Ты - Алана Инош
– Ну что, девочки, уже набрали? – послышался голос твоей мамы. – Идёмте чай пить!
После чая ты проводила меня домой. Я несла довольно тяжёлое ведёрко, обвязанное сверху тряпицей (чтобы вишня не сыпалась через край), и ты взялась за дужку:
– Давай мне, я поднесу.
Ты – «джентльмен», в этом вы с сестрой были похожи. А мне вдруг отчаянно захотелось заплакать…
– А ты-то чего ревёшь? – удивилась ты, услышав моё шмыганье носом.
– Ян… Мне так хочется, чтобы мы были семьёй, – всхлипнула я. – По-настоящему…
Мы вышли из садов и шагали под нависающими клёнами по нагретому асфальту тротуара.
– Будем, птенчик, – сказала ты.
– Когда? – печально спросила я.
– Пока не знаю, родная, – ответила ты. – Но будем. Обязательно.
Твой ответ, краткий, твёрдый и спокойный, удивил меня и внушил надежду. Ты всегда держала своё слово. Но здесь всё было не так-то просто…
Домой я пришла в семь вечера, когда отец и мачеха уже вернулись с работы. Проведя весь день с тобой, я не сходила в магазин и не приготовила поесть, за что и схлопотала от дражайшей маман двадцатиминутную нотацию.
– Я не кухаркой работать в этот дом пришла, – пилила она меня. – Мы ведь договорились, что готовит тот, у кого есть время и возможность. У тебя сегодня выходной – почему бы тебе было не заняться? Где ты была весь день, кстати?
– У подруги на даче, – ответила я, ставя ведёрко на стол.
– А это что? – спросила Светлана.
Я сняла с ведра тряпку.
– Вишня. Угостили.
– Ну и зачем? – опять была недовольна мачеха. – У нас свою некуда девать, к чему ещё чужую брать? Куда вот её теперь? Да ещё столько много…
Я только пожала плечами. Светланину дачу, пленившую сердце отца, я своей не считала, и всё, что там росло, для меня было как зелёный виноград для лисицы из известной басни.
– Вон, встань у магазина, на улице, где садоводы торгуют, – сказала Светлана. – У кого своего сада нет – купят. – Взвесив в руке ведёрко и попробовав ягоду, она причмокнула и оценила: – Рублей четыреста запросить можно. А то и пятьсот.
– Вот свою и продавайте, – буркнула я в ответ. – А эту я сама съем.
Светлана хмыкнула.
– Она ж кислая. Съешь тарелку – и не захочешь больше… А остальное потом куда? Вот, то-то и оно. Кстати, что за подруга у тебя такая? Не разлей вода вы с ней прямо. Что ни выходной – ты всё к ней. Когда ты с парнями так гулять будешь? Взрослая ведь уже, о своей семье задуматься пора.
Она была бы не прочь, если б я вышла замуж и освободила свою комнату. Отец, не встревая в наш разговор, смотрел телевизор. На столике у дивана стояла пластиковая «полторашка» крепкого пива.
Вымыв себе большую тарелку вишни с горкой, я села за компьютер и открыла файл со своей писаниной – романом-двухтомником «Белые водоросли».
«Я распаковывала свои вещи, а Аида сидела на кровати, которая теперь должна была стать моей. Она следила за моими передвижениями с чуть приподнятым подбородком, чутко поворачивая голову следом за мной. Я не удержалась, присела рядом и обняла её.
– Что, настраиваешь локаторы? – сказала я, целуя её в ухо.
Она повернула ко мне лицо.
– Я сама не своя от счастья, Алёнушка. Во мне всё клокочет и бурлит… Вещи ты успеешь разместить, они подождут, а вот я уже не могу ждать.
Уголки её губ подрагивали в улыбке, а пальцы нащупывали пуговичку на белых бриджах…»
Имена главных героинь и отчасти сюжетную завязку этого моего раннего и незрелого произведения я позже взяла для «У сумрака зелёные глаза», да и в «Слепых душах» использовала оттуда кое-что, но сам текст теперь не рискнула бы обнародовать перед читателями – именно по причине его незрелости. А тогда, кладя в рот ягодку за ягодкой, я увлечённо стучала по клавиатуре, и на какое-то время мир перестал для меня существовать. Ушли Светлана с её нотациями и отец с его пивом, и только ты незримо оставалась рядом, как муза. Моя работа была лишь источником пропитания и приемлемым способом существования в обществе, чем-то механическим и рутинным, направленным на удовлетворение материальных нужд, а творчество – истинной жизнью моей души, моим внутренним огнём, вечным двигателем и путеводной звездой.
И вот, настал роковой месяц август. У тебя в саду поспели яблоки – кроме антоновских, которые созревают осенью, и Наталья Борисовна с варки варенья переключилась на сок и повидло. Целыми днями на плите исходила паром раскалённая соковарка, из трубочки лился густой сладкий сок, а из распаренной, отработанной мякоти получалось очень вкусное пюре. Мы с тобой искали интимного уединения, чтобы наслаждаться лишь обществом друг друга, но дача была по-прежнему оккупирована, а клубная тусовка начала меня понемногу утомлять. Приводить тебя ко мне домой стало проблематично из-за Светланы, которая с каким-то нездоровым любопытством всюду совала свой нос, вплоть до того, что могла порыться в моих вещах и без спроса взять какую-нибудь понравившуюся ей одежду – «немножко поносить, вспомнить молодость». С проницательностью сыщика-профи она подмечала малейшие детали и делала дедуктивные выводы о моей жизни. Само собой разумеется, имея под боком вот такого доморощенного Шерлока Холмса, приходилось быть начеку. Лишь в компьютер ко мне Светлана не могла сунуть свой ещё не укороченный Варварин нос: там был пароль. Но её интересовало:
– А что ты всё время пишешь? Сидишь и печатаешь целый вечер, даже к нам с отцом не подойдёшь, слова доброго не скажешь…
Мне хотелось ответить ей: а на фига вам, собственно, моё «доброе слово»? Вы и без него прекрасно живёте. Что поделать: Светлана была человеком общительным, даже сверх меры, что вступало в конфликт с моей замкнутой натурой. «Не сошлись характерами» – так это называется. Она могла по целому часу болтать по телефону с приятельницей, а когда звонила дочь, начинались бесконечные обсуждения их драгоценного сокровища – маленького Андрюшеньки. Сколько раз он покакал, хорошо ли кушал, какого цвета была его «детская неожиданность», какой новый звук издал, почему капризничал… Не то чтобы я не любила детей, но когда каждый день у тебя под ухом идут такие разговоры, поневоле создаётся впечатление, что маленький ребёнок – это сплошные какашки и подгузники, и ничего более.
Но ничто так не интересовало Светлану, как моя личная жизнь. Казалось бы, столько у неё было интересных тем, кроме меня, как-то: Андрюшенька, здоровье бабушки, жизнь сына и его проблемы на работе, семейные неурядицы подруг и выкрутасы их мужей – так ведь нет, непременно ей нужно было знать, с кем и когда я встречаюсь, какова вся подноготная моих знакомых… Словом, всё, что непосредственно её не касалось.
Живя в такой обстановке, я только и мечтала, что вырваться из дома. Когда мы с тобой наконец поймали очередной «выходной» твоей мамы и собрались провести тихий и прохладный августовский день на природе, мы как раз обсуждали по дороге эту тему. Ты считала, что надо наконец рассказать маме о нас: невозможно скрывать это всю жизнь.
– Может быть, всё не так страшно, – сказала ты. – И зря мы думаем, что она воспримет это непримиримо.
– Но Александра сказала… – начала было я.
– Саша, конечно, авторитет, – усмехнулась ты. – Но нужно иногда и своей головой думать. И я думаю, что нужно сказать маме. Будет лучше, если она узнает об этом от нас, чем если ей расскажет какой-то «доброжелатель».
– Не забывай, у неё – сердце, – напомнила я. – И нервы.
Ты вздохнула. Тусклое пасмурное небо веяло предосенней прохладой: лето устало. Солнце утомилось ярко светить и спряталось на отдых за облаками, пыль дорог была прибита дождями. Раскалённая мятно-полынная горечь июля сменилась спелыми августовскими закатами и холодными росами на траве.
– Мама на самом деле сильнее, чем мы думаем, – сказала ты. – И даже чем она сама предполагает.
Мы вошли в ворота. Дверь дома была настежь распахнута, и у меня вырвался разочарованный вздох: наверно, Наталья Борисовна опять передумала и отменила «выходной».
– Кажется, облом, – шепнула я тебе.
– Что, опять мама? – Твои губы чуть дрогнули в усмешке: ты уже привыкла к этим обломам и философски относилась к ним.
– Да кто же ещё, – вздохнула я.
Внутри у порога стояли туфли Натальи Борисовны, на крючке висела её сумка и шляпка, но самой её нигде не было видно. Я обошла весь сад – никого. Только деревья мирно шелестели, да под ногами попадались упавшие с веток яблоки.
– Мам! – позвала ты. – Ты где? Ау! Это мы с Лёней!
Никто не отозвался. Может быть, Наталья Борисовна ушла куда-то? К соседям, например? Мы уже были готовы предположить и такой вариант, когда я вдруг заметила, что крышка погреба открыта.
– Наталья Борисовна, вы там? – позвала я в тёмный квадрат в полу, веющий прохладой.
В ответ – молчание и сумрак.
– Лёнь, спустись туда, посмотри, а? – глухо попросила ты.
Ты могла бы и не говорить этого: мне пришла в голову та же мысль, от которой разом похолодело нутро и задрожали руки. Меня всю затрясло от страшного предчувствия, и, спускаясь по металлическим скобам в погреб, я каждую секунду рисковала сорваться и рухнуть вниз.
