Мифология Толкина. От эльфов и хоббитов до Нуменора и Ока Саурона - Александра Леонидовна Баркова
ОТЗВУКИ ТЫСЯЧЕЛЕТИЙ
Влияние античности на мир Толкина сводится к практически единственному сюжету, и это миф не о богах, а о людях. Это миф о Трое. Причем он важен для Профессора не в его греческой версии (ничего подобного «Илиаде» у него нет), а в римской и средневековой европейской: в «Энеиде» Вергилия рассказывается о том, как царевич Эней бежит через подземный ход из захваченной ахейцами Трои, спасая в числе прочих своего маленького сына Юла, рожденного богиней Венерой. Популярность этого мифа в Риме обуславливалась тем, что род Юлиев считал себя потомками Юла (к этому роду относился и император Октавиан Август, заказчик поэмы Вергилия). Так возникла идея происхождения знатнейших родов от троянцев, что приписывали себе уже средневековые европейские монархи. Тем самым легендарная история Трои продлилась в Европе на две с лишним тысячи лет.
У Толкина этот миф становится еще более масштабным. Город, захваченный врагом, откуда потомки правителя бегут через подземный ход, — это Гондолин. Ход прорыт по воле Идриль, дочери Тургона, а спасающиеся отец и сын — это смертный Туор, муж Идриль, и их сын Эарендил; вместе с ними город покидает некое число эльфов. В дальнейшем сыном Эарендила будет Элрос, первый король Нуменора, а еще через тысячелетия из гибнущего Нуменора спасутся его потомки — Элендил с сыновьями, чтобы основать Арнор и Гондор.
В таком контексте Нуменор уместно сравнить с Древним Римом. У этой аналогии много оснований — это две империи, высочайшие цивилизации своего времени, захватывавшие обширные земли. Есть и еще одна деталь, представленная у Толкина в «Алдарионе и Эрендис», где принцесса живет в скромном сельском доме, вокруг которого пасутся овцы: это идеал римской культуры времен того же Октавиана Августа: воспеванию прелестей сельской жизни посвящены многие строки Вергилия, автора «Энеиды».
Возвращаясь к собственно мифам о Трое, обратим внимание на две детали. Предатель Маэглин во время гибели Гондолина пытается сбросить Эарендила со стены, но Туор спасает сына. Это явный отзвук трагического эпизода гибели Астианакта, сына Гектора, сброшенного со стен Трои Неоптолемом или Одиссеем. Что же касается троянского коня из корабельных досок, в котором отряд Одиссея проник в Трою, то не повлиял ли он на образ драконов из железа, внутри которых находились орки (и потом внутрь них загоняли пленных эльфов)? В античном мифе деревянный конь — орудие хитрости, в «Падении Гондолина» железные драконы — знак мощи Врага (и явный отзвук Первой мировой войны), но взаимосвязь между этими образами весьма заметна.
Образ Эарендила позволяет предполагать косвенное влияние мифов, значительно более древних, чем истории Вергилия и даже Гомера. Сам Толкин признавался в одном из писем: «Как человек, интересующийся древностью, в особенности же историей языков и письменности, я, естественно, знал и много чего прочел о Месопотамии»48.
Превращение в чайку.
© Художник Елена Куканова
Эарендил, как и его отец Туор, как и его дед Тургон, — это герои, которым благоволит Валар Ульмо, Владыка Вод. Именно Ульмо посылает Тургону сон о том, что тот должен основать Гондолин, где будет надежно укрыт от Врага, затем Ульмо предстает перед Туором, чтобы сообщить, что эльфы должны покинуть Гондолин, затем он несколько раз вмешивается в судьбу Эарендила и его жены Эльвинг, благодаря чему в итоге Эарендил становится мореходом в небесном океане, а Эльвинг прилетает к супругу в образе птицы.
Возможно, здесь следует видеть влияние вавилонского сказания об Ут-Напиштиме — человеке, пережившим потоп. В отличие от библейского Ноя и греческого Девкалиона, которые, построив ковчег и спасшись в нем, в финале умирают как обычные люди, Ут-Напиштим получает бессмертие, причем вместе со своей женой; боги поселяют их в некоей волшебной стране, находящейся по ту сторону зачарованных вод. И хотя мотив потопа не связан непосредственно с Эарендилом, ряд деталей свидетельствует о том, что Толкин знал вавилонский эпос о Гильгамеше, где изложен этот миф.
Прежде всего это образ Ульмо. Постоянно подчеркивается, что он через воду рек и ручьев слышит обо всех бедах людей и эльфов, сочувствует им, помогает им даже тогда, когда Валары после мятежа Феанора отвернулись от Средиземья; именно Ульмо защищает Эарендила в Круге Судеб. Это позволяет предполагать, что Ульмо наследует образу вавилонского бога Эа — владыки мировых вод. Эа не просто постоянно называют мудрым, он действует втайне и вопреки воле верховного бога Эллиля, повелителя ветров (то есть практически так же, как Ульмо действует вопреки воле Манвэ), Эа посылает сон Ут-Напиштиму, объясняя, как тот должен построить ковчег, чтобы спастись от потопа.
Как видим, Толкин развел мотивы вещего сна и бессмертия морехода: сон видит Тургон, бессмертие обретают полуэльфы Эарендил и Эльвинг. Что же касается потопа, то он происходит позже — это затопление Белерианда после Войны Гнева. Толкин здесь полностью переосмысливает миф: если шумерские, вавилонские, библейские, греческие мифы говорили о потопе как о гневе богов на людей и об их стремлении уничтожить человечество, то в мире Толкина гнев Валар направлен на Моргота, а затопление земель — трагическое следствие этой войны (далее рассмотрим подробнее).
Джон Гарт видит влияние мифологии Двуречья и в образе бога Илу. «Илу» в мифологии Аккада означает просто «бог» (этот корень есть в именах библейского происхождения, например «Михаил»), как имя собственное оно встречается в мифах Угарита (город на территории современной Сирии), где он сравнительно пассивный «Творец всех творений», «Вечный отец». В числе сыновей Илу — верховный бог Ваал (Баал, Балу), чье имя означало «хозяин, владыка». Не исключено влияние этих теонимов на термины «Вала» (на синдарине «Бал») и «Илуватар»[25] («Отец всех» — имя довольно близко к эпитетам Илу, хотя корень со значением «отец» — «атар»). По мнению Гарта49, Толкин был знаком со статьей Уильяма Тальбота «Бунт на небесах» 1877 года, где дан перевод клинописного текста, в котором верховный бог (там он назван «илу») трижды собирает божеств для пения гимнов, но некто мешает им. Как считает Гарт, этот перевод повлиял на «Айнулиндале», где так действует Илуватар, а Мелькор заглушает пение Диссонансом. В примечаниях Гарт сообщает, что перевод Тальбота оказался почти полностью ошибочным; что не отменяет факта литературного влияния[26].
* * *
Завершая этот раздел, мы хотим поднять вопрос жанровой принадлежности «Властелина колец». В наше время фэнтези перестало быть стилем, став именно жанром современной литературы. И место Толкина в этом жанре до сих пор неясно. С одной стороны, Профессора называют основоположником фэнтези, с другой, противопоставляют его массе фэнтезийной литературы. Причина нам хорошо ясна: действие «Властелина колец» разворачивается не в «вымышленном мире», это мир земной, материально ощутимый, хотя и художественно переработанный. В отличие от довольно предсказуемого «мифологического фэнтези», где культурная основа отчетливо видна, у Толкина она всегда переработана, что и создает эффект ложной памяти, лучше всего сформулированный в толкинистских присловьях «Я там был и сам все видел» и «Профессор все напутал, на самом деле было все совсем не так».
В современном литературоведении «Властелин колец» считается родоначальником и эталоном эпического фэнтези, то есть такого, где разворачивается масштабная картина мира, охватывающая разные народы и/или времена. Нам же гораздо важнее подчеркнуть, что не всякий реалистический роман столь тщательно и достоверно отображает тот мир, в котором развивается действие. То противопоставление «Властелина колец» множеству книг фэнтези, о котором мы упомянули, определяется не мерой фантастичности, а глубиной реальной фактографии и мерой ее про- и переработанности, которая и отличает Толкина от авторов книг в ярких однотипных обложках.
Таков портрет писателя как ученого. Однако
