Ночной ветер[сборник] - Владимир Карпович Железников
И тут в класс вошла их учительница Александра Ивановна. Она была очень старая учительница. Александра Ивановна так давно учительствовала, что её первый ученик сражался ещё на гражданской войне. А потом она провожала своих учеников на фронты Великой Отечественной войны.
Александра Ивановна была очень старая и очень мудрая учительница; она вошла в класс и сразу поняла, что тут что-то не так.
Ребята разбежались по своим местам, а перед ней остался Саша Огоньков. Его портфель, его новенький портфель валялся, затоптанный, на полу.
— Подними портфель, Саша, — сказала Александра Ивановна.
Она думала, что же здесь случилось, но пока ничего не могла придумать. Ей и в голову не могло прийти, что в её классе двадцать восемь человек ополчились на одного только за то, что у него длинные красивые волосы.
Саша поднял портфель.
— Далеко ли ты собрался? — спросила она.
— Домой, — ответил Саша.
— Домой? — удивилась Александра Ивановна. — А знаешь ли ты, что домой можно уходить только после уроков?
— Я хочу домой, — упрямо сказал Саша.
— Ты подумай, прежде чем говорить, — сказала учительница. — Вот сейчас ты уйдёшь, а мы начнём учить буквы. А ты их не выучишь. А завтра ты снова захочешь домой, а мы тем временем выучим ещё новые буквы. Ты отстанешь и вырастешь просто дурачком.
Класс дружно засмеялся. Это не понравилось Александре Ивановне. Она строго посмотрела на ребят и снова подумала: что же это такое случилось в её отсутствие и почему Саша Огоньков решил уйти из школы?
— Ну, вот что, дорогой мой, — сказала она, — садись на своё место и слушай, что я буду говорить.
Глава вторая
Саша жил в большом старом доме на старом Арбате. Квартиры в этом доме были большие, потому что до революции там жили богачи. А Сашина квартира в те далёкие времена принадлежала царскому генералу, у которого в кухарках служила его бабушка.
Генерал занимал восемь комнат вдвоём с собакой. Саша против собак не возражал, собак все любят, особенно овчарок или, например, боксёров. Но жить одному в восьми комнатах, а его, Сашину, бабушку поселить в тёмном чулане за кухней?.. Этому даже трудно поверить, так это несправедливо, но бабушка говорит, что богачи и не думали о справедливости.
А потом, после революции, царский генерал сбежал, и квартиру из восьми комнат разделили на две. В их половине в двух комнатах разместились Саша Огоньков с бабушкой, с мамой, которая работала в Институте физики земли, и с папой, который работал в этом же институте, но сейчас уехал в экспедицию на Камчатку. А третью комнату в самом конце коридора занимал Пётр Петрович Добровольский. Он был пенсионер и жил один: жена у него умерла, а его единственный сын служил на флоте и наезжал домой редко.
Пётр Петрович никогда не закрывал свою комнату на ключ, не имел такой привычки, и Саша мог входить к нему, даже когда самого хозяина не было. Вот и сегодня, как только бабушка его покормила, он, стараясь не отвечать на её вопросы, направился в комнату Петра Петровича.
— Опять туда? — спросила бабушка. — Ну, чего ты сидишь в этом старом, пыльном, заштопанном кресле? Иди лучше погуляй, а потом принимайся за уроки. А то ты всё в игрушки играешь, как маленький.
Саша молча прошмыгнул в коридор.
— Ти-ше, ти-ше, — шепчет он себе под нос.
Ти-ше, ти-ше! Об этом нельзя говорить громко: ведь старое кресло в комнате Петра Петровича волшебное. Единственное во всём мире, последнее волшебное кресло. Только это величайшая тайна. Ти-ше, ти-ше! Ох, как громко скрипят половицы под Сашиными ногами! Ти-ше, ти-ше! Они страшно скрипят в темноте коридора, но свет зажигать нельзя. Прежде всего надо сохранить всё в тайне.
Саше страшно в этом длинном, чёрном коридоре. Скорее бы добраться до комнаты Петра Петровича, взяться за дверную ручку, толкнуть дверь и…
Три стены в этой комнате занимали книжные полки от пола до потолка. А в самом дальнем углу стояло знаменитое старое кресло. Материя на его спинке и ручках давно истёрлась, а в центре сиденья гордо торчала пружина.
Саша влез в кресло с ногами, вдохнул его пыльный, дразнящий запах, вспомнил весь сегодняшний день и горестно вздохнул. Нет, совсем не так он представлял себе свой первый школьный день. Может быть, этот неизвестный, которого он встретил вчера во дворе, ничего не ответил, когда он ему заявил, что идёт в школу, из жалости? Ведь эти взрослые очень много знают, а от детей скрывают. Только подмигнул, вроде предупредил: «Смотри, мол, наплачешься!» А он ничего не понял. Саша опять длинно и печально вздохнул.
Но в том-то и дело, что Саша сидел в настоящем волшебном кресле. Хотите верьте, хотите нет, как только Саша глубоко вздохнул, тут же под ним запели старые ржавые пружины. И в первую очередь та самая главная пружина, которая протёрла материю и торчала в центре сиденья. Они качнули Сашу сначала легко, робко, потом сильнее, сильнее и стремительно понесли в неизвестную радостную даль…
Это кресло было очень хитрое: во-первых, оно умело выдумывать всякие истории; во-вторых, умело успокаивать, уводить от печальных мыслей; в-третьих, его пружины умели звенеть красивые песни. А в-четвёртых — и это самое главное! — оно умело из труса в один миг делать первейшего храбреца. Это было самое-самое ценное его качество!..
Саша преобразился в один миг. Теперь это уже совсем не тот Саша, который испугался в школе мальчишек и их крика, а герой, атлет, и ему ничего не страшно…
«Эге-гей! — Это кричит Гошка Сапегин, мальчишка, который обидел Сашу в школе. — Выходите на бой, кто самый смелый!» Он ходит посреди класса и хвастается своими упругими мускулами, а все ребята испуганно жмутся к стене. Он ходит, вобрав в себя живот, расправив могучие плечи, похваляясь силой. Тогда вперёд выскакивает Саша, и тот бросает его на пол. Но Саша только улыбается, ему совсем не страшно и не больно, он чувствует свою силу, и мужество его велико, и он снова бросается вперёд и побеждает Гошку Сапегина.
Саша вскочил и стал прыгать в кресле, радуясь победе, а пружины стонали и звенели под его ногами. Но тут дверь открылась, и в комнату вошёл сам Пётр Петрович. Он был очень худой и очень высокий, он был такой высокий, что его седая лохматая голова доставала почти до притолоки.
— Как дела, герой? — спросил он.
Пётр Петрович начал
