Артур - Стивен Рэй Лоухед
— Я посижу с ним, — вызвался Элфодд. Он шагнул к низкому ложу, взял Хариту за руку и поднял. — А теперь иди и поспи немного. Когда будет нужно, я за тобой пошлю.
Харита неотрывно смотрела в лицо Мерлину.
— Нет... я побуду здесь. Все равно мне не успокоиться, пока я его не вижу.
— Тебе лучше уйти, — сурово произнес Элфодд. Голос его утратил всякую мягкость.
— Если ты так думаешь... — начала Харита, впервые отрывая глаза от сына.
— Поверь мне. Будет надо, я тебя позову.
Харита нехотя подчинилась, а мне сказала:
— Побудь с настоятелем, Пеллеас. Вдруг ты ему понадобишься.
— Как пожелаешь, госпожа моя.
Она вышла, тихонько притворив за собой дверь.
— Ей тяжело, — вздохнул Элфодд, — но, поверь мне, так будет лучше. Она всячески стремится ему помочь, но тревога, такая естественная в матери, может оказаться только во вред ему. Увидишь, враг ею воспользуется. Страх, боязнь, сомнения — вот пища для проклятия.
Настоятель придвинул к ложу стул и приготовился бдеть всю ночь.
— А теперь иди, Пеллеас, я за ним посмотрю.
— Я останусь, как обещал.
— Хвалю твое побуждение, но ты больше поможешь хозяину, если позаботишься о себе. Иди спать. Надо будет, я разбужу.
Хотя небо на западе еще не погасло, я пошел к себе и растянулся на лежанке, думая, что не смогу уснуть. Однако, стоило закрыть глаза, дремота накрыла меня с головой.
Во сне я вошел в то состояние, когда человек ближе всего к Иному Миру. Завеса, разделяющая миры, истончилась, и я ощущал окутавшую Тор бурлящую тьму. Глубокую, непроницаемую, черную, как смерть, тень ненасытного зверя — мерзкой крылатой твари, которая свивается, подобно змее, стискивая кольцами Тор и дворец на нем.
Я не различал мерзкое чудище, но слышал его яростный рык и ощущал леденящий холод, исходящий от него.
Я трепетал, думая о силе, которая пробудила его к жизни и выпустила в мир. Но, как ни могуче было это порождение ада, что-то его сдерживало, хотя я не мог понять, что.
Сон сгущался, мой внутренний взор затуманился, однако чувства были острее, чем наяву. Я спал и не спал. Душа во мне бодрствовала и чуяла окружающую опасность.
Опасность была близка. Величайшая опасность.
Мне казалось, что я обрел крылья и полетел, потому что земля проносилась внизу: острые скалы и каменистые холмы, размытые скоростью полета и мглистой тьмой. Дальше и дальше летел я над этой жуткой пустыней, куда-то стремясь, но не достигая цели.
И вот, когда мне казалось, что полет будет длиться вечно, тьма вокруг начала светлеть. Слабый свет обратил черноту в серость.
Я повернулся к источнику света, и облачная мгла разделилась: внизу была тьма, вверху — слабый, но уловимый свет.
В тот же миг я стал тяжелее: члены мои налились свинцом. Я стремительно полетел на острые камни. И, хотя я знал, что сплю, мне чудилось, что, упав на скалы, я непременно разобьюсь и погибну.
Я раскинул руки и принялся барахтаться, как в воде, но падение только ускорилось. Мысль о стремительно приближающихся острых камнях приводила меня в ярость. Я боролся изо всех сил.
Земля приближалась все быстрее. Руки и ноги цепенели от усилий, и я понимал, что долго не продержусь, но сжал зубы и поклялся себе, что буду барахтаться, пока мышцы не сведет судорога.
Так я бился и падал ниже и ниже. Казалось, прошла вечность, и вот силы мои иссякли...
Но вместо того, чтобы падать, я поплыл вверх. Я поглядел и увидел, что, пока я барахтался, свет стал ярче. Казалось, мои слабые усилия как-то разогнали тьму. Неведомая сила влекла меня к свету, которому я помог воссиять; свет, который я сам разжег, теперь пришел мне на помощь.
Очень скоро я оказался там, где свет горел ярко и без помех. Он был ослепительно белый, словно сияние утреннего солнца на чистом снегу. Прикрыв глаза ладонью, я оглянулся и увидел, что вовсе не летел и прилагал совсем не столько усилий, как мне казалось. Ибо свет озарил ровную тропу, по которой меня вели шаг за шагом.
И мне подумалось, что именно так душа идет к Богу: начинает свой путь во тьме, среди опасностей и смятения, и устремляется к немеркнущему свету, который всегда притягивает ее и поддерживает...
Глава 9
Когда я проснулся, комнату заливал свет. Я вскочил. Сколько же я спал? Уже день! Однако в тот самый миг, когда мне это подумалось, свет померк. Заря только брезжила.
Я встал и поспешил к Мерлину. Элфодд дремал в кресле подле ложа; когда я вошел, он вздрогнул и поднял голову. Я понял, что он не спал, просто склонил голову в молитве.
— Как он? — спросил я.
— Так же, — отвечал настоятель. — Все по-прежнему.
— Я здесь и готов тебя сменить.
Он, поколебавшись, тронул Мерлина за руку.
— Я побуду еще немного.
— Ты свое выполнил, Элфодд, — произнес я мягко, но настойчиво. — Теперь позволь мне.
Добрый аббат зевнул и тяжело поднялся с кресла, держась рукой за крестец.
— Хорошо, я немного посплю, — сказал он, направляясь к двери, — чтобы лучше служить ему.
Через несколько мгновений после его ухода появилась Харита.
— Ой, — тихо сказала она, и в глазах ее погасла искорка надежды. — Я думала, он проснется.
— Да, госпожа, — был мой ответ. — И я надеялся увидеть, что чары разрушены.
Не обменявшись больше ни словом, мы продолжили свое бдение.
Три дня лежал Мерлин в колдовском сне. Мы молились, читали над ним псалмы, призывали защиту Всевышнего, купали его, мазали елеем, говорили с ним, наполняя его и свои сердца словами ободрения.
Все это время он в недвижном оцепенении находился между жизнью и смертью. Каковы бы ни были наши страхи, мы оставляли их за дверью комнаты, его же окружали лишь надеждами и целительными молитвами.
Под вечер третьего дня Элфодд вернулся из аббатства, куда уехал с наступлением дня, и привел с собою двенадцать любимейших монахов, людей самой святой жизни. Все были тверды и дерзновенны в вере, все хорошо знакомы с происками врага. Они собрались из церквей, монастырей и аббатств далеких и близких, когда прослышали, что Мерлин околдован и лежит при смерти.
Аваллах, печальный и бледный, торжественно принял их в зале и угостил хлебом, мясом и вином, чтобы восстановить
