Лесли Локко - Дорога к дому
И Мадлен тоже так поначалу думала. Но неожиданное приглашение на работу в Нью-Йорк, где она должна будет сотрудничать с ООН и Международным судом по правам человека, заставило ее усомниться в их предназначении. Она все еще с трудом верила, что больше не живет в условиях войны. Даже теперь, когда сидела в кафе на Аппер-стрит и читала газету среди толп молоденьких шумных девушек в босоножках и солнечных очках, Мадлен не могла привыкнуть к тому, что это происходит на самом деле.
Новый Тройственный Комитет был наскоро созван в Нью-Йорке с целью преобразовать понятие насилия из преступления против человеческой личности в преступление военного масштаба. Когда с ней соединились через ее личный офис в Белграде, она недоумевала, почему именно ее взяли на эту должность. «Почему я? — чуть было не спросила она. — Что я могу сделать?» Но, как пояснил Дуг, именно она непосредственно работала с подобными случаями насилия вот уже два года… Кто, как не она, посоветует Комитету, что нужно делать с физическими и психологическими последствиями у тех женщин — хорваток, сербок и мусульманок, — которые пострадали от подобных преступлений?
Теперь, сидя за столиком с чашечкой кофе и с солнечными очками Амбер на лбу, она медленно привыкала к спокойствию и строила планы на будущее. Месяц она проведет в Женеве, знакомясь с теми аспектами законодательства, которые понадобятся ей для ее новой работы, а потом поедет в Нью-Йорк, где, как ей обещали, останется на двенадцать месяцев. На целый год. Она никогда не была в Америке раньше. Амбер говорила, что ей обязательно понравится там. А сама Мадлен не была в этом так уверена. Те несколько американцев, которых она встречала в Белграде, были до слез наивными и оптимистично смотрели на мир вокруг — именно они одними из первых бежали на родину, когда в городе стало опасно… Что ж, ей предстоит провести целый год в их настоящем мире, там-то она и выяснит все про них.
Она подняла глаза и увидела, как Амбер переходит дорогу и идет к ней. Было красивое летнее утро. Солнечный свет играл на стеклах машин, и тротуары купались в солнечных лучах.
— Привет, — сказала Амбер и плюхнулась на стул рядом с Мадлен, бросив на пол пакеты. — Сил нет!
— Что ты делала? По магазинам ходила? — сказала Мадлен, глядя на ее сумки. — Что ты купила?
— Подарки на Рождество и день рождения за два года — и спорить не стоит, — решительно заявила Амбер. Мадлен молча смотрела на нее.
— Подарки? Для кого?
— Для тебя, глупая птаха. И я не приму ни единого возражения в ответ. — Она заказала у официанта кофе. Мадлен молчала.
— Ты не обязана, — наконец произнесла она. — Я… все не так, как было раньше… мне хорошо платят, ты же знаешь. У меня на счету сумма двухлетней зарплаты, и я не потратила оттуда еще ни пенни, правда.
— Дело не в деньгах, дорогая, — сказала Амбер, качая головой. — Конечно, ты можешь себе позволить все, что захочешь. Просто ты не станешь этого делать, вот и все. А новому специальному представителю Ай-Си-Эм понадобится больше, чем одна пара джинсов и две футболки. Примеришь это все, когда приедем домой, и если что-то не подойдет, мы сможем это вернуть сегодня же вечером.
Мадлен покачала головой, улыбаясь. Амбер. Все такая же инициативная.
— Чего ты улыбаешься? — спросила Амбер, хмурясь.
— Тебе улыбаюсь. Ты ни капельки не изменилась.
— Надеюсь. Я всегда знала, что я просто идеальна, — рассмеялась Амбер. — О, Мадлен, я так рада, что ты вернулась. Пусть даже ты снова уезжаешь. По крайней мере в Нью-Йорке ты в безопасности. И я смогу навещать тебя там.
— Надеюсь. Дуг говорил, что, возможно, в Сараево было безопаснее всего, — сказала Мадлен и улыбнулась посетившей ее мысли. — Как бы там ни было… поехали домой. Мне не терпится посмотреть, что в этих сумках!
Неделю спустя Амбер снова обняла Мадлен и попрощалась с ней у ворот отправления в заново открывшемся четвертом терминале. Было грустно, но ее голова была занята множеством других дел. Она вспоминала о встрече, прошедшей предыдущим утром. Все началось, как обычно; она знала, что Тим был рад видеть ее хотя бы раз в месяц, просматривать ее отчеты и статьи, и тогда она думала, что эта последняя встреча ничем не будет отличаться от предыдущих. Тим пребывал в довольно серьезном настроении, но это часто бывало, и Амбер не обратила внимания на перемену в нем. Но после первых десяти минут их разговора она поняла, что тут что-то неладное. Ему понадобилась всего минута, чтобы рассказать ей все.
— Дело в твоем отце, Амбер. Мы получили некоторые необоснованные сообщения… ничего еще точно неизвестно, но должен сказать, что он успел провести несколько встреч в Париже с Галли, предводителем туарегов. Может быть, все не так, но пошли слухи о неудавшейся попытке покушения, а человек, стоящий за этим, Бубакар Сидибе, случайно оказался на нескольких подобных встречах. Я поручу кому-нибудь эту историю…
— Нет. Позволь мне заняться этим, — перебила его Амбер, тяжело дыша.
— Я не могу. Это не обсуждается. Теперь я бы хотел, чтобы ты…
— Тим, пожалуйста. Я знаю о Мали больше, чем любой другой сотрудник департамента. Ты же знаешь, это так. Я могу это сделать, я знаю, что могу.
— Амбер, я бы с превеликим удовольствием передал бы тебе все документы и поручил бы тебе это дело — уверен, ты проделаешь великолепную работу. Но — и это весомое «но» — это дело твоего отца. Слишком рискованно. Это пойдет вразрез со всеми нашими принципами. Объективность и беспристрастность… ты знаешь об этом не хуже меня.
— Ты не можешь так поступить со мной, Тим. Ты не можешь звать меня сюда и сообщать такие вещи… а потом говорить, что поручаешь это другому. По крайней мере, позволь мне работать с тем, кто будет заниматься этим заданием. Мне наплевать на деньги. Но я просто не смогу спокойно выйти отсюда, зная, что такое происходит, в то время как я занимаюсь посторонними вещами. Какой бы ни была правда. Кроме того, другие журналисты не смогут самостоятельно получить доступ к тем структурам в Бамако, которые им понадобятся. А я смогу. Я смогу провести нас повсюду. Прошу тебя, Тим. — В его офисе наступила тишина. Тим смотрел на нее, снова и снова прикидывая в уме ее предложение. Наконец он отложил в сторону карандаш и встал.
— Хорошо. Я поручаю это дело Гейлу Скроггинсу. Ты можешь работать с ним. Я не будут анонсировать твое имя в статье, и если скрывать это станет сложно или если ты скомпрометируешь себя — или нас, — в любом случае я отстраню тебя немедленно. Понятно?
Амбер поднялась с места.
— Яснее некуда. — Она взяла сумочку, повернулась и пошла. В дверях она на мгновение остановилась. И спасибо тебе, Тим. Я ценю твое… доверие.
Она улыбнулась и вышла, в этот момент ноги ее едва держали. На что она сейчас согласилась?
Теперь, когда она устроилась на заднем сиденье, и аэропорт давно уже был позади, она думала о вчерашнем разговоре и ее новой работе, к которой она скоро должна приступить… и о том, как она расскажет об этом Танде. Или не расскажет. Назад она полетит через пару дней — она неохотно приняла приглашение пообедать с Анджелой и Киераном сегодня вечером. Даже перед концом света она вряд ли обедала бы с ними. А поход в дом на Холланд-парк был сродни походу на альтернативное телевизионное реалити-шоу. Анджела вальсировала по дому в длинном восточном платье и кожаных мокасинах — она вдруг резко протрезвела, обратившись к другой религии, буддизму, и поменяла стиль; Киеран проводил большую часть времени в скверном расположении духа в своей комнате. Весь обслуживающий персонал менялся уже три раза за прошедшие два года. Шиобан давно ушла; ее место заняла другая девушка: Маир… как-то так. Она проработала шесть месяцев и последовала за своей предшественницей. Амбер не помнила, кто теперь присматривал за Анджелой, но мысли о том, что она три часа проведет сегодня вечером в обществе своей матери и брата, было достаточно, чтобы доползти до дома и упасть на кровать. Они были ужасны, оба. Особенно Киеран. Просто он лучше играл трагическую роль жертвы. Он долго учился этому у Анджелы. Она вздохнула.
В последний вечер в гостиничном домике Паола одевалась еще тщательнее, чем обычно. Она была определенно настроена заставить Отто фон Кипенхоера запомнить ее как следует. Она находила в этом мужчине что-то необыкновенно притягательное. Он не был похож ни на одного из тех мужчин, которые нравились ей раньше — в общем-то, как раз наоборот. Он был маленького роста, лысеющий и старый. Совершенно не тот тип мужчины, которого она представляла рядом с собой. И все же в Отто было что-то милое и решительное. Ей нравились, например, запахи дорого лосьона после бритья и табачного дыма; ей нравилась его улыбка и его манеры — всегда внимательный, всегда вежливый… ничто не могло испортить его гладкой, идеальной внешности. Казалось, он видел и пробовал все хотя бы единожды, поэтому он все мог взять под свой контроль. Он производил такое же властное впечатление, как и Макс, — ничего особенного, просто это видно по тому, как он отдавал приказания, уверенный в том, что никто не посмеет ослушаться его; как говорил о делах и планах. Для Отто мир действительно был словно собран у него в руках, как и для Макса. Он зарабатывал в сфере промышленного производства, так он говорил. Паола знала, что имя фон Кипенхоер поднялось откуда-то из низов благодаря деньгам. Однако в начале семидесятых он ждал резкого взлета немецкой туристической индустрии и сумел правильно использовать его. Его туристическая компания «Зевс» возила немцев в те уголки мира, где они еще никогда не бывали. Китай, Россия, Чили, а теперь и Намибия. Работая по принципу, что лучше обслужить одного туриста, готового потратить тысячу долларов, чем возиться с тысячью туристов, готовых платить по доллару, он обеспечил себе нишу на рынке туризма — роскошные путешествия и туры по таким далеким от стандартных маршрутов местам, что ему приходилось самому обеспечивать все: посадочные полосы, дороги, включая все удобства. Он никогда не отвечал «нет» и стал таким всемогущим в сфере дальнего туризма, что целые государства встречали его у себя с распростертыми объятиями в надежде, что они станут следующим экзотическим местом назначения в туристическом плане компании «Зевс».
