Неизвестно - Еленевский Мытари и фарисеи
— Все уяснили, подполковник?
— Так точно!
— Если уяснили, тогда вперед. — И спросил по селекторной связи: — Голубев, ко мне. Есть еще кто? Нет? Вот и хорошо, тогда меня до обеда не будет. Если поинтересуется командующий, скажешь, на третьем объекте.
Генерал строил в Подмосковье дачу, и теперь надо было побывать в стройтресте, на машиностроительном заводе, кое о чем договориться, кое-что отправить к месту будущей пенсионной жизни, а заодно и побывать на том самом объекте номер три, где разворачивался дивизион нового зенитно-ракетного комплекса, головная боль для генерала, будь он неладен.
После обеда мне удалось при помощи майора-кадровика дозвониться до Чирчика. Жена радостным голосом сообщила, что нам в Беларуси выделили квартиру.
— Что мне делать? — спрашивала она. — Там сказано, что если в течение трех месяцев не заселимся, то жилье изымут.
— Собирайся! — Я понял, что зря грешил на Громова. Это с его подачи моя семья вдруг обзавелась жильем.
— Где-то под Барановичами, — кричала в трубку жена, — пыталась уточнить, что да как, но никто ничего об этом военном городке не слышал.
— Ты довольна? Вот и хорошо, а это главное. Постараюсь в ближайшее время приехать.
И в ответ привычное:
— Будем ждать.
***
Орел практически ничем не отличался от Брянска, разве что грохотом старых дребезжащих трамваев рядом с привокзальной площадью, где у них было кольцо, да их мелодичным «диллилинь». Это убаюкивающее «дилинь» вносило в городскую суету свой неповторимый колорит, успокаивало.
Вышедший вместе со мной из поезда мужик с огромным рюкзаком за плечами довольно крякнул:
— Ха, если трамваи ходят, значит, город еще живет. Не сдох Орел, не сдох! Полетаем!
Видимо, он давно не был в этом городе и теперь радовался тому привычному, чем этот город его встретил.
— Эх, сейчас и заколбасим, товарищ военный! «Воркутауголь» гулять будет!
И судя по нему, «Воркутауголь» свое слово сдержит. Еще в Брянске наслышавшись анекдотов о жадности провинциальных таксистов, я расспросил, как доехать до штаба нужной мне войсковой части, и учтивый старший лейтенант с красной повязкой помощника коменданта гарнизона лихо вскинул руку:
— Да вот, трамваем, товарищ подполковник. Остановка напротив КПП. Если что, спросите у вагоновожатой, она подскажет.
— Спасибо.
— Это наша служба. Разрешите идти, товарищ подполковник!
И, опять лихо и четко вскинув руку к козырьку форменной фуражки, сшитой явно на заказ с неестественно высокой тульей, новомодным веянием, привнесенным в армию выпускниками московских военных училищ, отправился отслеживать порядок на подведомственной ему вокзальной территории. Будет это делать с подобающим прилежанием и строго по уставу. Что-то его роднило с тем мужиком из шахты «Воркутауголь». А вот что, так понять и не смог, от кольца подошел нужный мне трамвай, и я запрыгнул в пустой вагон.
Военный городок радиолокационной бригады, как и говорил старший лейтенант с кремлевской фуражкой, находился напротив трамвайной остановки. Видимо, ее когда-то и создали для удобства военных. Щелкавший семечки прапорщик даже не взглянул в мои документы, махнул рукой:
— Вам туда. Вон, где красная табличка над дверями, а там. Краснухин, Краснухин, ты куда свалил, иди подмети около входа! Вечно принесешь какой гадости, что избавиться от нее просто сил нет! — прокричал кому-то прапорщик и вытер ладони о шинельное сукно.
Сам штаб располагался в двухэтажном неказистого вида здании. Красный кирпич во многих местах был выщерблен, пустоты наспех замазаны. Асфальт зиял такими ямами, которые могла преодолеть только военная техника. У здания штаба за сетчатым забором была оборудована стоянка для личного транспорта военнослужащих. Двое офицеров, покуривая, деловито наблюдали за тем, как солдат бортировал колесо на красных «Жигулях». Солдат старался, и получалось у него все ловко и быстро.
— Товарищ прапорщик, мне еще пять минут!
— Какие пять минут, я кому сказал! — прапорщик выглянул из-за угла КПП, но увидев, чем занимался Краснухин, сразу же сменил гнев на милость. — Завершишь, тогда и подметешь. Капитану Игнатову наше комсомольское почтение!
Капитан Игнатов не удержался, чтобы не крикнуть в ответ:
— Борчук, привяжись к КПП, а то упрут!
— Обижаешь, капитан Игнатов! Здесь подполковник к командиру, будь добр, проводи, пока Краснухин твоего мустанга не подкует.
Красноносый полковник, весь дышащий здоровьем, набычившись, смотрел то в предписание, то на меня, словно сверял документ со мной или меня с документом.
— Ты уже пятый в этом месяце, подполковник. Так, на должность начальника политотдела по второму штату. Выходит, «сампилит», слышал такое обозначение, — он почмокал большими сочными губами, — нет, так слушай: сам пилит, сам рубает, сам и водку выпивает. — Он раскатисто рассмеялся, довольный своей шуткой. — Лады, оформляйся, только учти, у меня с жильем проблема номер один. Рад был бы гостиницу предложить, но она на ремонте, так что сам ищи, куда и к кому на постой определяться. На полное довольствие и удовольствие. Скажу тебе по секрету, у меня в части баб во сколько служит, — и он провел ладонью над головой, — только подмигни, и никаких проблем.
Заметив, что я никак на его прибаутки не реагировал, опять пожевал большими сочными губами:
— Думаешь, обезьянничаю, да это просто у меня настроение такое хреновое.
— Товарищ полковник, мне бы дней десять, чтобы семью из Чирчика забрать.
— Да хоть месяц, — облегченно и даже радостно воскликнул полковник, словно сбросив невидимый и так некстати свалившийся на него груз, — давай пиши рапорт по семейным обстоятельствам, вот бумага. Если потребуется задержаться подольше, задерживайся, без тебя не пропадем, только телеграммку для начштаба отбей. Лады?
Я написал, он тут же подмахнул:
— Ну вот, начало службе положено, а приедешь, подыщем тебе работенку, чтобы при твоих погонах хлеб даром не есть. Мне под Курском батальон на боевое дежурство надо ставить. Вот этим и займешься, а пока дуй за семьей, подполковник.
И опять вокзалы. И опять Москва. И снова вокзалы.
К поезду «Москва—Ташкент», казалось, вся Россия выходила. На каждой более-менее значимой станции с привокзальных платформ доносилось:
— Картошечка, горячая картошечка!..
— Кому огурчики, соленые огурчики!..
— Грибочки, грибочки на любой вкус!..
— Молочко, свежее молочко!..
И пирожки, и рыба сушеная, вяленая, копченая.
Мой попутчик на каждой станции открывал купе и громко кричал проводнику:
— Рашид-ака, возьми-ка денежку да купи мне грибочков и картошечки. Кажется, в году семьдесят шестом я покупал здесь груздочки соленые, чудо как хороши. Столько лет прошло, я их вкус до сих пор помню.
Он сел, а точнее, его погрузили в Москве перед самым отправлением поезда. Двое молодых людей аккуратно раздели и положили на полку стокилограммовое тело, бережно укрыв одеялом. Дорогой, но изрядно помятый, с пятнами на брюках костюм так же аккуратно повесили на плечики. Перед этим один из них принес ящик водки и поставил под сиденье. Здесь же суетился и узбек-проводник, помогавший устраивать тело, по всей видимости, непростого пассажира.
— Так, билет есть, все на месте, — один из них, с военной выправкой, внимательно осмотрел меня, словно запоминал для чего-то, на что проводник пояснил:
— Подполковник к нам в Ташкент едет, служит там.
— Хорошо, вы уж здесь присмотрите, — и он кивнул в сторону тела.
— Конечно, дорогой, все сделаю, как всегда.
— Будем надеяться.
Под монотонный перестук колес тело начало издавать такой храп, что к нам в купе испуганно заглядывали соседи и слева, и справа.
— Товарищ подполковник, ну сделайте что-нибудь, подушку ему на голову или что.
Миниатюрная нервная женщина томно закатывала глаза:
— Я не вынесу этого кошмара, не вынесу, говорила, надо лететь самолетом. Нет, определенно, перед Волгой я сойду с ума. ну, сделайте что- нибудь.
Некоторые из пассажиров попытались его растолкать, но храп только усиливался. Позвали проводника, тот сказал, что каждый пассажир может спать так, как ему заблагорассудится.
— И вы храпите, — предложил он миниатюрной женщине, — когда сам храпишь, другого не слышно.
Та пожала плечами:
— Чурка, что с него возьмешь.
Через четыре часа мощного храпа мужчина проснулся, долго соображал, где он, а когда сообразил, пригвоздил меня взглядом мутных, в красных прожилках, слезящихся глаз:
— Ты как здесь оказался?
— Еду!
— Вижу, что не летим, мне врачи летать запретили. Ты как здесь оказался?
— Такой же пассажир, как и вы.
— Так, выходит, пассажир, а ну-ка позови мне проводника! Нет, отставить проводника, начальника поезда, и немедленно! — он грохнул кулаком по вагонному столику так, что тот еле выдержал, чтобы не обвалиться. — Я же сказал, чтобы в купе никого больше не было! Никого!.. Понимаешь? Я для чего им деньги дал, чтобы никого! А они? Они, как всегда, подвели меня, сволочи распоганые! — Он снова замахнулся кулаком, и я предупредительно поднялся:
