Три сердца, две сабли - Сергей Анатольевич Смирнов
«Что за невезение преследует меня!» – мысленно отчаялся я.
Хотя вернее сказать, невезение в тот день вовсе не преследовало, а било прямо в лоб.
– Всегда к вашим услугам, капитан! – отвечал я как можно сдержаннее и мягче, чтобы не послышалась в моем голосе репетиция очередного вызова на дуэль.
Быстрее неожиданного рукопожатия капитана достиг меня дух славной и крепкой настойки. Хозяева Веледниково знали особый рецепт. На три четверти отдавало хорошо выдержанной рябиновкой и всего на одну целебным «Ерофеичем».
Подошед, капитан вдруг заговорил жарким шепотом, разливая кругом чудное амбре:
– Лейтенант, мне необходимо поговорить с вами тет-а-тет… И немедля! Посему, сами видите, адъютанта не посылал. – И вдруг гаркнул мне в ухо, едва не контузив: – Да-да! Очень рекомендую испробовать! Это приказ!
Приказы, как известно, не обсуждаются. Он повел меня наверх, и я молча поднялся с ним в предоставленную ему комнату. Вошел и обомлел. Не соврал капитан: тут был поистине императорский апартамент! Огромная резная кровать с балдахином, внушительное кабинетное бюро, а не изящный туалетный столик, величественный гардероб с дверными бронзовыми накладками в виде античных щитов и вооружений.
– Каково? – коротко вопросил капитан.
– Невероятно! – коротко признал я.
– Я бы здесь остался… если б мог… – задумчиво добавил капитан.
Множество значений вообразил я в этих словах и почел за лучшее смолчать.
– Присядем, – пригласил капитан, указав на два стула, придвинутых вполоборота к бюро.
Настало мгновение рассмотреть бюро в подробностях. На его открытой крышке не были разложены депеши и приказы по части, на ней стояли две бутыли с настойками, одна была уже уполовинена. А при бутылях два гвардейских часовых не по чину к настойкам – два бокала для шампанского.
Мы присели к бюро.
Капитан твердой рукою взял бутыль и стал наполнять бокалы. Мы сидели в тишине, пока он не наполнил оба почти до краев, шевеля усами и явно ожидая моей растерянности. Чтобы ублажить капитана, я и сделал немного растерянный вид.
– Чудесный напиток… – Капитан в меру проницательно воззрился на меня.
Таков был новый вызов того поразительного дня, и сей вызов я тоже был обязан принять, как парижанин, а не как урожденный московит. Последнему и три таковых вызова разом не составляло труда принять. Я поднял бокал.
– Знаете, как говорят у нас в полку, когда поднимают первый бокал? – лукаво вопросил капитан.
Я приподнял бровь.
– Постучим трубками по бочке с порохом, – радостно возгласил капитан и предупредил: – До дна, лейтенант, до дна!
Я выпил как ни в чем не бывало и после пожмурился, так сказать, для сказки и из уважения к капитану. У того, пока он опорожнял бокал, усы шевелились прямо как весла на галере.
Настойка была славной – в голову била сразу, но глаз вовсе не туманила.
– Каково? – вновь коротко вопросил капитан.
– Превосходно, – так же лаконично, по-спартански признал я.
– А я вижу, вы питок матерый, это славно, – раскинул усы в улыбке капитан.
Нетрудно было догадаться, что не ради выпивки пригласил меня капитан. У него был какой-то план, куда-то он не торопясь клонил. Впрочем, не искушенный в дипломатии и просто в намеках солдат имел простую тактику: опоить меня, а затем разом огорошить и добиться некоего согласия. Но не на того напал. Только к последней четверти второй бутыли он приметил, что взор мой чуть-чуть косит… Да и, признать, настойка была крепкой, а сам я, видно, еще не окончательно оправился от «казачьей контузии».
Иными словами, не прошло и часа, как от разговоров и тостов за Париж и Аррас капитан перешел к делу… Однако не исключаю, что побудило Фрежака и собственное положение: он едва уже лыко вязал и, возможно, в последних проблесках ясного разумения понял, что пора пришла, ибо следующего тоста ему не переплыть.
– Послушайте, Суррей, – начал он. – Уж не знаю, как угораздило вас связаться с этим Нан… Нантийолем, но вас я до сего дня тоже не знал, а о нем слышал лишь то, что он темная личность.
– Не в силах вас, капитан, в сём разубедить, – осторожно кивнул я и добавил с намеком: – Но он дворянин.
– А я – нет! – рявкнул капитан и гордо поднял перст к небу… правда, перст тут же преклонился, как Пизанская башня. – Посему говорю прямо: слышал я, что за сим дьяволом тянется вереница мертвых тел. Знаю офицеров, кои самолично видели, как он бьет из пистолета муху на стене на десяти шагах, и знаю иных, кои видели, что он вытворял клинком в Италии и Гишпании. Не знаю я того, какую пользу несет он императору и Франции, но, увидев его раз, я не могу отделаться от желания, чтобы он поскорее сложил голову. Если это случится здесь, в России, то будет дельно – место самое подходящее.
– Сдается мне, что я знаю его лучше, нежели прочие, – позволил я себе войти в уже известную роль, видя ясно, куда клонит капитан. – Де Нантийоль – человек с особыми понятиями о чести и благородстве.
– Приберегите сию рекомендацию для святого Петра, – зарычал капитан, – коли желаете, чтобы сей демон пролез в рай следом за вами! Только опасаюсь, что ваша рекомендация там, – он вновь поднял перст и вновь не попал в небо, – пропадет втуне. Если желаете выгородить его, так освободите от нового греха.
– От какого же? – вопросил я, уже чувствуя, будто холодею от настойки, а не разжигаюсь.
– От нового убийства, – изрек капитан. – Я же вижу, что никакой трибунал вас не разведет, если только не приговорит обоих к расстрелу и не исполнит приговор немедля. Вы человек благородный, вы мастер. Возможно, Бог судил вам стать знаменитым живописцем. И что же?
– Опасаюсь, что следующее ваше слово я, как дворянин, обязан буду воспринять как оскорбление моей чести, – проговорил я, уже не слыша себя.
– Эх, дворяне! – махнул рукой капитан. – Когда же вы, наконец, друг друга перебьете? Может, бед на земле поменьше станет.
– Когда мы друг друга перебьем, вы следом живо перегрызете друг другу глотки, – предрек я, полагаясь больше на свое чувство, нежели на пророчества
