«Чувствую себя очень зыбко…» - Бунин Иван Алексеевич
– По всей России – великое обнищание, десятки миллионов умирающих с голоду, острый недостаток одежды, обуви, медицинской помощи, холод, холера, тьма, тиф, сифилис…
– Государственное хозяйство дает баснословный дефицит… Налоги и контрибуции приносят грош, хотя при взыскании их употребляются драконовские меры и даже пытки – мучат мнимыми расстрелами, иногда даже живым замораживанием, жарят на горячих плитах, – докладчик ручается, что были даже и такие случаи…
– Образование? На народное образование государство тратило до революции около 7 процентов бюджета, теперь – всего 1, да и то – что толку? Учебных пособий нет, качественный состав учителей страшно понизился, учительницы живут проституцией… Университеты? Но, например, во главе одного университета стоит некто Горовой, безграмотный человек с уголовным прошлым… Литература? Погибла совершенно – правительство покровительствует одним хулиганам из стихотворцев…
– Нравы ужасны, настроения – тоже… Рабочие разбиты, пассивны, солдаты еще пассивнее, дезертируют… В городах все развращены пайками, платой за шпионство: у одной московской чрезвычайки на службе 30 000 филеров… Да и вообще всюду в работе – разврат, лень, бессовестность… Всюду воровство, взяточничество, грабежи, убийства, особенно много убийц среди молодежи… Вот вам один из бесчисленных примеров холодного злодейства: молодому человеку хочется на “танцульку”, а не в чем; пошел зарезал тетку, у которой хранился пиджачный костюм ее покойного мужа, надел этот костюм и превесело танцевал весь вечер… Ужасно вообще ожесточение сердец: во время метелей у порогов мужицких изб находят десятки замерзших прохожих, которых не пустили погреться, переночевать ни в одну избу…
Такова одна сотая итогов за истекший год. Кого теперь этим удивишь? Но я и не хотел ни удивлять, ни удивляться. Я дивлюсь только тому, что мы все еще не повесились и что некоторые из нас, повторяю, даже весьма недурно чувствуют себя.
Казалось бы, что при подведении таких итогов уместен только зубовный скрежет. Но нет, вот Золотарев кончил свой доклад заявлением, что новый тип русской молодежи, тип янки, внушает ему бодрость, оптимизм… Маслов среди каждого своего доклада приостанавливается, чтобы сказать: “А все-таки Россия – сфинкс!” – а кончает еще решительнее, чем Золотарев:
– И все-таки Россия жива, бодра! Социализм стал ненавистен буквально всем классам… Будущая Россия будет только крестьянской, не социалистической, не большевистской, а именно крестьянской, а ведь крестьянству, по слову Герцена, все на пользу!
“На пользу…” Странное заявление после всего того, что рассказал сам же Маслов о благополучии этого крестьянства! – “Социализм стал ненавистен всем…” Странная для социалиста, пусть даже бывшего, откровенность! И зачем, спрашивается, городили столь грандиозный и страшный огород? – “Новые боги сменяют старых”… Но где же причина радоваться этой смене, раз сами же радующиеся отзываются об этих “новых богах”, как о “диких волках?”
Герцен, правда, “мистически поклонялся тулупу”, по выражению Тургенева. Но не знаю, радовался ли бы даже он этому тулупу теперь! “Россия будет крестьянская…” Подумаешь, какой высочайший предел человеческих мечтаний! Но пусть так. Да ведь Россия и всегда была крестьянская, только с надстройкой барской, а с вышкой монархической. Где же основания надеяться, что не будет бар новых из того же крестьянства, – ведь и прежние выходили из тех же квасов, – и что снова не захочет “крестьянская” Россия нового “Мишу”? А если это случится, то, повторяю, зачем же мы погубили дотла все наши прежние великие богатства? Чтобы мочало вить сначала? Тот же Герцен сказал однажды про своих соратников-эмигрантов, что им “процесс народных волнений нравится, как гоголевскому Петрушке процесс чтения”. Может быть, это и к нам приложимо?
Великая потеря
Если бы фразы, если бы обычное надгробное красноречие! Но нет, именно так: великая потеря.
О покойном нет двух мнений – это ли не изумительно, в наше время особенно? Даже те, что отделены от нас совсем непроходимой пропастью, даже те из наших врагов, для которых он, поистине рыцарь без страха и упрека, был одним из самых опасных противников, не могли не склониться перед его могилой. Знаю, что они теперь, “накануне” – накануне уже полного российского растления, полного одичания, полного людоедства! – усвояют некоторые новые приемы, стараются блюсти известную благопристойность. Но нет, тут не то. Слишком высокого благородства и блеска был наш почивший соратник.
Лично я знал его мало, но твердо говорю: из несметного множества людей, навсегда и в числе очень, очень немногих выделился для меня его прекрасный образ. Та радость, которая охватывала меня при встрече с ним, была результатом всего нескольких свиданий. Но я не сомневаюсь ни на минуту: в этом человеке мне не пришлось бы разочароваться – сколько бы ни продлились наши дни.
Великая потеря, еще одна. Боже, да когда же конец несчастиям России? Это что-то такое, что начинает внушать почти суеверный страх. Год за годом, день за днем совершенно непрерывная цепь несчастий, потерь. И каких! Если даже какая-нибудь нелепая, дикая случайность, то и то она падает только на Набоковых! Мы не святые, но дело наше все-таки святое, и потому без всякого кощунства можно вспомнить страшную легенду о том, как святой играл в кости с дьяволом за власть над Фиваидой: ни единой удачи за весь день! Иначе, конечно, и быть не могло: дьявол сел на обрыв над Нилом спиной к солнцу, оно его не слепило, он в удачной, мошеннической игре становился все увереннее, все наглее, а у святого слезились глаза, дрожали руки, трепетало сердце – где же тут выиграть? Да, но все-таки – за что? Когда конец дьявольскому счастью?
Дай Бог всех благ будущей, “новой” России. Только когда-то еще наживет она своих Набоковых? У России прежней, старой они были. Ей есть чем гордиться. И, увы, есть о чем скорбеть.
“Голубь мира”
Гауптман вдруг затрепетал – он “протестует” против “готовящегося в Москве кровопролития” (казни эсеров). Он в страхе за “несчастные жертвы” – и за Россию: русский народ гибнет от голода, но, слава Богу, его кормят, и в этом добром деле участвует и западный пролетариат: “Пусть же властители Москвы не уничтожают этого движения насилием, которое Западу останется непонятным” (все прочее понятно!), – иными словами, как буквально сказано в женевской газете “Ля Фамин”:
“Смерть социалистов в Москве вызовет смерть множества людей на Волге, ибо рабочие Европы помогают русским голодающим потому, что видят в России страну революции и социальной эмансипации, а казнь социалистов будет для них холодным душем”, – это ведь только от нас, буржуев, требуется быть “вне политики”, когда речь идет о голодающих! Кончает Гауптман со всем блеском “высокого” стиля: “Пусть заповедь «не убий» снова сделается священной! Я выпускаю этого голубя мира в Москву – и пусть он вернется с масличной ветвью в клюве!”
Да, все слова сказаны.
Да, “я, человек, воистину стыжусь теперь поднять глаза мои на животных”, как сказал мне один сербский епископ…
Четыре года реками, морями текла кровь в России – давно ли сама Чека опубликовала, что, по ее подсчету – только по ее подсчету! – казнено около двух миллионов душ: Гауптман, друг пролетариата, “несущего в мир новую, прекрасную жизнь”, не проронил ни словечка. Четыре года пожирали Россию – и отравили до мозга костей на многие поколения! – пещерный голод, тьма, холод, вши, тиф, чума, холера, сифилис моральный и физический, жестокость, низость, воровство, гомерическое сквернословие – и все в таких размерах, что и у гориллы стала бы шерсть дыбом: Гауптманы молчали или только кивали головой на уверения “русской демократии”, что все это пустяки по сравнению с величием “великой русской революции” и что надо “верить в великий русский народ и его светлое, демократическое будущее”… Разрывались крестными ранами, неизгладимыми, несказанными, горше всякой казни, миллионы русских сердец, на глазах которых в прахе растоптаны были все уставы Божеские и человеческие, убиты сыновья, матери, братья, жены, обесчещено все самое святое и кровное, “там на потребу” выброшены мощи, пред которыми мириады людей находили сладчайшие в мире слезы и надежды, казнены “смертью лютой, надругательной” сотни священнослужителей и на днях еще – за один словесный протест против разбойного грабежа алтарей на штаны Красину – осуждены на смерть митрополит Вениамин, епископ Бенедикт и десятки священников: Гауптманы молчали и молчат. Но вот, наконец, настоящая страшная весть: социалисты в опасности! И уста разверзаются: “Лети, лети, голубь мира!”
