Игорь Ефимов - Новгородский толмач

Искать! Искать это слово — эти слова — вот что я мысленно говорю себе каждое утро, вот к чему призываю себя и всех других неизвестных мне солдат нашей Священной бескровной войны.

Вечно преданный и благодарный, Ваш ученик

Искать слово. Искать слова. Но зачем? Ведь все кончится плотью, сведется к плоти.

Плоть самовластна. Недаром святые начинают с того, что идут войной на нее. Холодом и постом, власяницей и плетью, воздержанием и непосильным трудом.

Ну, а мысль, воображение?

Разве мы можем держать их в узде? Как мне изгнать непристойные картины, всплывающие в моем мозгу?

Принцесса Софья. Великая княгиня.

Великий князь Иван Московский.

Говорят, он высок и сутул.

Вот молодых провели в спальню по белому холсту. Подали вареную курицу. Вот оставили одних. Иконы убраны или задернуты.

Они снимают с себя одежды. Совсем? Наверное, это длится долго. Парадные одежды, много слоев. Может быть, они помогают друг другу?

Мужчина и женщина, оба обнажены. Никогда не видели друг друга. Она полная и белокожая, он — какой? Не знают языка друг друга. Молчаливы и наги. Как в раю до грехопадения. Заготовлен ли кубок с вином и дырочкой в дне? Но у принцессы нет здесь ни отца, ни брата, ни матери, ни тетки, которые должны ждать у дверей выхода новобрачных.

Или Алольцевы. Когда я живу в их псковском доме, мне трудно заснуть. Что там, за стеной? Я вслушиваюсь в тишину. Скрип лавки? Шлепанье босых ног по полу? Стон? Или это просто ветер в трубе?

Воображение летит по зарубкам памяти. Ведь я видел ее. Видел нагую. Тогда, в реке. Перенести мокрую в сумрак горницы, осушить простыней. Уложить на одеяло.

Жертва, заклание.

Он приближается. Муж, возлюбленный, жрец. С лицом острым, как топор, с широкими плечами.

Она покорна. Вся — ожидание. Как он обнимает ее? Как бы я хотел обнять ее. Нет, со спины нельзя — их попы запрещают.

Она протягивает в сумраке обнаженные руки вверх. И принимает его.

Принимает…

Принимает…

Глава 7. Мужи псковичи

Дорогая фрау Урсула, свет моей юности и добрейший друг!

Перечитываю Ваше последнее письмо и с грустью думаю о нашей затянувшейся разлуке. Боже мой, Грете уже шестнадцать! И она была на своем первом балу в доме бургомистра? Я мысленно возношусь и пролетаю над псковскими березами, над ливонскими замками, над немецкими коровами, над барашками балтийских волн, чтобы заглянуть хотя бы глазком в окно танцевального зала.

Вы пишете, что ухажеры клубились вокруг нее толпой. О, если бы я был там, я тут же набросал бы для Вас «уличный портрет» каждого из них. И это были бы такие портреты, что Вы ни одного из них не пустили бы на порог своего дома. Потому что никто — никто не достоин нашей Греты!

Здесь настоящих балов не бывает. Пляски, танцы — это забавы язычников и скоморохов, а потому церковью они осуждаются гневно и неустанно. Отвести в доме большое помещение только для танцев — это показалось бы дикой и непростительной причудой. Но как-то и где-то мужи псковичи находят себе женщин по вкусу, идут с ними под венец и рожают детей — толпы народа на улицах, на базарах, в церквах тому неопровержимое подтверждение.

Конечно, молодежь и простонародье в деревнях и посадах устраивают для себя игрища, на которых просыпающаяся плоть учится науке первых касаний. И должен Вам сказать, что эти «учебные» касания оказываются часто весьма болезненными. В долгие зимние вечера во Пскове я несколько раз дал заманить себя на сборища посадских парней и девушек. Вам интересно послушать про них? Если ответ «нет», просто пропустите следующие пять страниц этого письма. А мне так хочется поделиться с Вами!

Собирались мы то в одном доме, то в другом — где горница побольше, да родители подобрее. Девушки поначалу усаживаются за прялки или за вышивание, а парни толпятся у противоположной стены. Все приоделись понаряднее: у кого-то на шее стоячий расшитый воротник, у кого-то поясок с серебряными бляшками. Недавно сюда проникла наша мода на шерстяные чулки, и местные вязальщицы теперь соревнуются в придумывании разноцветных узоров.

После предварительного перешептывания и хихиканья, наконец кто-нибудь делает первый пробный ход: приближается к девушкам с длинным то ли удилищем, то ли кнутовищем в руке, с петлей на конце, и пытается с его помощью «выкрасть» веретено. Если ему это удается, девушка должна «выкупить» веретено поцелуем. Пара удаляется за занавеску и потом возвращается оттуда под смех и свистки.

Следующий этап — песенки-куплеты, которые здесь называются «частушки». То парень, то девица выходят на середину горницы и исполняют куплеты в четыре строки, притоптывая каблуками и кружась на месте. Чаще всего содержание куплета — насмешки над незадачливым ухажером или над неказистой подружкой. Но — без называния имен. Вот Вам примерный перевод некоторых:

«Мой милый раскудахтался и убежал от меня в овес;ястреб принял его за курицу и в небеса с собой унес».

«Вы играйте, мои гусли, разгоните в поле туман,чтобы сразу было видно, где любовь, а где обман».

«Этот парень так высок — головою в облаках;я с трудом достаю до его гульфика даже на высоких каблуках».

«Нас побить-побить хотели на высокой на горе.Не на таких напали — мы даже спим на топоре».

«Мне мой любимый изменил, думал — я с ума сойду;да я получше ухажера в любой момент себе найду».

Слова «измена» и «побить, наказать» встречаются в куплетах очень часто и варьируются на все лады. Многие парни и девушки соединены в пары и говорят друг про друга: «мой игровой», «моя игровая». Полагается, чтобы они на посиделках держались вместе. А если кто-то из них будет оказывать знаки внимания кому-то другому, это считается «изменой», за которую полагается «наказание».

Тут следует сразу оговориться: все «наказания» полагаются только «изменницам». «Изменник» всегда остается неподсуден. Вообще, здесь убеждены, что влюбляться и страдать от несчастной любви — исключительно женский удел. Я выучил двести пословиц про любовь — они все повествуют о преданности и страданиях женского сердца. «Миленок и не умыт — беленок»; «К милому и семь верст — не околица»; «Мил-перемил, руки-ноги перебил, хоть головы не сломил». А парню влюбиться — полный позор. «Влюбился — как рожей в сажу влепился»; «Влюбился — как мышь в короб свалился»; «Люби — не влюбляйся, пей — не напивайся». Так что эти посиделки — не только игра, но еще некая школа для испытания девичьего терпения, верности, надежности.

И мне тоже не дали остаться холодным наблюдателем в углу. Уже на первых посиделках одна девушка отодвинула свою прялку, вышла на середину и пропела: «К нам заморский гость явился, опершись на посошок; на носу его девять курочек усядутся, десятый — петушок».

Я мгновенно оказался окружен хохочущими лицами. Певица имела явно незаслуженный успех. Да, гость из-за моря — тут не поспоришь. Да, явился с палкой в руках, потому что без нее не перебраться через сугробы на улице. Но нос! Бесценная моя, к Вам взываю! Можно ли мой нос назвать чрезмерно длинным? Это отличный моравско-немецкий нос, правильных пропорций и завидных очертаний. Только народ, состоящий наполовину из курносых, может себе позволить измываться над лучшей деталью моей внешности.

Отсмеявшись, парни шепотом объяснили мне, что дерзость певицы должна быть наказана. И объяснили, каким образом.

Я послушно вышел вперед, приблизился к девушке. И только тут узнал ее. Это была Катя, служанка из дома Алольцевых, взятая туда из деревни, от слишком суровых родителей. Я протянул руку и начал кружиться перед ней, притоптывая каблуками. Гусельщик мне подыгрывал в такт. Катя попыталась взять мою руку — я поднял ее над головой. Она, пританцовывая, ходила вокруг меня, но до руки достать не могла. Это означало, что ей нужно было «помочь подрасти».

Подученный парнями, я взял ее за руки, поднял их и взвалил девушку себе на спину. Понес по кругу под одобрительные крики. Откуда-то появилась лопата для выпечки хлеба. Каждый парень хлопал Катю лопатой по спине или пониже и передавал инструмент дальше. Звуки получались громкие, но девушка ни разу не охнула. Когда ритуал был закончен, мы с ней уселись рядом на лавке. Мы оба прошли испытание и получили право назвать друг друга «мой игровой», «моя игровая».

«Дерзость» девиц наказывается, но и слишком скромное поведение может быть осыпано градом насмешек. Про такую будут говорить: «Мох в углу копает», или «лавку обтирает», или «угол сторожит», или «воды в рот набрала». Нелегка судьба русских девиц, по тонкой струнке приходится им бежать. А оступишься, обидишь кого-то — он тебе вымажет ночью ворота дегтем, опозорит на всю жизнь. Или подушку изорвет перед твоим домом, пустит пух по всей улице.