Би ДЖЕЙМС - СЛЕЗЫ НА ЛЕПЕСТКАХ РОЗ
От облегчения лицо Ричарда просветлело.
– Значит, вам известно, что это за штука? Я не схожу с ума?
– Мне известно, что это за штука, и с ума сходишь вовсе не ты. – Рейф, продолжая ухмыляться, громко фыркнул. – Я поговорю с мистером Осакой. – Он снял трубку телефона на столе Патрика. – Мистер Осака.
Рейф Куртни, заместитель Маккэлема. Пока Патрик в Лондоне, заниматься этим делом буду я.
Прислушиваясь к протестам мистера Осаки в трубке, он взмахом руки отослал сгорающего от любопытства клерка.
– Мне известно, как они выглядят. Никакой ошибки нет.
Пауза, попытка вернуть самообладание.
– Уверяю вас, мистер Маккэлем хочет именно их, он всегда знает точно, чего хочет.
Еще пауза, подольше, во время которой на него вылился поток полных яда японских фраз.
– Знаете, как говорят, мистер Осака: "На вкус и цвет товарищей нет".
Рейф опять подождал, устроившись прямо на столе и вытянув перед собой длинные ноги.
– К сорнякам это не относится? – Он едва сдерживал смех. – Что ж, возможно, у нас тоже не все их обожают. Все равно, я бы посоветовал вам на этот раз пойти против здравого смысла и посадить "четырехчаснички".
С преувеличенной осторожностью опустив трубку на рычаг, Рейф развалился в кресле и закинул ноги на стол.
– И ты, дружок, уверяешь, что все женщины в темноте одинаковы?
И сложился пополам от хохота.
– Стой спокойно. – Рэнди ловко орудовала целой пригоршней булавок. – Нет, клянусь, Джордана, когда ты нервничаешь, то вертишься не меньше Кэсси.
– Мне нужно надеть именно это платье, Рэнди, Патрику оно нравится. Задержаться в Лондоне на целых две недели! – Сияющее лицо Джорданы омрачила морщинка. – Оно хорошо выглядит?
– Оно выглядит бесподобно, но Патрик был бы в восторге и от мешка, лишь бы он висел на тебе. Поражаюсь, что оно тебе еще впору. Ты даже есть толком перестала из-за проклятого телефона, который трезвонил чуть ли не круглые сутки.
Рэнди разгладила складку на поясе синего платья, и Джордана стиснула ее ладонь.
– Поедем со мной. Кэсси полетает на вертолете, а потом, в Атланте, вы с ней пройдетесь по магазинам.
– Ну-ну, Патрик, разумеется, будет очень рад дополнительному багажу, верно? – Рэнди тепло обняла Джордану. – Дрожишь от страха?
– Может, он передумал.
– Не надейся. – Сделав шаг назад, она поправила локон, который выбился из-под гребешков в волосах Джорданы. – Тебе не о чем волноваться. Во всяком случае, пока ты осторожна. – Она коснулась самой неприятной для Джорданы темы:
– Таблетки взяла?
– Взяла.
– Не забываешь принимать?
– Нет. – Щеки Джорданы зарделись. – Это все звучит так расчетливо. Так отвратительно. Рэнди, во что я превращаюсь? Никогда не думала, что докачусь до этого. Любовница!
– Оставь подобные разговоры! – фыркнула Рэнди. Не уподобляйся своей бабушке – та непременно стала бы укорять тебя за ухваченный кусочек счастья. Этому миру хватит и одной Эммы Даниэль. Любовница – это женщина на содержании. Не твой случай. Все мы делаем в жизни выбор. И живем потом с этим выбором и его последствиями.
– Я понимаю, что ты права, Рэнди. Внутри меня все твердит о твоей правоте, но все равно я чувствую себя…
– Прекрати. Ты очаровательная, темпераментная женщина, Джордана Даниэль, и любишь темпераментного мужчину. Вот и все.
– Я действительно люблю его.
Это ясно всем – достаточно взглянуть на ее лицо.
Всем, кроме Патрика Маккэлема, который видит лишь то, что хочет видеть. На какой-то миг Рэнди обуяли сомнения. Она поставила на Патрика. Сейчас она боялась, что сердце Джорданы – слишком дорогая ставка. Легкий шум на горизонте превратился в отрывистый рев.
Она взяла ледяную руку Джорданы и повела ее на лужайку, стараясь не замечать, что краска постепенно покидает ее щеки. Кому придется больше всего жалеть о череде событий, последующих за этим днем?
Вертолет приземлился, и Рейф уже пересекал лужайку, направляясь к Джордане. Они подоспеют в самое время: когда их вертолет долетит до Атланты, Патрик уже приземлится.
Стоило вертолету коснуться площадки аэродрома, как Патрик оказался рядом. Обхватив Джордану руками, он вырвал ее из кабины с восторженным мальчишеским хохотом. Когда мотор затих и улеглись воздушные вихри, поставил ее на ноги, но только затем, чтобы снова заключить в объятия.
Нежный поцелуй словно говорил ей, что у страсти множество лиц. Его губы казались шепотом на ее губах, увлекали в паутину глубокого, тихого, убаюкивающего желания.
Патрик был человеком контрастов – то пылким, то сдержанным. Жарким пламенем и леденящим холодом. Темные силы его вожделения грабительски разоряли все тайны ее тела. Но этот поцелуй, обещавший нежность, пробуждал чувства, способные уцелеть даже в пламени. Даже в леденящем холоде.
Сомнения падали как оковы. Сдаваясь, кроткое сердце переступало черту последнего сопротивления, согласное на все, что подарит любовь.
– Джордана, я… – Чья-то ладонь хлопнула его по плечу, и он рывком развернулся с перекошенным от гнева лицом. – Какого черта?!
– Патрик! – Рейф, тщетно пытавшийся согнать ухмылку со своего лица, наконец преуспел и ткнул пальцем в готовый к вылету вертолет:
– Ныряй.
Синие глаза встретились с зелеными. Гнев растаял. Патрик с силой выдохнул. Ресницы его нехотя опустились, потом снова взлетели. Губы дрогнули в кривой улыбке.
– Слишком поздно. Мы останемся в городе.
– Понятно.
Их ладони сошлись в рукопожатии. Креол и шотландец, они понимали друг друга без слов.
Взревел мотор, поднимая клубы пыли. Движением таким же естественным, как дыхание, Патрик закрыл Джордану своим телом, забыв даже обругать летчика.
– Идиот! – выдал за него Рейф. – Ну, я ему покажу! – Сверкнув напоследок улыбкой в сторону Патрика и пробормотав: "Удачи", он поспешил к вертолету, на ходу кляня пилота.
Патрик, словно подстегнутый порывом ветра от улетающего вертолета, снова принялся целовать Джордану. Прижав к себе, пробормотал ей в волосы:
– Я скучал по тебе. Ты тоже, судя по твоему поцелую, но, если это не так, лучше не признавайся.
– Я скучала, Патрик. – Щека ее прижалась к его груди, где звучал размеренный стук якоря ее спасения. Она пришла, как он пожелал – и куда он пожелал.
В какофонии звуков голоса смешивались с пронзительным визгом моторов и терялись в гулкой вибрации, сотрясавшей небо. Бензиновый смрад тяжелым маслянистым дымом вползал в легкие Все чужое.
Кроме Патрика. Без него она совсем пропала бы. – Я скучала по тебе куда сильнее, чем можно судить по поцелую.
– Правда? – В его голосе послышалась нежная хрипотца. – Так сильно? – Он чувствовал себя польщенным – пока не увидел ее лицо и то отчаянное замешательство, которое она пыталась скрыть. Он приложил ладонь к ее щеке. От духоты летнего дня ее влажная кожа матово блестела. Из тяжелого пучка на затылке выбились золотистые пряди. На подоле платья темнела полоска пыли. Джордана казалась пылающей и в то же время мертвенно-бледной.
Патрик закрыл глаза и прислушался к хаосу вокруг. В безумном рабочем ритме аэродрома он услышал рев моторов, вдохнул зловонный запах топлива.
Невидимые, они увеличивались в сотни раз. Для впечатлительного ума они могли превратиться в вопли духа смерти, в смрад преисподней. Тем более для нее, внезапно очутившейся посреди враждебного мира, все это означало смятение, ужас перед неверным шагом, потерю уверенности в себе и даже самоуважения.
Вот она, зыбкость ее хрупкой жизни, вызвавшая наружу глубоко спрятанный страх.
Он привлек ее к себе, обнял, спрятал в своих сильных объятиях, осознав наконец то стремление к уходу от жизни, которого так боялась Рэнди.
– Радость моя, прости.
Он хватал и тащил ее за собой как багаж, заботясь лишь о собственных эгоистичных желаниях. Ни разу не подумав, что эта стремительная, жестокая жизнь потребует, непременно потребует от нее платы – огромного напряжения всех сил.
– Аэродром – не место для…, вообще ни для чего. Он поцеловал волосы на макушке, с наслаждением наполнив легкие не пылью и смрадом, а нежным цветочным ароматом, и прошептал:
– Позволь глупцу отвезти тебя домой.
Джордана шла рядом с ним под палящим солнцем по выжженной земле. На самом краю взлетного поля, где кончались бетон и сталь, повеяло густым, щедрым запахом свежескошенной травы и донесся щебет колибри. Где-то далеко громыхнула гроза – отчетливым, естественным звуком.
Начинал накрапывать легкий дождик, когда Патрик остановил машину у величественного старого особняка Даниэлей. Небольшие облачка маячили на горизонте. Дождинки, сопровождавшие их, пока они рука об руку шли от машины к дому, были пронизаны солнцем.
Патрик не спешил. Дождик стучал медленно, легко, тренькал совсем тихонько, как мягкие нотки ее гитары. Вспышки безмолвной душевной бури были сильными и глубокими.
