одного из цеховиков, который, по внимательном рассмотрении и к приятному удивлению Горма, подошедшего к кузнецам и плотникам почти вплотную, оказался кузни́цей? Кузнечихой? Так или иначе, высокой сероглазой девой.
Кнур помахал Горму и Кривому козой. Пара ремесленников помоложе почтительно расступилась перед Ханом, подбежавшим понюхать Кнура. Горм показал на себя, потом на трехпрясельный чертог Свентаны, видневшийся чуть поодаль. Кнур кивнул.
- И с какой такой кручины мы по девкиному образцу работать будем? - снова возбухнул плотник в полушубке.
Святогор развел ручищами:
- А почему нет?
- Так девка ж! - не унимался плотник, темный, как плотник.
- По разумению, это бы только дев исключило, буде б образцы удами ваялись? - предположил старшина.
- Может статься, так Чурилова-то работа и вершится? - ввернула дева.
- Второпяхом удом ваяше, недоваях, елмаже стояк утратих, и тому сокрушився зело, - не совсем понятно, но с большим чувством изрек молоденький плотник, снова уступая дорогу Хану.
- Да нет, это его рукоделие такое, у Чурилы-дурилы руки только под уд и подлажены! - не сдержался и поддел еще кто-то.
Над площадью раздался могучий регот знатоков ремесел. Горм продолжил свой путь. Подворье жриц Свентаны было обнесено невысокой стеной, но один из резных воротных столбов был выворочен. Уцелевшая створка ворот одиноко висела на втором столбе. На ступенях у входа в терем сидели, беседуя, молодуха с младенцем на руках, и старуха с перевязанной рукой. Трое детей постарше стояли у стены терема, разглядывая искусно высеченное в камне и раскрашенное изображение божественной невесты, спускающейся на увенчанную ледником высочайшую гору земного круга с неба. Внизу ее мирно ждали белый орел с белой голубкой, ушкуй с бельком (как же, наверное, замаялся бедный тюлененок на своих маленьких ластах ползти в гору), и белый северный волк с белым же (кто бы мог подумать) северным зайцем. Горм не к месту вспомнил глупый стишок, который Рагнхильд рассказывала Хельги и Асе:
«Нашего зайца
Все звери пугаются.
Прошлой зимою, в лютый мороз
Серый зайчище барана унес.60»
Белый заяц и белый волк, судя по всему, были существенно духовно богаче своих обыденно серых собратьев, и не пытались друг друга сожрать. На диво красивая, подробная, и, скорее всего, насыщенная тайным смыслом каменная резьба была, увы, испохаблена свежими руническими надписями с предположениями о том, кто, как, и куда употребил божественную невесту. Горм увидел, что одно из чад у стены ведет пальчиком вдоль ряда особенно поносных рун, пытаясь их разобрать, и устыдился.
Окованная железом дверь терема раскрылась наружу. Вышедшая на ступени жрица помогла старухе встать и уже было повела ее в терем, как вдруг увидела Хана и в удивлении остановилась. Взгляд ее упал на белого волка на стене, потом снова на огромного белого (правда, с довольно грязными лапами) пса на дворе, подошедшего к детям. Двое детишек постарше, обрадованные новому развлечению, принялись его гладить, а самое маленькое дитя встало на цыпочки и обняло животное за шею. Внушающего уважение вида жрица (Горм прикинул, что она должна была быть лет на пятнадцать, если не больше, старше Рагнхильд, но при этом отнюдь не старуха) наконец спросила:
- Что и откуда за зверь?
- Хан, песик мой. Я его прошлым летом нашел. - почтительно ответил Горм.
- Где нашел?
- Отсюда рёст триста-четыреста, по Аанмо вверх, на юг, да на запад, у края ледника.
- У гор? А что он там делал?
- Ждал, - Горму было не в охоту вдаваться в объяснения, как и кого именно.
Жрица снова посмотрела на резьбу, под которой дети возились с псом. Тот полуоткрыл рот, слегка высунув язык в собачьей улыбке.
- А ну пойдем, надо Зване все рассказать.
- Я к ней и шел, да еще к Круто, знахарю.
- Круто? Так ты Курум из-за Старграда, что сироту от нуитов спас?
- Круто и сам к тому делу руку готов был приложить, но Эцура я от грабежа отвадил, правда. Поздно вот, Барсука-корчмаря он убил.
- Свентана заступи, это что за лешачище? - женщина увидела, как во двор вошел Кривой. Его голова была вровень с верхушкой воротного столба.
- Его Кривым зовут, - Горм вспомнил, как Былята с легкостью объяснил тролля Поладе, и закончил, - Челядин мой.
В Хроарскильде или Старгарде такое, может быть, и не прошло бы, но в Гардаре, стоило даже сорокапудового тролля определить кому-нибудь в холопы, и он словно растворялся в воздухе. Занятно было бы проверить, что сталось бы с тем же троллем, возведенным в состояние, например, ярла, но Горм благоразумно решил оставить проведение этого опыта на потом.
- А. Челядь пусть во дворе ждет, а тебя с псом Звана Починковна увидеть должна.
- Кривой может здесь меня подождать? - спросил Горм. - Кривой не будет есть маленьких детей?
- Кривой не будет есть то, Кривой не будет есть это... - посетовал словесно низведенный и таким образом растворившийся в воздухе тролль. - Горм скоро вернется, Кривой не будет есть маленьких детей. Горм будет возиться так долго, что дети успеют подрасти, Кривой их съест, и с Гормом даже не поделится.
Горм пожал плечами, взял Хана за ошейник, и пошел вслед за старухой и жрицей. В первой палате от входа, на скамьях сидели еще несколько больных. В свете раскрытого окна, на расстеленном на полу одеяле лежал лысый старикашка, голый, если не считать не первой свежести волосенных гачей. Старикашка скулил от боли, держась левой рукой за предплечье правой. Одно его плечо было странно скривлено. Лицом к нему, на голом полу сидел Круто. С его правой ноги был снят сапог.
- Терпи, отче, - Круто взял старика обеими руками за правую кисть, уперся босой ногой ему подмышку, и потянул. Старик только успел раскрыть рот, готовясь закричать, как раздался щелчок. Лысый сел, пощупал себе плечо, теперь не являвшее заметного перекоса, и пошевелил правой рукой. Его рот снова раскрылся, на этот раз в щербатой улыбке:
- Ай да окудник, чудотворец!
- Плотник, со стропил на Воротной башне упал, плечо вывихнул, - объяснила жрица. Пошли.
- Погоди, матушка. Круто, ты, я вижу, при деле.
Знахарь улыбнулся:
- Ономо, болящих призреваю.
- Грамота у тебя далеко? Я ее взялся Быляте снести. Он будет новые свитки в хранилище собирать.
- Любо! - Круто улыбнулся еще шире, встал, и, взяв с лавки длинную кожаную суму, протянул ее Горму. - Вари суму!
- Что-о?
- Похоже, он тебе говорит, чтоб ты грамоту берег, - предположила жрица. - Так?
- Сице рцу, - с некоторым недоумением подтвердил знахарь, почесывая Хана за ухом. Пес задрыгал задней лапой.
Горм еле сдержался, чтобы не засмеяться. Он спросил:
- Как величать мне тебя, матушка?
- Кукарней Пакоблудовной. А уне матушкой и зови. Сейчас к Зване пойдем, - женщина посадила старушку на скамью и, обернувшись к Круто, продолжила, - Тоже вывих. Палец.
- Будь по-твоему, матушка, - ответил сын ярла, снова еле сдержав смех. - Пошли.
Они прошли еще через один покой, где на крытых льном и шерстью одрах лежало больше дюжины тяжело раненых или больных. В воздухе стоял удушливый запах - как на задворках лавки мясника. Женщина сильно моложе «матушки» смазывала каким-то жиром лицо воина, лежавшего в беспамятстве - во всяком случае, то, что она смазывала, находилось там, где обычно положено было быть лицу. Саму молодую служительницу Свентаны, видимо, не угнали в рабство только потому, что с одним ее глазом, прикрытым красиво расшитой бебряновой повязкой, что-то было сильно не путем. Кукарня (мало того, что отец бедной жрицы, похоже, блудил направо и налево, он еще над ней прямо-таки по-изуверски простебался с именем) постучала в дверь третьего покоя. Несколько неясных звуков раздалось из-за толстых дубовых досок, потом прозвучал голос:
- Входи.
Окна покоя выходили на север, к площади перед Свароговым капищем. У одного из окон стоял стол, заваленный кусками бересты с письменами, и парой раскрытых книг со страницами, похоже, из веленя. Помимо предметов учености, на столе лежало почти шарообразное от пушистости животное, светло-серое, с полосатыми хвостом и лапами, широко и низко посаженными на пятнистой большой голове скругленными ушами, и желтыми глазами с по-собачьи круглыми зрачками. Увидев Хана, животное хрипло заурчало и встопорщило шерсть, от чего его видимый размер удвоился. Хан, впрочем, не повелся на подначку - его внимание больше привлекло чем-то примечательное место на полу, которое он принялся сосредоточенно нюхать.
