Френсис Фицджеральд - Из жизни снобов (сборник)
– В «Ля-Гранж»? – Мало-помалу он стал догадываться, о чем идет речь. – Но… – И он рассмеялся.
Затем вдруг выругался и, быстро подойдя к подножию лестницы на второй этаж, позвал жену.
– Садись, – сказал он Жозефине. – Я сейчас расскажу тебе одну историю.
Через полчаса мисс Жозефина Перри покинула дом и отправилась на теннисный турнир. На ней было одно из новеньких осенних платьев: прямой крой, но с пышной юбкой и с пушистыми белыми манжетами. Встреченные ею прямо у трибун знакомые рассказали, что племянник миссис Макри проигрывает чемпиону прошлого года, и это заставило ее с некоторым сожалением вспомнить о миссис Макри и своем решении по поводу концерта. Все сочтут странным, если она не будет выступать.
Когда она вошла на трибуну, вдруг раздался взрыв аплодисментов; турнир закончился. Вокруг победителя и побежденного на централь ном корте образовалась толпа, и она пошла туда, и в вихре толпы ее унесло вперед, и она оказалась лицом к лицу с племянником миссис Макри. Но она оказалась на должной высоте. С самой печальной и обезоруживающей улыбкой, словно она день за днем следила за всеми его успехами и желала ему победы, она протянула ему руку и произнесла своим чистым и чувственным голосом:
– Мы все ужасно сожалеем!
На мгновение в возбужденной толпе воцарилась тишина. Скромно, полностью сознавая магию своего обаяния, Жозефина отошла, заметив, что племянник миссис Макри глядит на нее круглыми глазами, разинув рот; и вдруг раздался взрыв смеха. Рядом с ней появился Тревис Де-Коппет.
– Ну, ты даешь! – воскликнул он.
– А что такое? Что?
– «Сожалеем»?! Да ведь он выиграл! Я еще никогда не видел столь блестящей победы!
Так что в итоге на концерте Жозефина сидела в зале с семьей. Осматривая публику во время действия, она увидела, что на галерке стоит Джон Бейли. Он выглядел очень печальным, и ей стало его жаль – она понимала, что сюда он пришел лишь в надежде увидеть ее. По крайней мере, он видит, что она не позорит себя всякими глупостями на сцене.
А затем приглушили свет, и у нее захватило дыхание; оркестр за играл быструю мелодию, и на вершине построенной на сцене лестницы Тревис Де-Коппет, в белом сатиновом костюме, вывел под свет софитов блестящую блондинку в платье цвета осенних листьев. Это была Мадлен Денби, и это была та самая роль, которую должна была играть Жозефина. Когда начался теплый дождик дружеских аплодисментов, Жозефина подумала: лишь сиюминутное и блестящее настоящее обладает значением, и поэтому она, отныне и навеки, будет связывать свою судьбу лишь с богатыми и сильными мира сего.
Эмоциональное банкротство
– Опять этот чокнутый с подзорной трубой! – сказала Жозефина. Лилиан Хэммел оторвала спину от кружевной диванной подушки и подошла к окну. – Стоит в глубине комнаты, и нам его не разглядеть! Подсматривает за окнами над нами!
Подглядывающий находился в доме на другой стороне узкой 68-й улицы и не подозревал, что с недавних пор ученицы подготовительной школы мисс Траби знали о его увлечении, но относились к нему равнодушно. Они даже вычислили его – это был ничем не примечательный, вполне благопристойного вида молодой человек с портфельчиком, каждое утро в восемь выходивший из дома, вовсе, казалось, и не подозревавший, что через дорогу от него находится женская школа.
– Что за отвратительный тип! – сказала Лилиан.
– Да все они одинаковые, – ответила Жозефина. – Бьюсь об заклад, что едва ли не каждый мужчина из наших знакомых занялся бы тем же самым, будь у него телескоп и свободный вечер. Могу поспорить, что уж Луи Рэнделл бы – точно!
– Жозефина, а он и правда собирается ехать за тобой в Принстон? – спросила Лилиан.
– Да, милая!
– А ему не кажется, что это уж чересчур?
– Ничего, он справится! – уверила ее Жозефина.
– А Пол не разозлится?
– Мне еще об этом думать? Я в Принстоне знаю всего с полдюжины парней, так что если там будет Луи, то у меня будет по крайней мере один хороший партнер на танцах – в нем я уверена! У Пола слишком маленький рост, да и танцор он неважный.
Не то чтобы Жозефина была очень высокой; ее рост точь-в-точь подходил для ее семнадцати лет, а красота чудесным образом расцветала день за днем, становясь все более насыщенной и горячей. Год назад на нее всего лишь пристально смотрели, за год до этого едва удостаивали взглядом – а сегодня у людей при взгляде на нее захватывало дыхание! Было совершенно очевидно, что в следующем году в Чикаго появится эффектная дебютантка – даже несмотря на тот факт, что Жозефина была эгоисткой, гонявшейся не за популярностью, а за конкретными мужчинами. И если Жозефина всегда приходила в себя, то мужчины часто так и не излечивались: количество писем, получаемых ею ежедневно из Чикаго, Нью-Хейвена и с пограничной Йельской батареи, в среднем равнялось дюжине.
Стояла осень 1916 года; в воздухе совершенно отчетливо слышался гром далеких пушек. Когда два дня спустя две девушки отправились на бал в Принстон, с собой в дорогу они взяли «Стихотворения Алана Сигера» и тайком в киоске на вокзале приобрели журналы «Смарт сет» и «Сочные рассказы». По сравнению с нынешними семнадцатилетними девушками Лилиан Хэммел была совершенно невинной, ну а Жозефина Перри была из тех, чей образ прославлен в веках.
В дороге они так ничего и не прочитали, если не считать нескольких любовных эпиграмм с началами вроде: «Женщина, которой тридцать…» В поезде было много народу, остановок было мало, из вагонных коридоров доносились звуки оживленных бесед. В поезде ехали очень юные девушки в состоянии вежливо скрываемого ужаса; сильно скучавшие в душе девицы, уже отпраздновавшие свой двадцать пятый день рождения; некрасивые девчонки, явно не подозревавшие, что их ждет; ехали и небольшие, уверенные в себе компании, направлявшиеся, казалось, прямо-таки в дом родной.
– Говорят, там совсем не так, как в Йеле, – сказала Жозефина. – Все не так тщательно подготовлено. Никто не таскает тебя туда-сюда, из одних гостей в другие, как принято в Йеле…
– Ах, разве можно забыть ту нашу изумительную весеннюю поездку?! – воскликнула Лилиан.
Они обе вздохнули.
– По крайней мере, там будет Луи Рэнделл! – произнесла Жозефина.
И в том, что там будет Луи Рэнделл, не могло быть никаких сомнений. Жозефина сочла возможным пригласить его сама, пренебрегая формальностями и даже не сказав об этом своему кавалеру из Принстона. Кавалер же, который в этот самый миг мерил шагами платформу, как и множество других молодых людей, скорее всего, воображал, что это именно он – радушный хозяин. Но он заблуждался; хозяином в данном случае была Жозефина: даже ехавшая с ней Лилиан была приглашена другим питомцем Принстона, по имени Мартин Манн, которого заботливо подсунула ей Жозефина.
«Прошу тебя, пригласи ее, – написала ему она. – Тогда мы сможем видеться часто, потому что тот человек, который меня пригласил, не очень-то мной увлечен, так что возражать не станет».
Но Пол Демпстер был как раз увлечен, да так сильно, что, едва поезд подкатил к зданию вокзала, Пол так сильно вдохнул, что едва не упал в обморок. Уже год он был верным поклонником Жозефины – а ее интерес к нему уже давно угас, – и судить ее объективно он уже не мог; для него же она превратилась в проекцию его собственных грез, в лучезарный и туманный огонь.
Но глазам сошедшей с поезда Жозефины никакой туман не мешал. Она немедленно ринулась к Полу, словно желая поскорее покончить с этим и очистить палубу для других, более важных, жизненных действий.
– Я прямо трепещу от восторга! Так мило, что ты меня пригласил! – Слова, известные с незапамятных времен, но все еще действующие, несмотря на прошедшие пятнадцать лет.
Она цепко ухватила его за руку, постаравшись поудобнее устроить его ладонь в своей, словно желая соединить эти ладони навеки.
– Могу поспорить, что ты совсем не рад меня видеть, – прошептала она. – Уверена, что ты обо мне и не вспоминал! Знаю я тебя!
Этот элементарный трюк погрузил Пола Демпстера в смущенное и счастливое оцепенение. Снаружи он выглядел на свои девятнадцать, но внутри этой оболочки еще бродила юность.
Он смог лишь хрипло сказать в ответ:
– Ни в коем случае! – А затем: – У Мартина лабораторка по химии. Мы договорились встретиться в клубе.
Толпа молодежи медленно заполонила ведущие вверх ступени у подножия арки Блэра, словно расплываясь в осенних грезах и разбрасывая ногами желтые листья. Они медленно двигались между полосками дерна под вязами и аркадами, выдыхая клубы пара в холодный вечер, стремясь за мечтой, казавшейся совсем близкой, словно еще чуть-чуть – и счастье окажется у них в карманах.
Все уселись перед большим камином в клубе «Уизерспун»; среди клубов, которыми славен Принстон, этот обладал самым обширным зданием. Мартин Манн, кавалер Лилиан, был тихим, симпатичным парнем, которого Жозефина несколько раз видела, но в плане чувств так и не исследовала. А сегодня, когда из фонографа доносилась мелодия «Туда, под тенистые пальмы» и приглушенный оранжевый свет разливался над сидевшими в большом зале то тут, то там компаниями – казалось, он нес снаружи атмосферу бесконечных обещаний, – Жозефина взглянула на Мартина оценивающим взглядом. Внутри нее поднялась знакомая волна любопытства; в разговоре с Полом она стала отвечать невпопад. Но Пол, все еще купаясь в волнах теплого очарования после прогулки со станции, ничего не замечал. Ему было невдомек, что ему уже бросили его кость; больше никакого особого внимания ему не полагалось. Отныне у него была другая роль.
