Василий Сахаров - Кромка
Пули, выбивая из деревьев щепки, прошли мимо. Однако я не отпускал спусковой крючок, продолжал вытягивать очередь на саблезуба и все‑таки достал его. Тяжелые стальные шмели поразили тело мутанта и он, перекувыркнувшись через себя, рухнул в паре метров от Кольца. Командир приподнялся и выстрелил ему в череп, который не выдержал и раскололся.
Кажется, пока все складывалось неплохо. Но на этом моменте наши успехи закончились. Вражеский лучник послал в командира стрелу, и она вонзилась ему в грудь. Кольцо упал, а я в очередной раз сменил ленту и подполз к нему.
На губах повольника были кровавые пузыри, и он не мог подняться. Все, на что его хватило, прошептать:
— Беги… Спасайся…
Я не герой и хотел жить. Кольцо не спасти, на это у меня нет сил. И позицию долго не удержать. Дикари, наверняка, уже форсировали ручей в других местах и скоро отрежут путь к отступлению. Поэтому я вложил в слабеющую руку командира гранату, и он выдернул чеку, а затем приложил Ф-1 к голове. Это смерть с гарантией и лучше умереть, чем попасть в плен к бесу.
— Беги… — снова прошептал Кольцо.
Поднявшись, я дал в сторону противника длинную очередь. После чего развернулся, бросил пулемет в ручей и метнулся в холодную воду. Быстро выбрался на противоположный берег и нырнул в кусты.
— Ату!!! — прокричал позади вожак дикарей.
— Гони его! Гони! — вторил ему другой голос.
— Не дать повольнику уйти! — тут же вклинился третий.
— Лови! — следом четвертый.
На меня началась охота, и я доверился инстинктам. Шансов на спасение немного, но они имелись.
18
Далеко убежать не получилось. Сначала остановился. Потом упал. Снова поднялся и пошел. Голоса врагов звучали все ближе, и они заставляли меня выжимать из организма последние резервы. Но вскоре я снова замер на месте, привалился к стволу крупного старого дуба и приготовился подороже продать свою жизнь. Сил не было. Совсем. После встречи с бесом никак не мог придти в себя, а потом еще Мишу на себе тащил, едва не надорвался, и прикрывал отступление повольников. Все одно к одному и вот закономерный итог — укатали сивку крутые горки. Печально, но факт. Видимо, придется погибнуть в расцвете сил.
Несмотря на холод, руки вспотели. Автомат скользил в руках, и на душе было очень тоскливо. Так сильно, что хотелось закричать, и я открыл рот. Только пересохшее горло не позволило сорваться. Поэтому я крепче, до скрежета, стиснул зубы и подумал:
«Подходите, гады! Сейчас я умою вас кровью! Надолго меня запомните, дикари чертовы, и будете вспоминать возле своих племенных костров, как погиб Олег Курбатов!»
Однако произошло нечто странное. Дикари, которые мчались по моим следам, неожиданно свернули в сторону. Они не добежали всего сорок — пятьдесят метров, и я этого не понял. В чем причина столь резкого маневра? А спустя несколько минут услышал перестрелку. Кто‑то отстреливался от дикарей из пистолета — и это не повольники, у которых есть автоматическое оружие и гранаты. Значит, внимание преследователей привлек кто‑то другой.
Дикари кричали, и в голосах лесовиков, которые разносились по осеннему лесу, я уловил ярость и злобу. Они понесли потери и звали на помощь своих соплеменников. Бой не стихал, неведомый боец с пистолетом стрелял редко, но метко, и не подпускал врага. Мне это только на руку и, решив, что преследователи налетели на тех, кого искали изначально, я сделал пару глотков воды, промочил горло и немного оклемался. После чего посмотрел на хмурые небеса и прошептал:
— Благодарю.
Сказав это, я ни к кому конкретно не обращался, потому что не особо верю в бога или богов. После чего, снова собрав все силы, двинулся дальше.
Я не знал, кого искали наши враги. Мне было все равно и в тот момент хотелось только одного — добраться до спасительного болота у реки, найти тропку, по которой Федор выводил разведку повольников, отсидеться в укромном месте, на островке посреди топей, и восстановить силы. А потом форсировать Тихую и выйти к крепости, где сухо и безопасно. Желания простые и естественные. Но добраться до болота без приключений не получилось.
Примерно через десять минут выстрелы и крики стихли. Лес затаился, и я спустился в узкий неприметный овраг. До окраины болот еще пара километров, до наступления темноты должен дойти. Немного времени в запасе было и, скинув рюкзак, я присел на него и постарался успокоиться. Страх — самый главный враг беглеца. Так говорил Миша, и он был прав. Поэтому пять минут отдыха, а потом нужно вставать и двигаться…
Рядом хрустнула ветка, и я направил в сторону звука ствол автомата. Практически сразу опять хруст и стон. Я приподнялся и лег на склон оврага. Звуки не исчезали. Они становились ближе, и вскоре по склону скатился человек.
Присмотрелся. Это женщина. Молодая коротко стриженая брюнетка, не старше двадцати лет. Она была ранена, на груди расплывалось темное кровавое пятно. Одета незнакомка в зеленый пятнистый маскхалат. Такую одежду в Каменецком княжестве не носили, и это явно какая‑то униформа. На левом рукаве грязный шеврон — расправивший крылья черный орел на фоне трех скал с заснеженными пиками, а внизу красная звезда. На поясе у женщины широкий ремень и пустая кобура, а на ногах высокие армейские ботинки. И на этом все. Ни рюкзака, ни оружия, ни кинжала. Внешность определить сложно, ибо лицо в потных грязных разводах.
Взгляд девушки был затуманен, но как только я шевельнулся, она меня заметила и резко дернулась. Незнакомка попробовала встать, однако у нее ничего не вышло. Она перекатилась набок, застонала от боли и я услышал:
— Добей меня, дикарь… Добей… Чего ты ждешь… Будь человеком… Не дай сдохнуть в лапах демона…
Я присел рядом с девушкой, а она посмотрела на меня, и я отметил, что у нее зеленые глаза. Красивые. Чувственные и пленительные. Несмотря на поволоку от усталости. Только из‑за таких глаз можно влюбиться в незнакомку. Это я отметил машинально и спросил девушку:
— Кто ты?
Она помедлила и выдохнула:
— Ты не дикарь… Повольник?
— Так и есть, — согласился я и повторил вопрос: — Кто ты?
— Ефрейтор Жарова… Спецгруппа «Сова»… Радист…
— А по имени?
— Вера.
— Тебя надо перевязать.
— Нет… — она качнула головой. — Крови много потеряла… Я знаю, о чем говорю… Послушай… Ты должен мне помочь…
— Помогу, обязательно. Только перевяжу.
Странное дело. Мне не было жаль своего командира, который остался с гранатой перед наступающими дикарями. И я не спешил на выручку одинокому стрелку с пистолетом. Но девушку было жаль. Настолько, что я был готов тащить ее с собой. Что это — мужской инстинкт, побуждающий самца спасать продолжательницу рода, пусть даже ценой собственной жизни вопреки здравому смыслу? Возможно.
Я достал индивидуальный пакет и потянулся к комбинезону Жаровой, чтобы обнажить рану и наложить повязку. Однако она оттолкнула мою руку и прошипела:
— Нет! Не смей!
— Ты чего? Успокойся.
— Дурак… Я уже сказала — мне не выкарабкаться… Не лезь… Сейчас дернешь и ткань освободит рану… Кровь пойдет быстрее и я потеряю сознание… А мне… Мне и так плохо… Только на «медовой смолке» держусь… Тонкая нитка между жизнью и смертью… Слушай меня, повольник… Запомни, что скажу… Прошу тебя… Умоляю… Есть вещи, которые важнее жизни… Твоей или моей… Без разницы…
— Ладно, — я кивнул. — Говори, что хотела.
В голове мелькнула мысль, что помочь девушке все равно нужно. По крайней мере, стоит попытаться оказать первую медицинскую помощь. Как только она выговорится, сразу потеряет сознание, и я сделаю перевязку. Ну, а потом… Честно говоря, я не знал, что будет потом.
— Повольник… — тем временем Жарова продолжала. — В моем левом ботинке письмо… Его должен получить Вадим Рысь… Ведьмак… Чем скорее, тем лучше… Это результаты нашего поиска… Каменецкие не должны видеть письмо… Никто… Шеврон мой возьми… Как опознавательный знак будет… Если наших встретишь… Но лучше… Лучше найди Вадима… Скажешь ему… Скажешь… Все погибли… Глеб… Тарас… Катя… Йонас… Эрик… Нас заметили при отходе… Шли через Чугай — лес… Возвращались уже… По тропам… И на развалинах Альборга нас атаковали… Мы к Тихой пошли… А тут дикари, бесы и прочая мерзость… Боеприпасы кончились… Вольг меня прикрывал с пистолетом… Он хотел, чтобы я спаслась… Не получилось… Ранили меня… Но тут ты встретился… Это рок… Судьба… Не иначе… Боги любят нас… Любят нас… Боги…
Девушка стала заговариваться, и я хотел сказать, чтобы она берегла силы. Но не успел. Она дернулась, прошептала что‑то бессвязное и замерла.
Жарова умерла. Сомнений не было, но я никак не мог в это поверить. Вроде бы много плохого успел повидать на Кромке и до этого жизнь меня особо не баловала. Однако эта смерть меня задела, зацепила какую‑то струнку в душе, заставила дрогнуть сердце, и я впал в ступор. Ненадолго. Всего на несколько секунд, а когда очнулся, посмотрел в остекленевшие глаза девушки и прошептал:
