Александр Дюма - Джузеппе Бальзамо (Записки врача). Том 2
– На большой дороге, обсаженной деревьями.
– Что это за дорога?
– Не знаю. Все дороги похожи одна на другую, – Неужели вам ничто не подсказывает, что это за дорога? Нет ни указательного столба, ни надписи, ничего?
– Погодите, погодите: ему навстречу едет карета.., вот они поравнялись.., она едет в мою сторону…
– Что это за карета?
– Тяжелый экипаж, в нем аббаты и военные.
– Дилижанс, – шепнул Ришелье.
– На экипаже нет никакой надписи? – спросил Бальзамо.
– Есть, – отвечал голос.
– Прочтите.
– На карете написано «Версаль» желтыми полустертыми буквами.
– Оставьте экипаж и следуйте за курьером.
– Я его больше не вижу.
– Почему?
– Дорога поворачивает.
– Сворачивайте и догоняйте его.
– Он скачет во всю прыть.., смотрит на часы.
– Что у него впереди?
– Длинная улица, великолепные дома, большой город.
– Следуйте за ним.
– Следую.
– Что там?
– Курьер изо всех сил погоняет коня, конь весь в мыле. Копыта так стучат по мостовой, что прохожие оборачиваются… Курьер свернул на улицу, которая уходит вниз. Он сворачивает направо. Конь замедляет бег. Всадник остановился у двери огромного особняка.
– Здесь надо за ним следить особенно внимательно, слышите?
Послышался вздох.
– Вы устали. Я понимаю, – сказал Бальзамо.
– Да, я в изнеможении.
– Пусть усталость исчезнет, я приказываю.
– Ах!
– Ну как?
– Благодарю вас.
– Вы по-прежнему чувствуете усталость?
– Нет.
– Видите курьера?
– Погодите… Да-да, он поднимается по большой мраморной лестнице. Впереди него идет лакей в расшитой золотом голубой ливрее. Он проходит через просторные сверкающие золотом гостиные. Подходит к освещенному кабинету. Лакей распахивает дверь, удаляется.
– Что вы видите?
– Курьер кланяется.
– Кому?
– Погодите… Он кланяется человеку, сидящему за письменным столом спиной к двери.
– Как он одет?
– На нем парадный костюм, словно он собрался на бал – У него есть награды?
– Да, большая голубая лента на перевязи.
– Какое у него лицо?
– Лица не видно. Ага!
– Что?
– Он оборачивается.
– Каков он собой?
– Живой взгляд, неправильные черты лица, прекрасные зубы.
– Сколько ему лет?
– За пятьдесят.
– Герцог! – шепнула графиня маршалу. – Это герцог! Маршал кивнул головой, словно желая сказать: «Да, это он… Однако давайте послушаем!»
– Дальше! – приказал Бальзамо.
– Курьер передает господину с голубой лентой…
– Вы можете называть его герцогом: это герцог.
– Курьер передает герцогу письмо, – послушно nonpd-вился голос, – он достал его из кожаного мешка, висящего у него за спиной. Герцог распечатывает и внимательно читает.
– Дальше?
– Берет перо, лист бумаги и пишет.
– Пишет! – прошептал Ришелье. – Черт бы его побрал! Если бы можно было узнать, что он пишет! Это было бы просто великолепно!
– Скажите мне, что он пишет, – приказал Бальзамо.
– Не могу.
– Потому что вы слишком далеко. Войдите в кабинет. Вошли?
– Да.
– Наклонитесь над его плечом.
– Готово.
– Можете прочесть?
– Почерк отвратительный: мелкий и неразборчивый.
– Читайте, я приказываю.
Графиня и Ришелье затаили дыхание.
– Читайте! – повелительно повторил Бальзамо.
– «Сестра», – неуверенно произнес голос.
– Это ответ, – одновременно прошептали Ришелье и графиня.
– «Сестра, – продолжал голос, – не волнуйтесь: кризис действительно имел место, это правда; он был тяжел, это тоже правда. Однако он миновал. Я с нетерпением ожидаю завтрашнего дня, потому что завтра я намерен перейти в наступление, и у меня есть все основания надеяться на успех: и в деле руанского парламента, и в деле милорда X…, и в скандале.
Завтра, после того, как я позанимаюсь с королем, я прибавлю постскриптум и отправлю вам письмо с тем же курьером».
Протянув левую руку, Бальзамо словно с трудом вытягивал из «голоса» каждое слово, а правой торопливо набрасывал то же, что в Версале де Шуазель писал в своем кабинете – Это все? – спросил Бальзамо.
– Все.
– Что сейчас делает герцог?
– Складывает вдвое листок, на котором только что писал, еще раз складывает, кладет его в небольшой красный бумажник: он достал его из левого кармана камзола.
– Слышите? – обратился Бальзамо к оцепеневшей графине. – Что дальше? – спросил он Лоренцу.
– Отпускает курьера.
– Что он ему говорит?
– Я слышала только последние слова.
– А именно?
– «В час у решетки Трианона». Курьер кланяется и выходит.
– Ну да, – заметил Ришелье, – он назначает курьеру встречу после занятий, как он выражается в своем письме. Бальзамо жестом призвал к тишине.
– Что делает теперь герцог? – спросил он.
– Встает из-за стола, держит в руке полученное письмо. Подходит к кровати, опускает руку между кроватью и стеной, открывает тайник. Бросает туда письмо и затворяет железный сундучок.
– О! Это и впрямь чудеса! – в один голос воскликнули бледные от волнения герцог и графиня.
– Вы узнали все, что хотели, графиня? – спросил Бальзамо.
– Граф! – проговорила испуганная графиня Дю Барри, подходя ближе. – Вы оказали мне услугу, за которую я готова отдать десять лет жизни, да и этого было бы мало. Просите у меня всего, чего ни пожелаете.
– Вы знаете, графиня, что мы уже в расчете.
– Говорите, говорите, чего бы вы хотели!
– Время еще не пришло.
– Когда оно придет, то, пожелай вы хоть миллион… Бальзамо улыбнулся.
– Ах, графиня! – вскричал маршал, – уместнее был бы вам просить у графа миллион. Когда человек знает то, что знает граф, в особенности то, что он видит, это все равно, как если бы он открывал золото и алмазы глубоко в земле. Вот что такое читать мысли в человеческом сердце.
– Тогда, граф, я беспомощно развожу руками и безропотно преклоняюсь перед вами.
– Нет, графиня, придет день, когда вы сможете меня отблагодарить. Я предоставлю вам эту возможность.
– Граф! – обратился маршал к Бальзамо. – Я покорен, побежден, раздавлен. Я верую!
– Как поверил Фома неверующий, не так ли, господин герцог? Это называется не поверить, а увидеть.
– Называйте, как вам угодно, но я искренне раскаиваюсь, и если мне отныне будут что-нибудь говорить о колдунах, я найду, что ответить.
Бальзамо улыбнулся.
– А теперь, графиня, – обратился он к Дю Варри, – позвольте мне одну вещь.
– Пожалуйста.
– Мой разум устал. Позвольте мне освободить его магическим заклинанием.
– Разумеется!
– Лоренца! – заговорил Бальзамо по-арабски. – Спасибо! Я люблю тебя. Возвращайся к себе в комнату тем же самым путем, каким пришла сюда, и жди меня. Иди, моя любимая!
– Я очень устала, – ответил по-итальянски голос, еще более нежный, чем во время сеанса. – Приходи поскорее, Ашарат.
– Сейчас приду.
Те же легкие шаги стали удаляться.
Убедившись в том, что Лоренца ушла к себе, Бальзамо низко и в то же время не теряя достоинства поклонился. Растерянные гости пошли к фиакру, поглощенные потоком охвативших их беспорядочных мыслей. Они скорее напоминали пьяных, чем людей, находящихся в своем уме.
Глава 14.
НЕМИЛОСТЬ
На следующий день большие версальские часы пробили одиннадцать. Людовик XV вышел из своих апартаментов, прошел через галерею и позвал громко и строго:
– Господин де ла Врийер!
Король был бледен и, очевидно, взволнован; чем больше он пытался скрыть свою озабоченность, тем более это было заметно по его смущенному взгляду и несвойственному для его лица напряженному выражению.
Среди придворных мгновенно наступила гробовая тишина. В толпе выделялись герцог де Ришелье и виконт Жан Дю Барри: оба они были спокойны и на вид равнодушны, словно ни о чем не догадывались.
Герцог де ла Врийер приблизился к королю и взял у него из рук указ.
– Герцог де Шуазель в Версале? – спросил король.
– Со вчерашнего дня, сир. Он возвратился из Парижа в два часа пополудни.
– Он в своем особняке или в замке?
– В замке, сир.
– Хорошо, – проговорил король. – Доставьте ему этот указ, герцог.
Дрожь пробежала по рядам присутствовавших; они склонились, перешептываясь, в почтительном поклоне, подобно колоскам под грозовым ветром.
Король насупился, будто желал нагнать на придворных страху и тем усилить впечатление от этого зрелища. Он с величественным видом возвратился в кабинет в сопровождении капитана гвардейцев и командира рейтаров.
Все взгляды устремились вслед за де ла Врийером; он и сам был обеспокоен предстоявшим ему делом и медленно пошел через двор, направляясь в апартаменты де Шуазеля.
В ту же минуту старого маршала окружили и заговорили кто угрожающе, кто – с опаской. Он делал вид, что удивлен не меньше других, однако его жеманная улыбка никого не обманула.
Как только де ла Врийер вернулся, его обступили придворные.
