Слава Бродский - Страницы Миллбурнского клуба, 1
Над дудкой Ганса-крысолова.
Американская элегия
Спокойна и элегична,
Крошу методично салат.
Расстались – ну вот и отлично.
Все рады, я рада, ты рад.
Краснеют вовсю помидоры,
Змеится густой майонез,
В тени полуспущенной шторы
Мерцает редиски разрез.
И листья салата ложатся
Рядком под наточенный нож.
Зачем мне с тенями сражаться,
Когда все равно не придешь?
Соседи болтают неспешно,
Скучая за сеткой дверей.
Поет за окном пересмешник,
А думала, что соловей*.
Ипостаси
За ипостасью ипостась –
Чутье подкожно –
Вот эта – истинна, а та,
Наверно, ложна.
Поблекли старые листы,
На новых – краска.
Дрожат под тяжестью мосты,
Плечо – под лаской.
Сгорает медленно в огне
Клубок сомнений.
Неуловимы, по стене
Летают тени.
Порядок
Пригнаны ровно, всегда совпадают
С плоскостью нужной
Дни.
Все на работе схвачено крепко,
Это другие –
Вниз.
Ясно и четко мысль излагая,
Льется свободно
Речь.
Связи по делу, флирт под контролем,
Лишних не надо
Встреч.
Что или кто нарушает порядок –
Недопустимо,
Прочь.
Только неясно, что же мне делать,
Если настанет
Ночь.
Дно
Я во сне опускаюсь
К пустынному дну,
Чтоб не видеть рассвета,
Не ждать поутру.
И на дне затаясь,
Позабыв глубину,
Я надеюсь, что я
До конца не умру.
И попробовав чуть
Горьковатой воды,
Я русалкой всплыву,
Не пугаясь беды,
Возвращаясь туда,
Где не принадлежу,
Я, пожалуй, пока
Умирать погожу.
Так маши, моя сойка,
Бирюзовым крылом.
Нежно-серые тучи
Над старым стволом
Проливайтесь дождем,
Уходящим в песок.
По заросшему полю
Путь мой наискосок.
Наталья Зарембская – родилась в Ленинграде. Долгие годы работала в Искусствоведческой секции Государственного экскурсионного бюро. В 1992-м уехала, уже из Санкт-Петербурга, в Бостон. Интерес к искусству привел ее в Музей Изабеллы Гарднер, с которым она связана до сих пор. Участвовала в организации выставки коллекций Петергофа в Лас-Вегасе. Переводила каталог для выставки Фаберже. Во главе компании “Let’s Go! Tours” объездила с туристами всю Новую Англию. С 2007 года живет на Манхэттене в Нью-Йорке.
ОБЭРИУ. Введение в тему*
Мое эссе не претендует на лавры литературоведческого исследования. С тех пор как многолетние табу были сняты, обэриуты пережили бум, который, до известной степени, не исчерпал себя и в наши дни. Количество статей и книг, излагающих микроскопические детали жизни людей, судьбы которых были изувечены эпохой, не поддается описанию. Я обязана большой частью фактологического материала этим публикациям. Что же касается собственно творчества обэриутов, то в варианте самиздата эти тексты хранились в нашей семье с 70-х годов.
Замечу также, что тур, посвященный русскому авангарду и обэриутам, был подготовлен в Ленинградском экскурсионном бюро моими коллегами и мною уже в 80-е годы. Часть материала, особенно по истории Петербургского авангарда 20-х годов, взята из разработок этого тура.
Затронутые события заканчиваются арестом Введенского, Хармса, Бахтерева и других в 1931 году. Я надеюсь, что текст может быть интересен как своего рода введение в тему.
Введение
Мы будем говорить о ленинградской поэтах, входивших в краткий период поэтической молодости в литературную группировку со странным названием ОБЭРИУ.
Вот их имена из оригинального манифеста группы:
Александр ВВЕДЕНСКИЙ
Константин ВАГИНОВ
Игорь БАХТЕРЕВ
Николай ЗАБОЛОЦКИЙ
Даниил ХАРМС
Борис (Дойвбер) ЛЕВИН
Время, отсчитанное собственно ОБЭРИУ, было коротким – два с небольшим года. В январе 1928 года состоялось первое публичное выступление группы. Весной 1930 года – в общежитии Ленинградского университета – последнее. Время активного литературного творчества для членов группы было, конечно, более протяженным. Они заявили о себе зрелыми стихами где-то в первой половине – середине 20-ых годов – и не оставляли творчества до самой смерти, которая, кстати, не заставила себя ждать большинство из них.
Все же краткий период существования ОБЭРИУ был катализатором творческих судеб его участников. Они были молоды. Изобретателю названия группы, Бахтереву, было 20 лет, а самому «пожилому», Вагинову, – 28. В них был нерастраченный юношеский задор, который так хорошо выразили члены другой петроградской группы – авангардного кино ФЭКС, – поместившие на стенах своей студии цитату из Марка Твена: «Лучше быть молодым щенком, чем старой райской птицей».
Вернемся ко времени, когда все это начиналось. В 1918 году столица переехала в Москву и начался процесс превращения имперского центра в «великий город с областной судьбой». Новые власти активно помогали этому процессу. Красный террор 1918 года, расстрел митрополита Вениамина и других представителей духовенства достались Петрограду как часть общенациональных инициатив Советской власти.
Последним пароксизмом колыбели революции был Кронштадтский мятеж в марте 1921 года под лозунгом «Советы без коммунистов». Мятеж был подавлен Тухачевским. Последовал расстрел более 2-х тысяч его участников.
В процессе чистки после мятежа ВЧК сфабриковало в том же году дело группы Таганцева, в результате которого был расстрелян поэт Н.Гумилев и с ним еще 60 человек.
Впрочем, время было такое, что можно было умереть и от пули, как Гумилев, и от недоедания, как Блок. Оба погибли в августе 1921 года. Одному было 35, а другому – 40 лет.
В следующем, 1922 году в тридцать семь лет умер Велемир Хлебников.
Осенью 1922 года была проведена акция «Философский пароход». Так она названа была потому, что в ссылку отправляли в основном Петроградскую профессуру, среди которой было много философов. Инициатором этой акции был Ленин. Поддержавший его Троцкий говорил: «Мы этих людей выслали потому, что расстрелять их не было повода, а терпеть было невозможно». На двух пароходах «Обербургермейстер Хакен» и «Пруссия» из Петрограда в Штеттин было вывезено 160 человек, среди них Николай Бердяев. Впрочем, такие же высылки осуществлялись – на пароходах из Украины и поездами из Москвы – в Латвию и Германию.
Все могло и должно было кончиться уже тогда, в начале 20-х. Десятилетнюю отсрочку дал НЭП. Тот же 10-й съезд РКП(б) (8 – 16 марта 1921 года), делегаты которого участвовали в подавлении Кронштадтского мятежа, объявил о конце политики военного коммунизма и принял постановление о Новой экономической политике.
Начался тот удивительный период в жизни России, во временные рамки которого и уложилась вся история ОБЭРИУ. НЭПу мы обязаны такими песенными шедеврами, как «Мурка», «Цыпленок жареный», «Фонарики», «Крутится, вертится шар голубой…» За год до Манифеста обэриутов, в 1926 году, Яков Ядов, по просьбе куплетиста Григория Красавина, написал бессмертные «Бублики»:
Горячи бублики
Для нашей публики,
Гони-ка рублики,
Народ, скорей!
И в ночь ненастную
Меня, несчастную,
Торговку частную,
Ты пожалей.
НЭП, при всей его изначальной культурной пошлости, давал ощущение возможности плюрализма, инициативы, независимой от государственного контроля. Улучшить свои представления о вкусе первые «новые русские» просто не успели. НЭП начали давить уже с середины 20-х годов. Он задыхался и погибал вместе с деятелями культуры, большинство из которых использовало реалии НЭПа лишь для злой иронии и насмешки.
Между тем жизнь принимала новые очертания.
В 1922 году страна начала называться СССР.
В 1924 году Петроград стал Ленинградом.
В 1926 году Ленинградскую партийную организацию возглавляет Киров – земляк Заболоцкого. Оба из Вятской губернии, оба учились в Уржуме. Киров любил пошутить в духе времени. Выступая на праздновании 15-тилетия ЧК-ОГПУ, он говорил: «…ЧК-ГПУ – это орган, призванный карать, а если попросту изобразить это дело, – не только карать, а карать по-настоящему, чтобы на том свете был заметен прирост населения благодаря деятельности нашего ГПУ». Было это, впрочем, в 1932 году. А во времена ОБЭРИУ он был больше занят практическими делами: развитием народного хозяйства, а также снесением храмов, погромом Академии наук («Академическое дело»), строительством Беломорско-Балтийского канала и курированием СЛОНа – Соловецкого лагеря особого назначения.
Итак, середина 20-х годов. Эксцессы красного террора и убийственного голода позади. НЭП дышит с трудом, но еще жив. На сцене появляются наши герои. Каждый имеет свою предысторию. Начнем по старшинству.
Константин Вагинов
Константин Константинович Вагинов – петербуржец. Четыре поколения в Петербурге, как скажет герой его будущего романа «Козлиная песнь». Родился в 1899 году в семье обрусевших немцев в Петербурге. Настоящая фамилия – Вагенгейм. Отец – жандармский полковник, мать – дочь богатого сибирского помещика. Успел получить полное гимназическое образование в старой России, в гимназии Гуревича. Еще гимназистом Вагинов начал писать стихи – как он впоследствии вспоминал, под влиянием «Цветов зла» Ш.Бодлера. Большое влияние оказало на него также творчество русских символистов – как поэтов, так и художников объединения «Мир искусства».
