Дело привидений "Титаника" - Сергей Анатольевич Смирнов
Он стал очень внимательно рассматривать фотографические карточки и даже весь присмирел за столом, притих, как будто сразу протрезвел.
Еще отца ждал подарок. Если бы не тот подарок, у вас не было бы теперь работы...
Это тоже была как будто «странгалия». Настоящий древний раритет. Золотая жужелица с рубиновыми глазками. Ее отлили индейцы-ацтеки сколько-то там веков назад. Прежние владельцы сделали из нее очень изящную брелоку на цепочке. Я взял эту вещицу прямо перед отъездом у известного ювелирного антиквара, который торговал всякими сокровищами из американской древности. Отдал за нее немало... сколько — теперь неважно. В эту штучку я вложил двойной смысл... а, может, даже тройной. Я хотел отплатить отцу: честно признаюсь — сразу и обрадовать его, и удивить, и при том же уязвить в отместку за все эти годы, когда мы остались без него... К тому же все эти фотографические карточки я считал просто-напросто... как это сказать?.. да, незаверенными документами. А вот золотая «странгалия» уже была подтверждением... оттиском печати, если угодно...
Отец, ни слова не говоря, положил ее себе на ладонь, точь-в-точь как ту, настоящую, поглядел, отведя руку... потом сказал немного странные слова: «Вот это чин, я понимаю...» А потом уверенными быстрыми движениями повесил ее себе прямо на жилетку. Да, я замечу, он не говорил слов благодарности, не ахал, а просто всем своим видом показал, что это во всех смыслах дорогая для него вещь... У меня в ту минуту так хорошо стало на душе... Отец посмотрел на меня сначала очень серьезно, даже строго, затем улыбнулся и подмигнул:
— А дома даже и говорить ничего не стану. Скажу, вот так сидела на сугробе, а я взял да поймал.
Я уже знал к той минуте, что с необыкновенной шахматисткой после полутора лет связи он разошелся, «погулял бирюком», а потом женился вновь, на выпускнице-смольнянке — «милой, не кроткой, но тихой барышне», как он сказал. У них была дочка, мне сестра...
Отец выпил еще рюмку и от нее как будто совсем протрезвел. Он потянулся через стол, взял мою руку и сжал ее до боли. Вот что он мне еще сказал:
— Молчи-ка, братец... Поеду с тобой. Сам хочу на все посмотреть. Даже и обещать не стану, а просто будет картель: «Дубов и Белостаев». И станешь распоряжаться всем моим капиталом. Молчи. И фамилия твоя мне нравится. Пусть так. Отчим твой был крепкой кости. Уважаю. Царствие ему Небесное. Ему должен не меньше, чем тебе. Устрою все. Молчи, говорю...
Я еще помнил своей детской памятью, что прожекты были во вкусе отца, были даже его болезнями... а, может быть, как у поэтов бывают всякие поэмы и увлечения. Я подумал, что отец опять увлекся и хмель просто пошел глубже в него, в его воображение, так сказать, стал двигать поршнями мысли, потому как бы пропал снаружи.
Но вот тут я ошибся.
На другое утро, рано, точно на службу, отец заявился ко мне в гостиницу... Взял я номер с балконом в «Национале» — тоже более в доказательство, нежели из щегольства.
Отец был очень важен при встрече, чинно со мною троекратно расцеловался, а потом сдержанно поглядел вокруг и сказал:
— Горжусь... хоть и заслуги не имею.
Сам он оделся строго, совсем по-европейски. Был в сером твиде и с бриллиантовой заколкой на галстуке.
Всем своим видом он показывал, что окончательно собрался со своими мыслями, все обдумал и пришел теперь именно делать дела.
Признаюсь, я волновался не меньше, чем накануне, перед встречей с ним... и приготовился к любой развязке.
Конечно, отец был сильнее меня. С его совершенно окончательными решениями я уже ничего поделать не мог. Семья его, разумеется, ничего не знала, а он уже знал будущее досконально: и какой капитал внесет в дело, и какую часть наследства оставит за мной, и то, когда поедет в Америку, и то, главное, — на чем.
Когда и я узнал на чем, признаюсь, как ни готовился к причудам, а так и разинул рот.
Про «Титаник», плывя в Россию, я уже был наслышан и неплохо осведомлен. Я сказал отцу, что каюты первого класса стоят больше четырех тысяч долларов и что вместо пары таких билетов в кармане можно было бы открыть свой автомобильный конвейер, как у самого Форда.
— Плевать нам на Форда, — отрезал отец и грохнул ладонью по столу. — Откроем два конвейера. На все хватит. Я еще не прожился, как некоторые, братец ты мой... Будет «Титаник» — и молчи. Вот скажу тебе, слушай. Я виноват перед тобой кругом, и вдоль, и поперек, и по радиусу, и по всему диаметру. Ну, пеплом голову посыпать не стану... А только дай ты мне один раз доставить удовольствие и тебе, и себе. Был бы ты еще барчуком, так посадил бы тебя на карусель... А тут будет тебе и мне «Титаник». Потом вспомним оба, не пожалеешь.
Оказывается, у него уже был готов целый заговор. План был таков. Отец берет с собой в это грандиозное плавание все свое семейство, ну и, разумеется, ошеломляет их всякими чудесами... а уж потом будет последний и главный сюрприз. Обо мне он до определенного часа никому из своих ничего не скажет, и я должен буду ехать как бы инкогнито, за несколько кают в стороне.
— Вот это будет бал-маскарад! Хоть Жюлю Верну роман закажи! — уже воодушевившись и побагровев, решительно обещал отец. — Рано этот придумщик помер.
Финалом этого грандиозного путешествия он замыслил истинно библейскую сцену. Он уже в совершенной ясности видел в своем воображении картину, как внезапно нагрянет к матушке, бросится перед ней на колени с покаянием, а потом сразу отбудет в туманное далеко, «потому что судьбу уж не согнешь, засохла...»
На возможные трудности с билетами он тоже махнул рукой:
— Сейчас телеграфируем хозяевам. Мол, должен быть у них на борту представитель древнего княжеского рода из земли русов, а
