Admin - i 34c69a6b417e3939
Это вообще отличительная особенность чудес, добрых и злых.
...А за углом, буквально за улицу от родимой стройки, я с размаху влетел в дружественные объятия патруля. Узкий переулок был по вечернему времени пуст, так что ни малейших шансов затеряться среди людей мне не светило. В первый момент мне захотелось дать дёру, но тому, кто бежит, есть что скрывать. Будь я помладше года на три-четыре, можно было бы сказать, что живу в одном из домов, просто вышел в магазин за чем-нибудь к ужину. Зашёл бы в подъезд - благо тут они не запираются, район попроще, чем у Рин - выждал немного и преспокойно ушёл. Пару раз этот фокус действительно прокатывал, но теперь уже поздно, возраст не тот.
- Документы.
Ага, какие, на фиг, документы, я их оставил в строительном вагончике вместе с рюкзаком. Может, оно и к лучшему - просроченные лучше не светить.
Вот только сейчас я сижу на раздолбанном стуле в тесном кабинете и отвечаю на дурацкие вопросы. Уже полчаса.
- Совершеннолетний?
- Да, - если сказать "нет", могут попытаться сплавить родителям.
- Врёшь ведь, - устало щурится полицейский по другую сторону стола. К сожалению, я не выгляжу старше своего возраста. Типичный подросток - худой, угловатый, взъерошенный. Потрёпанная кожаная куртка, пропахшая дымом своих и чужих сигарет, распущенные волосы собрать в хвост так и не успел, и теперь они падают на лицо и лезут в глаза, на щеке - свежий шрам. Хорошо, хватило ума не оказывать сопротивления, а то ко всему этому мог бы добавиться фингал под глазом. Для полноты картины не хватает только казённого синего штампа на лбу, крупных таких букв - "Неблагополучный". А то вдруг у кого ещё сомнения остались?
- Вру, - отчаянно заявляю я, - Только назад я не хочу, хоть прямо здесь расстреливайте.
Во взгляде полицейского ясно читается: "Много вас тут таких, уверенных в собственной крутости и непрошибаемости".
- Патроны ещё на тебя тратить. Составим запрос - и по месту жительства. Правда, пока ответ будет идти, тебе придётся тут подзадержаться. Ничего, поработаешь на благо общества, мусор будешь убирать.
Да с радостью, если бы после общественных работ у представителей власти ко мне закончились вопросы, и меня не ждал билет в один конец - на юг. Убирать мусор всяко полегче, чем богатый урожай на какой-нибудь ферме.
- Ладно, - говорю, - Убедили. Сейчас сам позвоню. Сестре, а то отец убьёт.
Телефон дали. Номер Рин я бы вспомнил хоть в бреду, хоть в алкогольном угаре. В трубке потянулись гудки. Только бы подошла она, а не отец или мать.
- Да? - Она!
- Здравствуй, сестрёнка. Это Дэй. Слушай, меня без документов забрали. Опять, да.
Она спросила только:
- Какой участок?
Я назвал.
Появилась Рин минут через сорок. Серый осенний плащ, волосы наскоро заплетены в косу, а не убраны в привычный узел. Выложила на стол аккуратный паспорт в пластиковой обложке.
- Девушка, ваш брат?
- Мой, - она смотрит мне в глаза, - Постоянно пропадает где-то. Едва нашла.
Нас отпускают с миром. Повезло, вообще-то. На одной наглости и внешнем сходстве выехали. Положено было "родственнице" и мои документы принести.
Мы сворачиваем на другую улицу.
- Спасибо, что вытащила. Я знаю, что ты не обязана.
- Считай меня своим духом-хранителем.
- Попробую привыкнуть.
В украшениях я разбирался плохо, но неспокойная совесть подсказывала: за моё спасение Рин стоит отблагодарить. Можно было бы купить книгу, но тут слишком велик риск промахнуться с подарком. В ювелирные магазины я не стал даже соваться. И тут, как по заказу, на рынке мне попалась небольшой лоток под выгоревшим полосатым тентом, тесно зажатый между какими-то киосками. Безделушки, выложенные на цветастую шаль, поражали разнообразием форм, размеров и цветов.
- Не волнуйтесь, юноша, все застёжки и цепочки из медицинской стали. - Пожилая продавщица приветливо улыбнулась. Седая, с аккуратной стрижкой, на плечи наброшен элегантный коричневый плащ, но глаза в сеточке морщин удивительно молодые, синие. Ей бы не за прилавком стоять, а предсказывать судьбу на каком-нибудь глухом перекрёстке. - Кожа вашей подруги не пострадает.
- Сами делаете? - я с энтузиазмом поворошил пёструю груду и понял, что могу копаться в этой сокровищнице до следующего утра. Вот вроде бы ухватил что-то диковинное, из плотно пригнанных друг к другу зелёных камней, потащил из общей кучи. Думал - браслет, оказалось, что-то вроде ожерелья. Блин, как это женщины носят? Почти ошейник, неудобно же. Так, эту штуку я для Рин точно не куплю.
- Что вы хотите? - Женщина решила придти мне на помощь, когда я уже нацелился вытянуть одинокую цепочку с каким-то сиреневым кристаллом. - Кулон, брошь, серьги? Девушка рыжая, русая?
- Брюнетка, кареглазая, - тут же сообразил, что большинство при таком описании представит типичную круглолицую и скуластую южаночку и добавил: - Только глаза светлые, как у меня.
- Тогда лучше что-то красное, - тонкие пальцы сноровисто рылись в россыпях поделочных камней, металлических и деревянных бусин, - Подождите. Вот.
Женщина выудила откуда-то пару серёжек, закреплённых на куске картона. Тёмно-красные непрозрачные камешки, снизу - подвески в виде птичьих перьев. Повертела в руках, привстала, расстегнула замочек одной серьги и на вытянутой руке подержала на уровне моего уха. Прищурилась.
- По-моему, подходит. И к цвету глаз, и к волосам. Ну что, берёте?
- Да, - я полез в карман за деньгами.
- Какие красивые, - Рин склонила голову, любуясь узором камней. В кои-то веки её родителей не оказалось дома, и мы расположились в её комнате, - Вот только у меня даже уши не проколоты.
- Хочешь, проколю? - ляпнул я и тут же пожалел о сказанном. Когда держишь себя в руках и боишься даже прикоснуться к человеку, подобная процедура - не самый лучший способ сохранить душевное равновесие. Но отступать было поздно.
- Мне понадобится виски, вата и швейная игла.
- А зачем виски-то? У меня медицинский спирт есть.
Мы прошли на кухню - там было светлее. Рин опустилась на табурет, я склонился над ней. Глаза девушка закрыла.
Тяжёлый узел волос. Круглый вырез тонкого чёрного свитера. Еле уловимый аромат духов. Очень хочется провести пальцами по обнажённой шее. Это вышло бы так просто и естественно...
Так, только задрожавших в самый ответственный момент рук мне не хватало.
- Ты делал это раньше? - запоздало поинтересовалась Рин.
- Да, пару раз.
- Это обнадёживает... Ой!
Она вздрогнула, когда игла насквозь прошила мочку уха. Закончив, я протёр спиртом проколы и застёжки серёжек. Маленькие замочки защёлкнулись.
Рин тряхнула головой.
- Непривычно.
- Но здорово.
И опять - оборванное движение. Хотел отвести от её лица непослушную прядь, но рука опустилась, не коснувшись волос Рин.
Нельзя.
Рин.
Мама. Безупречно сидящее по фигуре закрытое чёрное платье. Подстриженные чуть выше плеч пышные каштановые волосы, великолепная светлая кожа. Нужно очень долго вглядываться в это лицо, чтобы заметить на нём следы косметики. Мама на редкость естественна. Кажется, такой тип внешности называют осенним. Как называется мой, я не помню. Студенты за глаза зовут её Ледяной леди и очень уважают.
Мама проглядывает конспект завтрашней лекции и бесшумно помешивает ложечкой чай. Мы на кухне одни, отца срочно вызвали на работу. Самое обычное утро.
Когда я вспоминаю о том, что мне сегодня предстоит сделать, где-то в животе поселяется холодок, а пальцы сами тянутся подхватить со стола щипчики для сахара или ложечку, чтобы хоть чем-то занять руки.
- Уши проколола, - замечает мама.
- Ага, - я непроизвольно касаюсь металлического пёрышка-подвески. Вспоминаются прохладные пальцы Дэя и его дыхание на моём лице. Интересно, он понял, почему я закрыла глаза?
- Мы же тебе покупали золотые серьги.
- Да, но мне эти понравились, - я не люблю золото, оно слишком официальное, как вечерние платья для приёмов высокого уровня. Оно заставляет соответствовать себе, а я предпочитаю, чтобы вещи оставались вещами.
- Есть в них что-то дикарское, - пожимает плечами мама, - Впрочем, не мне судить. У вас, у молодёжи, своя мода. Одежда, причёски.
Мама, конечно, слегка лукавит. Она удивительно красива - и знает об этом. Когда кто-то из старшекурсников попытался кокетничать с ней, она холодно улыбнулась и спросила: "Вы знаете, что моя дочь младше вас всего на пять лет?". И вовсе не так уж ей чуждо всё то, что она снисходительно называет молодёжным - мама в курсе того, что читают, смотрят и слушают её студенты.
Иногда люди смотрят на мать и дочь и говорят: когда девочка вырастет, она станет такой же.
Я никогда не стану такой, как она. Не быть мне отточенной сталью, безупречным льдом, совершенным росчерком пера.
