Змеиная вода - Карина Демина
- А я погуляю, пожалуй, осмотрюсь, - сказала я, потому как толпою гулять – толку немного. - Очень у вас госпиталь приятственный. Давно таких не видела. С людьми вот поговорю…
За дверью обнаружилась пухленькая женщина в белом халате. Белизну его несколько портила россыпь крошек на плече, а карман халата оттопыривался, выдавая, что в нем что-то прячут. Судя по всему, булочку…
- Зинаида… - Людмила выдохнула. – Это… гости… гостья из столицы. Проведите экскурсию, будьте столь любезны.
- Чего?!
- Госпиталь, - перебила я, - покажете? Особенно место, где у вас тут такие булочки пекут.
- Зинаида!
- А я что… я ж ничего… - и рукой за карман схватилась, булочку защищая.
- Сколько прошу не есть на рабочем месте. Для приема пищи у нас имеется отдельный кабинет…
- А мы есть не будем, - пообещала я, подхватив Зинаиду под локоток. – Мы просто посмотрим. Заодно, может, расскажете, где у вас в целом в городе пообедать можно и так, чтоб не отравиться. А то приезжие мы, ничего не знаем. Боитесь?
Это я уже спросила, когда процессия, возглавляемая Людмилой Михайловной, скрылась в светлой мути коридора. Зинаида опять хлопнула ресницами и вздохнула, соглашаясь.
- Она такая страшная?
- Людмила Михайловна? Нет… так-то она добрая… жалеет всех. Только порядку требует, - Зинаида руку высвободила. – А вы и вправду из столицы?
- Зима, - представилась я и руку протянула, которую Зинаида пожала осторожненько так, с явною опаской. – Из столицы… приехала вот… жениха оздоровить.
- Это того? В костюмчике?
- Его.
Я уже усвоила, что чужие женихи вызывают в женщинах приступы дичайшего к оным женихам интереса.
- Сильно больной? Так-то ничего, - Зинаида даже обернулась, хотя в коридоре давно уж никого не было. – Солидный. И сразу видно, что при деньгах.
Она даже вздохнула, так, всем телом. Тела было много, особенно в верхней части, которая давила на халат.
- А что больной, так ничего… Милочка его скоренько поправит. Ну или нет.
Я потянула её прочь от кабинета.
И она пошла.
Тут же достала из кармана булочку, на которой чудом уцелела посыпка пудрой и, разломивши пополам, протянула мне.
- Будете?
- Буду, - я взяла. Не столько потому, что есть хотелось, совершенно нет, но откажусь и Зинаида обидится. А мне с нею поговорить надо бы. По-свойски. – Спасибо. Вкусная…
- А то. У нас тут хорошие булочки пекут. Вот, как из госпиталя выйдете, так сразу и прямо идите. И там столовая. Так-то в ней не особо. Каши у них вечно то пригорят, то не доварятся. С пшенкою так вообще ужас ужасный. Её мало кто умеет готовить по-правильному. Берут и сыплют в молоко. А надо ж иначей! Сперва заливаешь пшенку на пару часиков водой холодной. Промываешь, перебираешь… - Зиночка – называть её Зинаидой язык не поворачивался – окончательно убедилась, что я своя и на поедание булочки ругаться не стану. Наоборот, присоединюсь к этому малому нарушению порядка. – После сливаешь ту воду с мутью и наливаешь новую. Ставишь на маленький огонек…
Я кивала.
Мы шли.
Коридор казался бесконечным, как и Зиночкин рассказ о правильной пшенке. Вот… Бекшеев слушал бы со всем вниманием, а я с трудом зевок сдерживала.
- А что за вода? – спросила я, когда Зиночка ненадолго замолчала. Молчание её было вызвано остатками булочки, которую Зиночка запихнула в рот.
Кстати, булочка и вправду вкусная. Мягкая, воздушная и сладкая.
- Вода?
- Ты сказала «змеиную воду ищут»…
- А… - Зиночкины глаза забегали. – Это так… глупости…
- От которых умирают?
- Ну… может… может так… сердце там… или еще чего…
- Зинаида… - я умела улыбаться дружелюбно. Вот честное слово, умела. Но Зинаида отчего-то вздрогнула и застыла. – Давай ты мне расскажешь.
- П-про воду?
- Про воду… про все-то… пойдем… куда-нибудь.
- В сестринскую?
- Можно и туда, - мне было, честно говоря, все равно. – Ты чего трясешься-то? Ты же сама ничего дурного не делала. Ты вон, просто работаешь… что-то где-то слышала… так?
Кивок.
И Зиночкины кудряшки выбиваются из-под шапочки.
- А… вы и вправду из полиции? – шепотом интересуется она и глаза таращит. Глаза у Зиночки и без того большие, круглые. И красит она их щедро, и ресницы светлые намазала тушью так, что те отяжелели. А тушь слегка осыпалась на Зиночкины щечки.
Но это мило.
Она сама миленькая и пухленькая.
- Значит, Захарка добился своего? Ох, упертый-то… упертый… крепко он Гелечку любил… такая беда! Такое горе! – страх Зиночки быстро сменился жадным желанием первой… рассказать?
Узнать?
Все-то сразу?
- Гелечка – это Ангелина? Которая Каблукова, но Синюшкина?
- Она, - выдохнула Зиночка и, оглядевшись, сама подхватила меня за руку. – Идем. В сестринской нормально не поговоришь. Там вечно Светка трется. Сидит, типа занятая самая… будто другие не занятые. Рожу постную состроит. А сама слушает. И потом ходит к Милочке жаловаться. Как она её только терпит-то?
Кто и кого терпит я уточнять не стала.
- А вот внизу, там тихо…
Дверь обнаружилась в каком-то закутке коридора. А за дверью – лестница. Надеюсь, Бекшеева вниз не потащат, потому что в этой вот лестнице ступени были высокими и крутыми.
- Но хоть теперь-то, глядишь, и приспокоится, а то просто спасу нет никакого! Всех уже замучил, неугомонный. Уж год вон прошел почти. Нет, Гелечка-то хорошею была, хоть и строгой. Бывало глянет так, что прям душа в пятки проваливается.
Пахло здесь камнем и сыростью. И еще – чистящими средствами.
И спускались мы не долго, оказавшись в очередном коридоре. Зиночка толкнула дверь и посторонилась, меня пропуская.
- Туточки у нас белье собирают. И так, хранят всякое, - сказала она громким шепотом. – Сюда так-то никто не сунется. А взаправду Гелечку убили?
- Пока сложно сказать.
- Захарка всем твердит, что убили. Что мамаша её чокнутая. И братец…
- А вы как думаете?
- Я? – Зиночка от удивления рот приоткрыла. Кажется, до сего момента никто не спрашивал её о том, что она думает. – Я… так-то не знаю. Но жуть до чего неприятные людишки!
- Видели их?
- А то… я ж тут еще когда работаю. Мне мамка моя сказала, мол, иди, Зинка, на сестру медицинскую учись.
