Четвёртый - Павел Грегор
- Надо было спуститься и прикончить, - сказал тогда Степан своему брату Кондрату. - Ну да ладно, к вечеру сам успокоится.
Старший Стремач суеверным человеком не был, про таких говорят: несгибаемый скептик. Но видать слова проклинающего подействовали и на него. Больше в тот день он и слова не проронил.
Ящик они, конечно, доставили, только с тех пор стали один за другим пропадать бойцы Степана, ну те что в Мокрых оврагах с ним были. Кто-то в болоте утонул, кого-то псы загрызли, а кому-то и вовсе повезло без вести пропасть.
Вскоре дело дошло и до самих братьев. В рейде по «Мёртвому городу» нарвались они на стаю каких-то тварей, и загнали их звери в аномалию, из которой все трое выбрались едва живыми. Изуродовала их аномалия, покалечила, согнула и обожгла. Вот после этого и стали звать их Стремачами. Страшные, свирепые, не хуже любого мутанта. Но постепенно братья оклемались, от наёмничества отошли, хозяйством обросли, устроили на месте заброшенной воинской части базу. Только покоя им всё равно нет.
В четвёртый день каждого месяца братья на улицу и носа не кажут. Люди говорят: прячутся в своём подвале. Страшатся чего-то. Так сильно боятся, что запираются на все засовы, закрывают окна ставнями и сидят в своём бункере сутки напролёт.
Наверное всё-таки есть чего боятся. В четвёртый день месяца, когда наступают сумерки, видят бродяги как по базе бродит долговязая тёмная тварь. Схожая обликом с человеком, но жуткая до одури. И несёт от этой твари мертвечиной. Ночью-то совсем невмоготу. Кто по умнее да по опытнее стараются на ночлег в доме устроиться, а те кто в палатках ночует, — совсем не спят, уж очень неуютно в Обители становится. Хоть хватай пожитки и беги.
Говорят, это неприкаянный дух того погибшего, что проклял братьев приходит за ними каждый месяц, аккурат в четвёртый день, когда смерть его настигла. Ищет Степана, чтобы отомстить за вероломство.
Что случилось в Мокрых оврагах на самом деле?
1
Проклятый ящик теперь был в безопасности. Он прочно стоял на каменистой насыпи. Облезлый, со сколами на фанерных боковинах, железными ручками с торцов, запертый на висячий замок.
- Братишка-а-а! - истошно закричал Кондрат. - Как же ты та-а-ак!
Степан приглушённо застонал и размашисто прикрыл ладонью глаза. Отчаянный жест, минутная слабость, боль потери — для стороннего наблюдателя этот красноречивый жест был более чем понятен. Четверо братьев, четверо лихих наёмников. Сколько дел они провернули вместе, в каких только передрягах не побывали. И ведь всегда сухими выходили из переделок. Всегда возвращались домой. А в этот раз всё пошло кувырком. Сначала проводник ногу себе распорол штырём, затем отряд заплутал и десять здоровенных мужиков сутки ходили кругами. И вот в довершение всего такое несчастье.
Степан тряхнул головой и окинул взглядом оставшихся в живых. Братья Захар и Кондрат. Тромбон, Сенька Гвоздь, Борька Толстолоб остальных, включая брата Федьку унесла проклятая бездна. В Зоне никогда нельзя просчитать последствия своих действий. Казавшийся прочным мостовой пролёт рухнул под тяжестью четырёх парней, словно был сделан не из железных балок, а из хлипких дощечек.
Они шли последними, и в арьергарде, прикрывая спину остальным, двигался Федька младший брат, которого он опекал и о котором заботился как родной отец.
Степан распоряжался чужими жизнями расточительно не ведая ни жалости ни сострадания. И те трое, что рухнули с двадцатиметровой высоты на дно оврага были для него не ценнее пивных пробок. Иное дело Федька — разве он сможет простить себе его гибель?
- Надо спуститься! - сказал Степан. - Может он ещё жив!
- С ума сошёл? - отозвался Тромбон. - Знаешь, что говорят про эти овраги?
- Мне плевать, что про них говорят. Там Федька, и я должен по-человечески его похоронить.
- В этих оврагах, в этом проклятом тумане живут демоны, - рявкнул Тромбон. - Нельзя спускаться в туман.
- Вот ты туда и пойдёшь, - Степан вынул из кобуры пистолет и направил его на приятеля. - Будешь мне помогать. Понял?
Чуть ли не на карачках, ругаясь на чём свет стоит, они долго сползали в овраг, каждую секунду рискуя скатиться вниз кубарем и переломать кости. Спускались втроём: Степан, Кондрат и Тромбон. Скользкий глинистый склон, осклизлые от гнили остатки деревьев, липкий удушливый туман. Это был не обычный туман какой бывает с утра в деревне. В нём отчётливо ощущался какой-то напоминающий копоть привкус. Дышалось тяжко, порою казалось, что этим туманом можно захлебнуться. На дне оврага журчал ручей. Трава здесь не росла, зато всюду торчали покатые бока бутового камня, которым когда-то укреплялась железнодорожная насыпь.
- Не надо было сюда лезть! - процедил Тромбон.
- Заткнись! - процедил Степан. - Лучше гляди по сторонам, чтобы никакая падла на спину не запрыгнула!
Командир запрокинул голову и посмотрел на контур моста едва различимый в зыбкой мгле. Обратный путь представлялся ещё более сложным. Ползти и ползти.
Железные балки обрушившегося пролёта валялись в десяти метрах поодаль. Среди них трупы погибших компаньонов.
Степан посмотрел на Кондрата и двинул его плечом.
- Пошли! - кивнул он. - Надо братишку забрать!
2
Федька лежал в сторонке. Наполовину в жидкой грязи, за кучей камней и почерневших веток.
- Как же так его угораздило? - опять запричитал Кондрат. - Не хотел он идти в этот рейд, как будто чувствовал.
- Перестань выть! - жёстко одёрнул Степан. - Ничего не поправишь, так чего душу травить?!
Он с силой пихнул брата в грудь и, перешагнув через бревно, остановился рядом с телом Федьки.
Помедлил немного, нагнулся и перевернул тело лицом вверх. Ссадины на коже, сломанная рука, рёбра... И вдруг он увидел как что-то чёрное, блестящее и плоское стремительно заползло в перекошенный рот Федьки. Увиденное настолько потрясло, что он отскочил от тела брата как ошпаренный.
- Мать тебя так! - процедил Тромбон. - Что это за мразь у него в пасти?
Приятель стоял за спиной и опасливо смотрел на Федьку.
Степан отступил на шаг, покосился на Тромбона и сморщился от брезгливости. Чёрный заострённый краешек, торчавший изо рта Федьки пошевелился, ритмично задрожал и окончательно скрылся из вида.
- Паразит какой-то, - проговорил Степан. - Может червяк, или...
От его слов Кондрата вырвало.
