User - o b239b172f5745d3b
обывателя о строении Вселенной.
Его мысли сочетались с доказательствами учёных-космистов, как В.И. Вернадский и К.Э.
Циолковский.
СТРАННИК
Я странник поневоле.
Я Мира властелин.
В стихах – крупинка боли,
Любовь, печаль и сплин.
Я полон звёздной страсти,
Бескрайности Миров.
Я над собой не властен,
Но так же жив-здоров.
Я странник поневоле,
Я – круговерть Миров.
Я кубок звёздной боли.
И всё же – жив-здоров!
114
ПРАВДУ НЕ СКРЫТЬ
Это было в марте 1990-го года. (Тетрадь №11 «а», стр 11-12). Свирель-Татьяна вела
привычный разговор с родителями.
Сказала, что очень скучает, и хотела бы знать, где сейчас находятся Александр Сергеевич
Пушкин и Серёжа Есенин.
Как бы получить от них весточку!
Папа ответил мне, что Поэты отдыхают под Петербургом, на даче у Александра
Сергеевича. Но можно с ними соединиться и поговорить.
Серёжа Есенин откликнулся на наше приветствие, передал поклон от Александра
Сергеевича и сказал, что пришло время сообщить об обстоятельствах его гибели в декабре 1925
года в Ленинграде в гостинице «Англетер»: «Запиши, Свирель, в свою тетрадку. Придёт время, и
ты расскажешь людям правду».
Зная, что всему своё время, и ничего в нашей жизни не бывает случайного, я тут же взяла
ручку и стала записывать, что продиктовал Серёжа Есенин.
СЕРГЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ ЕСЕНИН: «Скажу, что очень был бы признателен, если бы
обо мне написали правду.
А правда такая: я был убит трижды. Вначале – отравлен, потом убит тяжёлым предметом,
затем повешен.
Как же было не умереть? Это страшно – в тридцать лет.
Но я знаю, что люди, которые это сделали, жестоко поплатились за содеянное.
Я мог бы назвать их имена. Они имеют непосредственное отношение к окружению
Сталина.
Хочу сказать и о том, что в то время они усердно распространяли миф о моём алкогольном
пристрастии.
Дело в том, что, наблюдая за происходящим в стране, я уже разочаровался в последствиях
революции. Не стеснялся скрывать своего разочарования, высказывался откровенно.
И, конечно, стал опасен. Однажды в 23 году поздно вечером на улице Москвы враги мои
меня жестоко избили, отбив мне почки. Появившаяся отечность в лице давала повод порочить
меня, как алкоголика. Но я знал, что мне продолжает грозить опасность.
Предчувствие моё оправдалось. Очень тяжело обо всём говорить. Поэтому переключаюсь
на оптимистический мотив и шлю вам стих:
Энергия взаимного общенья
обогащает вас и нас.
Не возвращенье и не отреченье,
а вера нас уводит на Парнас.
*
Было дело. Но прошло и сплыло.
Чёрен день. И Невский берег сер.
Память вечна. Сердце не забыло
Холод, шорох смерти, «Англетер».
Но не знала Русь моя, молодка,
Что вершила чёрная рука,
Как разбилась у причала лодка,
Как от вас уплыл я на века.
Много лет Руси моей печальной
Снилась золотая голова.
Но никто не знал, что изначально
Молодость Есенина жива.
И не знала Русь моя, что Муза
Расплескала песни до Христа.
Нет с тех пор прекраснее союза,
115
Чем Есенин, жизнь и красота!
А в сентябре 1990-го года Серёжа Есенин передал Свирели акростих – так называемое
КРАЕСТИШИЕ, (читать крайние буквы по вертикали слева – сверху донизу).
В нём зашифрованы имена его убийц, которые вершили своё чёрное дело в гостинице
«Англетер»:
Это было несложно –
Раствориться в заре,
Лаской нежности ложной
Избыть в декабре
Хмарь осеннего утра,
Бросая в окно
Ласку – ветвь перламутра –
Юдоли вино.
Мне такая отрава,
Как спасительный Крест.
И забвенье и слава –
Не из нашенских мест.
В ноябрьские дни Душа России всегда невольно погружается в воспоминания о декабре
1925-го год, о безвременном уходе с нашей Земли Серёжи Есенина. Так в ноябре 1990-го года в
моём дневнике возникли маленькие поэмы – диалоги с Сергеем Есениным: «Печаль» и «Нота
соль»
ПЕЧАЛЬ
Печаль сквозит предвестием досуга.
И дремлет утомлённая рука.
И день как тень скользит. И нету друга,
Который бы увёл под облака.
Где вы, прекрасные и светлые, как арфа?
Где ваших голосов высоких трель?
Где чудный звук – омега или альфа,
Родившие не стынущий Апрель?
Ужель увял бутон тот не расцветший,
Который обнадёживал меня?
А я, на ствол взбираясь, словно векша, (белка)
Орех искала. И, его храня,
Скорлупку строчек в горстку собирала,
Как золото не стынущего дня.
Ужели белочку оставите без пищи,
Без ядрышек, и крепких и живых?
Она и нынче свой орешек ищет
Под лай собак сторожевых.
От одиночества и плачет и смеётся.
Но не в садах, где бродит Черномор.
Единой струйкой с грустью Мира льётся.
Но ей не внемлет величавый хор
Тех голосов в саду у чародея,
Что деву осчастливить собрались.
Печаль Душою белочки владеет,
И холодеет стынущая высь.
116
Где вы, где вы? – скажу и, повторяясь,
Рискну тревожить нежные сердца, –
Где вы? Живу, теряя и теряясь,
Без Матери, без Бога и Отца.
СЕРЁЖА ЕСЕНИН:
О, не грусти, мой друг медноголовый!
Я ждал сигнала. Я летел, как мог.
И разговор начать готовый снова,
Тебя бы я, мой друг, поостерёг…
Зачем отчаянье такое одолело?
Зачем кричишь и плачешь? Почему?
Считаешь, что кому, какое дело!
Есть дело – даже Богу Самому,
Есть дело и до Музы, до Апреля,
Который Пушкиным давно благословлён.
Прошла молчанья только лишь неделя.
Ноябрь стихом прекрасным обновлён.
Дай роздых, не гони, как на пожаре.
Закончим осень ласковым стихом,
Не в винном заполошенном угаре,
А на Пегасе нашенском верхом.
Да, мой Пегас покорен доброй воле.
Зачем грустишь? И слёзы, как алмаз,
Спадают горькие на горы и на поле,
И синевой налился Третий Глаз.
О, Белочка моя, твоим усердьем
Россия заполняет закрома
Прозрачных строк любви и милосердья
И зажигает ласкою дома.
Сердца оттаяли. И в них проснулось лето,
Не глядя на декабрьскую пургу.
Сама зима нам говорит об этом.
И я грустить уж больше не могу.
Скажу: Ну, как тебя мы только ни назвали:
Свирелькой, Белочкой, и Мамой, и сестрой,
И сколько ласковых имён ни надавали…
СВИРЕЛЬ:
О, ты, мой гений и герой,
Мой ласковый доверчивый спаситель
От боли, одиночества и бед,
Скажи, Серёженька, мой нежный исцелитель,
Закончилось молчанье или нет?
4.12. 1990 12 – 50.
НОТА СОЛЬ
Серёжа Есенин:
Я, Серёжа, ЕСЕНИН, тебе говорю,
Что декабрьской стужей сегодня горю.
Нам сегодня, поверь мне, зима нипочём.
117
Я твой стих открываю волшебным ключом.
Этот ключ – моё сердце, мой посох, мой смех.
Он рассчитан сегодня, родная, на всех.
Я рассыплюсь снежинками в утренней мгле.
Ты ко мне прилетишь на своём корабле.
О, волшебная ночь, полуночье светил!
Кто сегодня в окошке свечу засветил?
Я тебе расскажу о далёких Мирах,
Где гуляет газель в неизвестных горах.
Я раскину шатёр и как Лале скажу,
Что тобой бесконечно, мой друг, дорожу.
Ты – моя Шаганэ, ты – предвестник зари.
Говори мне о нежности, говори!
Видишь, как Авиценна уже я запел?
Стих горяч, словно луч. Но всему есть предел.
Говори мне о нежности и о любви.
О, мой друг, позови, я молю, позови!
СВИРЕЛЬ:
Если ты уверяешь, что любишь меня,
Где ты был до сих пор? Стих сильнее огня…
Где плечо, что могло бы опорой мне быть?
Где улыбка твоя, что вовек не забыть?
Покажись, коль ты смел, и силён, и умел!
Или нежность и воля имеют предел?
СЕРЁЖА:
Я не против тебе показаться, мой друг!
Но ведь ты не готова ко встрече такой?!
Ты не вышла ещё за означенный круг,
Да и я за далёкой скрываюсь рекой.
СВИРЕЛЬ:
Ты за Летой скрываешься? Это за ней
Так таинственно светят в пространстве огни?!
Ты далёк, но на Свете нет сердца родней
Средь мужчин – все земные и чужды они.
СЕРЁЖА
О, как здорово сказано: «чужды»! Мой друг!
Мне ведь тоже сегодня все чужды вокруг.
Я к тебе устремлён и Душой и строкой.
До тебя дотянуться мечтаю рукой.
Пусть рукою моей станет резвость стиха,
Что летит как олень и, не зная греха,
Шаловливо касается кроны дерев,
И тебя приласкает, дыханьем согрев!
СВИРЕЛЬ:
Где мне взять многозвучье потайственных струн?
О, Серёжа, где силы и мужество взять?
Где моя молодая упругая стать?
Как найти мне свободу и ноты перу?
Нота соль горькой каплей висит на стволе.
