Vladimir - Unknown
Наш Клаус шагнул вперёд, опустив бесполезный автомат и начальственным голосом заявил:
- Я капитан цур зее фон Рей, офицер кригсмарине. Потрудитесь объяснить, обер-лейтенант по какой причине ваши люди напали и зверски избили германских офицеров находящихся при исполнении!
- Ваши люди, господин капитан ранили моего заместителя гауптшарфюрера Тирпица, также, замечу находившегося при исполнении служебных обязанностей – с некоторой долей смущения попытался парировать молодой.
- Стрелять в голову ребёнку, это служебная обязанность вашего заместителя?! - вклинился в спор понемногу приходящий в себя Шульц. Один из солдат достал медпакет и принялся перевязывать рассечённый лоб Тима.
- В том числе!- мрачно ответил вместо начальника Тирпиц, растирая запястье правой руки - Я не ранен, господин оберштурмфюрер. Всего лишь растяжение связок – Фельдфебель повернулся к нашей группе и официальным тоном продолжил - Господа офицеры, прошу принять мои извинения. Произошла ошибка. Я принял вас за партизан из французского сопротивления. Позвольте заметить, что и вы вели себя с недопустимой агрессивностью.
Мы с Шульцом порядком опешили от такого наглого вранья эсэсовца. Не обращая внимания на наши вытянувшиеся физиономии, тот примирительным тоном продолжил:
- Не стоит ссориться бывалым фронтовикам из-за какой-то еврейской падали. Мы очищаем эту страну от паразитов. Это приказ рейсфюрера Гимлера. Мы из охраны лагеря Биркенау55. Командируют нас, поскольку солдат из частей сопровождения для эшелонов с евреями не хватает. В каждом эшелоне набирается целый вагон жидовских выкидышей. До Польши большинство из них добирается в виде мелкой, зловонной падали. Уже сейчас чуть не половина из них передохла. Произошла неприятность, солдат открыл вагон, чтобы поставить в него ведро с водой и в этот момент две мелких крысы сбежали. Юркнули под колёса вашего состава. Одну я успел достать и если бы вы мне не помешали, достал бы и вторую - Фельдфебель посмотрел поочерёдно на меня и Шульца и криво усмехнувшись, продолжил - Я понимаю господа, моя служба, да и сам я зловонны для вас, как выгребная яма. Однако замечу, не всем везёт со свежим ароматом морского бриза. Кто-то, чёрт возьми, должен разгребать и человеческое дерьмо!
- Да где же ты воевал, фронтовичок? – подал голос Гюнт Прус.
Он в распахнутом длиннополом пальто, руки в карманах, стоял в зоне полумрака, опершись о вагон спиной. С ленивой непринуждённостью он жевал деревянную зубочистку.
Вперёд шагнул начальник Тирпица, молодой веснушчатый офицер:
- Гауптшарфюрер воевал в Белоруссии, это на западе России, восточнее Польши. Находясь на должности ротмистра, в чине гауптштурмфюрера Тирпиц командовал особой айнзацкомандой56. Уничтожал бандитов-партизан и их пособников. Поверьте господа, большая часть русских пособники партизан. За особые заслуги он был награждён железным крестом второй степени. Гауптшарфюрер Тирпиц был дважды ранен и контужен взрывом партизанской гранаты.
- Как же господин ротмистр загремел в обер-фельдфебели? – всё так же лениво поинтересовался Прус - Влюбились в какую-нибудь русскую партизаночку?
На этот раз, не скрывая злобного раздражения, заговорил сам Тирпиц, его глаз вновь задёргался в нервном тике:
- Всего лишь дал в морду одному заносчивому оберсту57 из Вермахта. В офицерском ресторане он отказался пожать мне руку, поздравить с наградой. Чёртов чистоплюй, такой же белоручка, как и вы. Вечно воротите свои аристократические носы от чернорабочих войны. Все вы, если копнуть, патриоты снаружи и гнилые либералы внутри. Четырежды прав был фюрер - таких как вы должно выжигать калёным железом. Проклятая пятая колонна англо-американских свиней. Даже русские большевики лучше вас. Они, по крайней мере, не либеральничают ни со своими, ни с чужими!
Глаза оратора почти вылезли из орбит, выражая бешенство, изо рта обильно летела слюна. Рука с растянутым сухожилием, словно ядовитая змея, ползла к кобуре. Веснушчатый командир с нескрываемым раздражением схватил его под локоть и поволок прочь:
- Какого чёрта, Альфред! Что вы всё время хватаетесь за оружие! Вы не в Минске! На этот раз простым разжалованием дело не обойдётся!
- Неплохая байка! – усмехнулся им вслед Прус - Кому рассказать не поверят. Офицеры кригсмарине против Тирпица!“
Фон Рей горестно покачал головой:
- До чего же дошла наша Германия. Детоубийство. Эти ужасные концлагеря. Как много вокруг сумасшедших, обезумевших от этой войны. Это надо же, Альфред Тирпиц58! Полный тёзка гросс-адмирала! Пристрелил бы его кто-нибудь поскорее, чтобы славное имя не позорил!
Глава 10.
“Марш Кригсмарине”
Когда мы возвращались к своему штабному вагону, случилось происшествие, которое я не смогу забыть никогда. Из подвагонного мрака выскользнула маленькая фигурка и метнулась к Шульцу. Тот уже несколько оправился от шока и шёл на своих двоих с перебинтованной головой, но без посторонней помощи. Тим едва не свалился на землю от неожиданности, когда нечто метнулось к нему под ноги и, обхватив, вцепилось в них мёртвой хваткой. Мне с трудом отдалось оторвать это существо от ног Шульца. Эта была девочка лет пяти. Ребёнок был грязнее трубочиста и источала лисий запах дикого лесного зверька. Я поднял её на руки, она показалась мне невесомой, словно птичка, не больше веса своего короткого пальтеца. Она вцепилась мне в шею с невероятной силой, несоразмерной её крохотному телу и зашептала мне в ухо по-французски, шепелявя, проглатывая слоги и по-детски коверкая язык.
-"Месье, месье! Вы не видели моего папу? Он такой большой, доблый и класивый. - С трудом разбирал я - " Мама осталась дома валить кашку, а мы с папой пошли гулять. На улице нас схватили стлашные месьё и меня отняли у папы. Папа меня не отдавал и тогда огломный злой месье сделал "бабах" и папа упал. Папе, навелное, стало плохо. Потом мы ехали долго-долго с Бетти, Анни, Шали и ещё с длугими детьми и очень хотели пить и кушать. Все сначала плакали, а потом устали и замолчали. Я ланьше не любила кашку. Тепель очень, очень люблю. Мама, навелное, селдится, что мы с папой ещё не велнулись, а кашка остыла. Потом Анни и Шали и все дети пелестали плакать. Они легли на пол, плямо на пи-пи и ка-ка, и уснули и больше не хотели плосыпаться. Бетти шла из булочкина дома, когда её тоже схватили злые месьё.
Когда все спали, Бетти давала мне кусочки клуасана и кислый кефил. Это некласиво не делится с длугими, так мама говолит, Бетти тоже взлослая, почти как мама. Ей уже шесть лет и она сказала, что делиться нельзя, самим мало. Потом отклылась двель и Бетти сказала, бежим, и мы побежали, а потом я опять потелялась. Месье, вы отведёте меня домой к маме? Мы живём на улице Плясвятой Каталины дом номел... Ой, я забы-ыла-а!" - и девочка горько расплакалась, обильно смачивая слезами и прочей влагой мою шею. Через минуту, когда мы подошли к своему вагону, она уже крепко спала у меня на руках.
Пока я нёс ребёнка, никто из моих спутников не проронил ни слова. Молчал даже Прус. Лишь когда Тим Шульц поднялся по железным ступеням вагона, чтобы принять у меня спящую девочку, стоящий рядом фон Рей как-то горестно и обречённо покачал головой, не сочтя возможным ни возразить, ни хотя бы как-то прокомментировать происходящее. Стоящий в карауле немолодой солдат, изумленно выпучил глаза, глядя на своих командиров. Однако через мгновение, и он сделал вид, что ничего неординарного не происходит. Навстречу поднявшемуся в вагон фон Рею вышел фельдфебель, разводящий караула. Он доложил ему, как старшему по званию, что наш состав останется на запасном пути до вечера следующего дня. Вообще-то начальником группы сопровождения архивов флотилии номинально числился я, но я не возражал, что как-то само собой все воспринимали в этом качестве пожилого солидного фон Рея.
Девочка не собиралась просыпаться. Я поневоле задумался о том, что же с ней делать и не находил ответа. Мысль о том, что можно вернуть дитя на попечение охранников-эсэсманов вызвала у меня прилив тошноты, напомнив забытый с юношества острый приступ морской болезни. Если бы кто-то из этих субъектов с коричневой окантовкой на погонах заявился бы к нам с требованием вернуть дитя в её жуткий вагон, то я не остановился бы даже перед применением оружия, только бы не дать свершиться этому абсолютному злу. Понемногу начало светать.
За окном послышался тихий разговор. Я прислушался. Говорили по-французски, обильно приправляя гальскую речь немецкими словами и даже фразами. Я опустил раму вагонного окна и спросил по-французски: "Кто здесь?"
- "Путевой обходчик Мюсле, месье" - был ответ - "тут со мной моя половина, в смысле супруга. Зовут её Грета. Не спится старухе. Вот поужинать мне принесла. Вы не беспокойтесь, месье герр офицер. У нас здесь тихо. Никаких партизан, слава богу". Я оставил спящую девочку на попечение Тима и спустился к обходчику и его половине с типично немецким именем.
