Сильнодействующее лекарство - Хейли Артур
— Я могу вас отвезти в дом к моим родителям сразу после поездки по городу. Если вы, конечно, действительно этого хотите.
— Да, — ответила Селия, — именно этого я хочу.
Скромный домик с террасами находился в районе, именуемом Кайт. Поставив машину, Мартин подошел к двери дома и открыл ее ключом. Войдя в маленькую, плохо освещенную прихожую, он крикнул:
— Отец! Это я! И со мной гость.
Раздался звук шаркающих шагов, дверь отворилась, и на пороге появился пожилой мужчина в линялом свитере и мешковатых вельветовых брюках. Когда он подошел ближе, Селия была поражена сходством между отцом и сыном. У старшего Пит-Смита была та же крепкая, тяжеловатая фигура, что и у сына, то же обветренное лицо с квадратным подбородком, правда, морщин было больше, и, даже когда он поздоровался с Селией, на его лице появилась чуть застенчивая быстрая улыбка, прямо как у Мартина.
Но когда он заговорил, сходство пропало. Его речь изобиловала грубоватыми интонациями провинциального просторечия.
— Рад буду знакомству, — сказал он Селии. — Не знал, что ты пожалуешь, сынок. Только-только твою маманю одел. Сегодня она вовсе плоховата, — пожаловался он Мартину.
— Мы ненадолго, — ответил Мартин и добавил, обращаясь к Селии: — Эта болезнь — тяжкое бремя для моего отца. Так чаще всего и бывает — от нее больше страдают члены семьи, чем сам больной.
Они перешли в скромную, довольно невыразительно обставленную гостиную.
— Как насчет чашечки? — спросил Селию Пит-Смит-старший.
— Имеется в виду чай, — пояснил Мартин.
— Спасибо. Чаю выпью с удовольствием, — поблагодарила Селия. — В горле пересохло после нашей экскурсии.
Пит-Смит-старший скрылся в крохотной кухне, а сам Мартин тем временем опустился на корточки перед седой женщиной, сидевшей в продавленном кресле с обивкой в цветочек. Она не пошевелилась с тех пор, как они вошли в гостиную. Мартин обнял мать и нежно поцеловал ее.
А ведь она была красивой в молодые годы, подумала Селия, и даже сейчас в ее поблекших чертах чувствовалась привлекательность. Ее волосы были аккуратно причесаны. Одета она была в простое бежевое платье. Наряд дополняла нитка бус. Казалось, что мать Мартина не осталась безразличной к поцелую сына, на губах появилось даже некое подобие улыбки, и все-таки она его явно не узнала:
— Мама, это я, Мартин. Твой сын, — тихим голосом проговорил Мартин. — А эта дама — Селия Джордан. Она из Америки. Я ей показывал Кембридж. Ей у нас понравилось.
— Здравствуйте, миссис Пит-Смит, — сказала Селия. — Очень вам признательна за возможность посетить ваш дом.
Казалось, в глазах седовласой женщины на какой-то миг зажегся огонек понимания, родившийся ценой мучительных усилий.
— Нет, это только так кажется, — сказал Мартин. — Боюсь, что она полностью лишилась памяти. Но все-таки это моя мать, и с ней я могу позволить себе быть просто человеком, а не ученым. Вот и пытаюсь пробиться, словно сквозь стену…
— Я вас понимаю, — сказала Селия и, чуть запнувшись, спросила: — Скажите, Мартин, а вы не думаете, что в случае успеха, если бы вам удалось в скором времени сделать важное открытие, может быть, появится…
— …возможность вылечить ее? — подхватил вопрос Мартин и тут же решительно его опроверг: — Нет, это исключено. Ничто не способно оживить мертвые клетки мозга. На этот счет у меня нет никаких иллюзий.
Поднявшись на ноги, он с грустью посмотрел на свою мать.
— Может быть, кому-нибудь и суждено дождаться помощи в недалеком будущем. Тем, у кого болезнь не зашла так далеко.
— Вы твердо верите в успех?
— Я убежден, что ответы на некоторые вопросы будут получены если не мной, то кем-нибудь другим.
— Но ведь вам хотелось бы этого добиться самому?
— Любому ученому хочется быть первым и совершить открытие. Такова человеческая натура. Но, — тут он снова взглянул на мать, — куда важнее открыть саму причину возникновения болезни, а уж кто именно это сделает — не важно.
— Так, значит, возможно, что это открытие сделает кто-то другой, а не вы? — продолжала настаивать Селия.
— Да, — ответил Мартин, — в науке такое всегда может случиться.
Тут из кухни появился Пит-Смит-старший. Он нес поднос с чайником, чашками, блюдцами и кувшинчиком молока.
Когда он опустил поднос, Мартин обнял отца за плечи.
— Отец делает за маму буквально все: одевает, кормит ее, причесывает, ну и все остальное. Знаете, Селия, в нашей жизни всякое случалось: одно время мы не были самыми близкими друзьями. Но теперь все обстоит иначе.
— Это точно. Временами, бывало, так схватимся, аж жарко, — подтвердил отец Мартина. — Хотите молока в чай? — спросил он Селию.
— Да, пожалуйста.
— Было времечко, — сказал Пит-Смит-старший, — когда я гроша ломаного не дал бы за ихние с мамашей хлопоты с учением. Я хотел, чтоб он стал рабочим, ну, как я. Но мать настояла на своем. Все получилось по-ихнему, а парень он у нас что надо. За дом платит, и вообще забот мы с ним не знаем. — Взглянув на Мартина, он добавил: — Да и там, в колледже, у него дела идут неплохо.
— Да, совсем неплохо, — подтвердила Селия.
— Я вам не мешаю разговорами? — спросила Селия.
Она сидела, удобно откинувшись на мягком сиденье, на корме лодки. После чаепития у родителей Мартина прошло часа два.
— Что вы, вовсе нет! — Тут Мартин, который стоял в плоскодонке, оттолкнулся длинным шестом о мелкое дно, и неуклюжая посудина легко заскользила вверх по течению.
За что бы он ни взялся, все у него получается ладно, подумала Селия, вот и плоскодонкой он управляет мастерски, а это мало кому удается, если судить по другим лодкам, попадавшимся им по пути: те то и дело вихляли из стороны в сторону.
Мартин взял плоскодонку напрокат на кембриджской лодочной станции, и теперь они направлялись в Грандчестер, расположенный в трех милях к югу, на пикник вместо второго завтрака.
— Это дело сугубо личное, — сказала Селия, — и, может быть, об этом не очень удобно спрашивать. Но меня поразила разница между вами и вашим отцом. Например, ваша манера речи — я имею в виду не просто грамматику…
— Я вас понимаю, — ответил Мартин. — Когда моя мать могла разговаривать, до того как она потеряла дар речи, она говорила совсем как отец. Бернард Шоу в «Пигмалионе» назвал такую речь «вопиющим оскорблением английского языка».
— Я помню это по «Моей прекрасной леди», — сказала Селия. — Но вам-то как удалось избежать этого?
— Этим я тоже обязан матери. Но сначала мне бы хотелось объяснить одну особенность, необходимую для понимания этой страны. В Англии манера речи всегда была классовым барьером, определявшим социальное положение людей. И что бы вам ни говорили, это положение сохраняется и поныне.
— Даже в научном мире, среди ученых?
— Даже среди них. Может быть, особенно среди них.
Мартин несколько раз оттолкнулся шестом и лишь потом сказал:
— Моя мать понимала значение этого барьера. Именно поэтому, когда я был еще совсем маленьким мальчиком, она купила радио и заставляла меня просиживать перед ним часами, слушая, как говорят дикторы. «Ты будешь разговаривать, как они, — говорила мне мать. — Так что давай старайся подражать им. Мне и твоему папаше начинать уже поздно, а тебе в самый раз».
— Результат налицо, — заметила Селия: манера говорить у Мартина была приятная, культурная, но при этом не слишком выразительная.
— Сегодня мой последний выходной день до возвращения домой. До чего же все было приятно, — призналась Селия в конце завтрака, когда они пили кофе.
— Ваше пребывание в Англии закончилось успешно?
Селия чуть было не начала отвечать приличествующими в подобном случае общими словами, но тут вспомнила совет Эндрю.
— Нет, — сказала она.
— Почему? — удивленно спросил Мартин.
— Мы с Сэмом Хауторном нашли идеального директора для научно-исследовательского института, но он отказался от нашего предложения. А после него все остальные кандидаты кажутся второстепенными.
