Мэри Шеффер - Клуб любителей книг и пирогов из картофельных очистков
Поистине, чтобы видеть мир, нужно быть ростом с Кит. Она великий мастер замечать то, что даже я наверняка пропустила бы, — бабочек, пауков, крошечные цветочки на миллиметр от земли, неразличимые рядом со стенами огненной фуксии и бугенвиллеи. Вчера я встретила Кит и Доуси. Они тихо, как воры, сидели на корточках в траве у ворот. Но ничего не воровали, а следили, как дрозд тянет червяка из земли. Червяк героически сопротивлялся, и мы втроем молча ждали, пока дрозд отправит его себе в глотку. Никогда не видела весь процесс целиком. Отвратительно.
Кит иногда берет с собой в город маленькую коробочку — картонную, перевязанную веревкой, с ручкой из красной шерсти. Даже когда мы пьём чай, она держит ее на коленях и всячески оберегает. В коробке нет отверстий для воздуха, значит, там точно не хорек. Или?.. О господи! Дохлый хорек? Хотела бы я знать, что там, но спрашивать, разумеется, нельзя.
Мне тут очень нравится, я достаточно освоилась и могу начать работать. И начну, как только вернусь с вечерней рыбалки с Эбеном и Илаем.
С любовью к тебе и Пьерсу, Джулиет
Джулиет — Сидни30 мая 1946 года
Дорогой Сидни!
Помнишь пятнадцать уроков совершенной мнемоники Сидни Старка? Ты сказал, что строчить во время интервью в блокноте невежливо и непрофессионально и ты позаботишься, чтобы я тебя не позорила. Отвратительная назидательность, но я хорошо усвоила твои уроки. Можешь взглянуть на результат.
Вчера вечером я впервые побывала на заседании клуба любителей книг и пирогов из картофельных очистков. Оно проводилось в гостиной Кловиса и Нэнси Фосси (с периодическими выплесками на кухню). Выступал новый член клуба, Джонас Скитер, рассказывал о «Медитациях» Марка Аврелия.
Мистер Скитер встал, окинул собрание суровым взглядом и объявил, что приходить не хотел, а бессмысленную книжку Марка Аврелия прочитал исключительно под давлением стариннейшего дорогого, но теперь уже бывшего друга Вудроу Катера, после того как тот совершенно застыдил его за невежество. Все повернулись к Вудроу. Тот сидел потрясенный, с разинутым ртом. Джонас Скитер продолжал:
— Как-то Вудроу шел мимо огорода, где я складывал компостную кучу. В руках у него была маленькая книжица. Он сказал, что только сейчас дочитал ее и хотел бы дать мне. Книжица, мол, очень глубокая.
«Вудроу, мне не до глубин», — отозвался я. «Ты просто обязан найти время, Джонас, — сказал он. — Когда ты это прочитаешь, наши беседы у „Чокнутой Иды“ станут намного интересней. Нам будет веселее за пинтой пива».
Его слова меня задели, что скрывать. Друг детства заносится передо мной — лишь потому, что он тут у вас книжки читает, а я нет. Раньше я закрывал на это глаза — каждому свое, говаривала моя матушка. Но тут он перешел границы. Оскорбил, можно сказать. Поставил себя выше моего.
«Джонас, — вещал Вудроу, — Марк был римский император и великий воин. А книга его про то, о чем он думал, сражаясь с варварами, — те прятались в лесу и хотели римлян убить. И Марк, хотя ему было не до того из-за проклятых ква-и, все же нашел время записать свои мысли. Очень, очень сложные мысли, Джонас, а для нас довольно-таки поучительные».
Короче, проглотил я обиду и взял эту чертову книжонку, но сегодня пришел сказать: стыдно, Вудроу! Стыдно ценить книгу выше друга детства!
Нет, я ее прочитал и вот что думаю. Этот ихний Марк Аврелий настоящая старая баба — все мерил да мерил температуру у своей совести и сознания. Размышлял: что сделал, чего не сделал? Прав был — или не прав? Или все остальные в мире дураки? Или он сам? Нет, это кругом дураки, и он их научит жизни. А уж скряга! Ни одну мыслишку даром не потратил, каждую превратил в проповедь. Бьюсь об заклад, старый пень помочиться не мог без…
Кто-то ахнул:
— Помочиться! Сказать такое при дамах!
— Пусть извинится! — вскричал кто-то еще.
— Не за что ему извиняться, он пришел высказаться. Это его мнение, нравится вам или нет!
— Вудроу, как ты мог обидеть старого друга?
— Стыдно, Вудроу!
Вудроу встал. В комнате стало очень тихо. Джонас и Вудроу сошлись в центре комнаты. Джонас протянул товарищу руку, тот хлопнул его по спине, и они вдвоем, рука об руку, отправились к «Чокнутой Иде». Надеюсь, это все-таки паб, и вполне нормальный.
С любовью. Джулиет
Р. S. Доуси — единственный член клуба, кого это развеселило. Он слишком вежлив и не смеялся в голос, но плечи его тряслись. По реакции остальных я поняла, что заседание было интересным, но не из ряда вон.
Еще раз люблю, Джулиет
Джулиет — Сидни31 мая 1946 года
Дорогой Сидни!
Пожалуйста, прочти прилагаемое письмо. Мне его просунули под дверь сегодня утром.
Дорогая мисс Эштон!
Мисс Прибби сказала, что Вы интересуетесь немецкой оккупацией, так вот Вам мое письмо.
Я человек маленький, но хотя мама и говорит, что я еще не дожил до своего звездного часа, он у меня был. Просто я ей не рассказывал. Я чемпион по свисту, выигрывал конкурсы и призы. А во время оккупации с помощью своего таланта лишал мужественности врага.
Когда мама засыпала, я тайком выбирался из дома и тихонько доходил до немецкого борделя (извиняюсь за выражение) на Сомаре-стрит. Прятался в темноте, дожидался, пока кто-нибудь из солдат выйдет после свидания. Не знаю, в курсе ли дамы, но мужчины в такие минуты не на пике формы. Солдат шел в казарму, нередко при этом насвистывая. Я неслышно шел сзади, насвистывая тот же мотив (только намного лучше). Солдат прекращал свистеть — а я нет. Солдат замирал, заподозрив, что его преследуют. Но кто? Он начинал оглядываться, а я прятался где-нибудь в дверном проеме. Солдат, никого не увидев, шел дальше, но больше уже не свистел. А я насвистывал неумолимо. Солдат останавливался — я остананавливался тоже. Он ускорял шаг, но я твердо шагал следом и свистел. Солдат пускался бегом, пулей влетал в казармы, а я возвращался к борделю ждать следующего немца. Наверняка на другой день многие не могли полноценно исполнять свои обязанности. Понимаете?
А теперь я, извиняюсь, скажу еще кое-что о борделях. Не верю, что молодые дамы шли туда по собственной воле. Их присылали с оккупированных территорий Европы, как и рабочих «Организации Тодта». Работа ведь не из приятных. К чести солдат надо сказать, что они требовали от немецких властей выдавать женщинам дополнительное питание, такое же, как жителям острова на тяжелых работах. Я сам видел, как дамы делились едой с рабочими «Организации Тодта», когда тех выпускали ночами на поиски пропитания.
Моя тетя, родная сестра моей матери, живет на Джерси. После войны она смогла приехать погостить — к сожалению. И вот тетя рассказала жуткую историю.
После высадки союзников немцы решили отослать женщин из борделя назад во Францию, в Сен-Мало, на пароходе. Море в тех местах своенравное, коварное. Пароход выбросило на скалы, и все утонули. Представьте этих несчастных — как их желтые волосы («крашеные стервы!», назвала их тетя) полощутся в воде, липнут к скалам. «Поделом проституткам», — сказала тетя, и они с мамой рассмеялись.
Это было невозможно перенести! Я вскочил со стула и намеренно опрокинул на них чайный столик. И еще обозвал старыми крысами.
Тетя заявила, что ноги ее больше не будет в нашем доме, а мама с тех пор со мной не разговаривает. В доме стало очень спокойно.
Искренне Ваш, Анри А. Тоуса
Джулиет — Сидни6 июня 1946 года
М-ру Сидни Старку
«Стивенс и Старк Лтд»
Сент-Джеймс-плейс, 21
Лондон SW1
Дорогой Сидни!
Вчера вечером я с трудом поверила собственным ушам, услышав в телефонной трубке твой голос! Как мудро было с твоей стороны не сказать мне, что ты летишь домой, ты ведь знаешь, до чего я боюсь самолетов, — даже когда они не сбрасывают бомбы. Счастлива, что нас разделяет не пять океанов, а всего лишь один канал. Приедешь в гости, когда сможешь?
Изола — как лошадь, под прикрытием которой охотник подкрадывается к дичи, даже лучше. Она привела ко мне семь человек с историями об оккупации. Стопка бумаг с записями растет, но пока это только записи. Не знаю, выйдет ли из них книга, — и если да, то какая.
Кит теперь иногда проводит со мной утро. Приносит камешки или ракушки, сидит тихо — ну, относительно — на полу и играет с ними, а я работаю. Потом мы собираем обед и идем на море. А в сильный туман играем дома — в салон красоты (причесываем друг друга, пока волосы не затрещат) или в мертвую невесту.
Мертвая невеста — игра несложная, примерно как змеи и лестницы, правила проще некуда. Невеста закутывается в кружевную занавеску, прячется в корзине для белья и лежит как мертвая, а несчастный жених ее ищет. Обнаружив любимую мертвой в корзине для белья, он начинает громко рыдать. Тогда и только тогда невеста выпрыгивает из корзины с криком «Сюрприз!» и бросается ему на шею. Все радуются, улыбаются, целуются. Хотя лично я считаю, что их брак обречен.
