Тони Парсонс - Ничто суть все
Она не продолжается, так как никогда не начиналась и не заканчивалась, она никогда не приходит и не уходит. Она вечна.
Вы видите все через пелену. Вы видите все с точки зрения отдельного сновидящего в происходящей во времени истории. Из чего-то, что видит лишь что-то другое. Поэтому вы и не видите, чем является стена на самом деле. Вы видите ее такой, какой она вам снится... а снится она вам чем-то отдельным... а не в качестве ничто, которое суть все.
Хорошо. Яне только искатель снов; все, что я вижу, — это также сон ?
Это так выглядит.
Хорошо. А если затем происходит пробуждение, появляется что-то другое.
В каком-то смысле это имеет отношение к ничему и всему. Или, только в этом разговоре, давайте назовем их «ничто» и «все». Сновидящий ищущий воспринимает себя только как «что-то» и, таким образом, также воспринимает стену как что-то другое. А когда нет никакого сна, стена воспринимается как ничто и все. То, что сновидящий ищущий не видит, и слишком боится, чтобы увидеть, — это «ничто» во всем, что проявляется.
А если никого нет, то...
То все — суть «ничто» и «что-то».
Хорошо. Значит, тогда они — одно и то же.
Да, но в каком-то смысле все воспринимается иначе, так как оно видится таким, какое оно есть на самом деле, — как ничто, возникающее как все, что и есть бытие.
Но мы уже... никогда так не было, чтобы не было «никого.» ?
Безусловно, нет. Есть только бытие. Но теперь, я боюсь, мы вновь вернулись к иносказаниям. Есть только ничто, возникающее как все, а у индивида возникает идея, что есть индивид, который видит только лишь что-то отдельное.
У меня появились очень явные, глубокие чувства о том, о чем вы говорите.
Да. О том, чтобы ощущать эту непосредственную, живую жизненность, в чувствах, которые являются этим даром незнания.
+ + +
Что вы ощущаете, стоя сейчас здесь ?Можно это как- то описать?
Тепло. Тепло, возбуждение, ноги на полу. Кто-то вон там только что переместился. Машины проезжают мимо.
Но все это не складывается в своего рода «нечто» ?
Нет, это просто то, что кажется происходящим. Бесформенное, имеющее форму... бытие.
Хорошо, значит, они не соединяются. Я думаю, что, быть может, это мы их соединяем.
Это отдельная сущность их соединяет и превращает в историю, которая может быть познана. И им также снится, будто то, что происходит, происходит с ними, и что оно намеревается чего-то достичь.
То, что я ощущаю, — абсолютная правда — этоуди- вительное чувство уязвимости, будто с меня спал панцирь.
Да.
И у меня даже мурашки по телу бегают. У меня такое чувство, что это...
Рискованно?
Да. Такое ощущение, что с тебя сняли какую-то кожуру. Будто ты — креветка, или что-то в этом роде. Если снять кожуру, то вообще остаешься без защиты. И чувствуешь себя неуютно. Если я не войду в какую-нибудь историю, возникает физическая неловкость.
Вы вновь становитесь самими собой и ощущаете себя в безопасности, когда вы входите в видимую историю самих себя во времени.
Да, но нужно просто уживаться с этой уязвимостью и смиряться с ней ?
Нет никого, кто бы с чем-то смирялся, есть лишь нагота.
Значит, все это просто происходит ?
Это подобно тому, как быть голым и открытым всему, и в этом есть ощущение рискованности. Все вдруг неизведанное и очень живое... нет никаких фильтров.
К этому привыкаешь ?
Нет никого, кто бы мог к чему-то привыкнуть. Нет никаких искусственных фильтров, которые вы ставили раньше, будучи индивидом. Поэтому это не имеет никакого отношения к тому, что люди называют отстраненностью. Это совершенная, полнейшая жизненность... для «никого».
Тони, это ощущение уязвимости возникает потому, что отпали все фильтры. Я иногда думаю, а что это такое было ? Что это было за ощущение безопасности, что за фильтры?
Это ложное ощущение, что, во-первых, есть кто-то. «Я — отдельный человек, и все, что есть, — отдельно от меня, и, так или иначе, является угрожающим. Поэтому я ставлю фильтры. Я защищаюсь, пытаясь подавлять чувства. Еще один способ, которым я защищаюсь от всего того, что проявляется как угрожающее, — пытаюсь понять, чем они являются». В основном мы пытаемся понять, что же там есть такое, что кажется угрожающим, чтобы мы могли это знать и контролировать. Это искусственный фильтр, который мы воздвигаем в гипнотическом состоянии пребывания в отдельности.
Я помню, что как-то раз ощущал эту уязвимость и сказал сам себе: «Это — так, а то — эдак», и сразу ощутил себя гораздо более защищенным.
Довольно часто люди говорят мне, что произошла открытость. «Недавно это случилось». И тут же ум придумал историю или еще что-нибудь, чтобы они вновь стали личностью. «О Боже, давайте я о чем-нибудь подумаю... например о моем превышении кредита в банке, о чем угодно, что приведет меня обратно к состоянию, когда я — индивид». И у людей, видимо, есть игры, которые удерживают их в индивидуальности, из-за боязни безграничности.
Так что в каком-то смысле вы говорите, что вместо того, чтобы быть контрольной точкой на карте, мы становимся самой картой?
Да, мне это нравится. Но нет никакого «я», которое бы где-то было.
Ощущение местонахождения — это что-то, что, несомненно, происходит ?
В освобождении все еще может быть ощущение местонахождения там, где просто есть то, что происходит. Нет никаких контрольных точек. Нет ничего, что бы происходило для чего-то. Есть только то, что происходит.
И нет никакой разницы между тем, чтобы быть где- аибо и где-либо еще?
Разумеется, нет. Есть только бытие.
Глава 6
Когда я вернусь в Соединенные Штаты, мои родители будут встречать меня в аэропорту, и я пытался придумать, как же описать эту неделю (смеется), и я подумал, что скажу: «Япоехал в Англию учиться у человека, который говорит, что его там не существует, и которому нечему учить; и меня там тоже нет. Все это бессмысленно и безнадежно, и я заплатил за это внушительную сумму денег, и подумываю о том, чтобы поехать еще раз в ноябре следующего года», (смеется) Мне кажется, над этим нужно еще немного поработать.
Да, я тоже так думаю, а то они могут отправить вас прямиком в лечебницу.
Что касается Тони Парсонса, то я научился на собственном опыте, что когда приедешь домой, лучшее, что можно сделать, — найти себе тихий уголок и ничего никому не говорить, так как нельзя объяснить необъяснимое. Лучше говорить как можно меньше.
+ + +
Единственное — очень легко вернуться к концепциям обо всем этом, обо «мне» и о «бытии», и о том, что никого нет, что есть только бытие, и ко всем подобным идеям, и потерять основную суть всего этого.
Вы описали, как скажете кому-то, когда вернетесь домой, что «Я встретил человека, который говорит, что никого нет, и что меня нет, и что нет никакого смысла».
Все это часть этого послания, которое не оставляет мнимому ищущему ничего, за что он мог бы ухватиться. Однако самое жизненно важное в этой открытой тайне — та яркая жизненность того, что происходит... видения, слышания, дыхания, мышления, а также возникновения чувств.
В нас возникают ощущения, а мы склонны тыкать их палкой, (смеется) Ум скажет: «Так почему же я ощущаю гнев или грусть?» И нам нужно понять, почему, или мы должны что-то сделать с гневом или грустью, например уважать их или поделиться ими с другими. Мы не можем позволить им просто там быть! И это послание — об этой абсолютной жизненности, жизненности, которая простая, и присутствует в данный момент, и является единственной константой.
Это песнь любви. Песнь любви находится в нашем теле, в наших чувствах, она все время постоянно есть и разговаривает с нами посредством тела. И все это — и то, что никого нет, и что нет смысла — все это второстепенно по отношению к этой абсолютной страстной жизненности.
+ + +
Эта жизненность такая же живая, как и «ничто» ?
Эта жизненность — ничто, которое суть нечто, так что жизненность одновременно реальна и нереальна; это «ничто», которое кажется жизнью.
Это (хлопает) ничто хлопает. Мы склонны думать с точки зрения пребывания в месте под названием «освобождение» или как там вы еще его называете, или даже пребывания в месте под названием «бытие». Бытие —• вот в этом (хлопает), все есть бытие. Это именно так просто и так непосредственно. Это — то, что происходит, это жизненность, бытие. Его нельзя познать, да и не нужно познавать или удерживать.
