Двери и цепи - Владимир Голубь
Введем это как правило. Следовательно, разумеется, существуют и исключения, которые этому правилу никак не противоречат.
На остановке меня встретила благословенная тишина, и я снова закурил без переживаний по поводу того, что кто-то станет нервно брюзжать под ухом о сигаретной вони и вреде пассивного курения.
Не спорю, есть такие люди, которые не прочь подпалить сигарету в толпе или помещении, но я точно не из их числа. Наоборот, всегда стараюсь отойти подальше, чтобы никого не беспокоить. Впрочем, это не мешает некоторым личностям специально подойти поближе, чтобы повозмущаться в свое удовольствие.
Ну и пусть. Видимо, жизнь у них такая напряженная, что они специально ищут, на кого бы свой негатив излить. Что поделать. Хотя я бы на их месте приставал к любителям лить на себя флакон духов или не мыться неделями. Вот те точно носят в себе зло.
Из-за пригорка по пустынной дороге выкатила маршрутка, пылая фарами и двузначным номером на лобовом стекле.
Судя по просевшей подвеске, этот старый металлический монстр был переполнен, поэтому я заранее подготовил себя к неприятной поездке. Впрочем, в такое время ничего другого и не ожидалось.
Маршрутка, похрипывая двигателем, неуклюже завернула на остановку. Со скрипом раздвижная дверь открылась, выставляя на обозрение спины набитых как селедка в бочке людей, и я поднялся вверх по ступеньке, пытаясь втиснуться в то небольшое оставшееся пространство.
Ноутбук в сумке врезался под легкое, и от неожиданности я сдавленно крякнул. Послышался предупреждающий сигнал, и дверь следом закрылась, отрезая меня от свежего воздуха.
Дышать было тяжело. Атмосфера здесь пропиталась запахом нескольких десятков живых организмов разного пошиба, некоторые из которых оказались явно не первой свежести.
Где-то по ту сторону орал истошно маленький ребенок. Я был с ним полностью солидарен: на его месте я бы тоже излился криком ужаса и протеста, оказавшись в столь интимной близости с совершенно незнакомыми мне личностями, а учитывая, что объема в тебе раз в двадцать меньше, тут хочешь не хочешь наделаешь в знак протеста в штаны.
В салоне играла музыка. Типичное радио девяностых, ничего особенного. Я заметил про себя, что слушать его гораздо приятнее современной «эстрады», а потом подумал, как водители не сходят с ума, годами следуя одному и тому же маршруту под одну и ту же музыку.
С другой стороны, чем отличается жизнь любого из нас. Начнешь копаться вглубь, так вообще можно прийти к выводу, что вся твоя жизнь есть просто бессмысленное ожидание смерти, и ты просто пытаешься наполнить его чем-то, чтобы, так сказать, не «сократить дорогу».
От мыслей меня отвлекла вдруг начавшаяся под боком ругань. Я не особо прислушивался и не обратил бы даже внимания, если бы голосящая в яростном исступлении бабка не стукнула меня по ступне концом своей трости, уперевшись в него всем своим стокилограммовым весом.
Я повернулся к ней, окинув взглядом полутораметровую фигуру, лет после двенадцати принявшуюся расти скорее вширь, чем вверх. Белесые глаза, подернутые густыми седыми бровями, натурально горели адским огнем, а с уголка рта сочилась струйка желтоватой вязкой слюны, брызгавшей вперед каждый раз, стоило старушке раскрыть рот для очередной гневной тирады.
Пухлые руки, оканчивающиеся десятью сухими сардельками, тряслись, вцепившись в рукоятку черной тросточки, а шамкающий рот то и дело обнажал последнюю тройку зубов, торчащую в разные стороны и наполовину съеденную смердящей чернотой.
Сегодня бабка избрала своей целью молоденького студента, коему так не повезло оказаться не в том месте не в то время. Студентик, лоб ростом почти два метра, ссутулившись стоял, испуганно втягивая голову в плечи и озираясь по сторонам в поисках спасения. К сожалению, отступать было некуда, и он, загнанный в ловушку, продолжал слушать бабкину тираду о том, что сейчас уже не то время. Мол, до чего измельчал народ, никто не уступит ей места, а ведь у нее возраст, у нее суставы. Не дай бог помрет прямо здесь, и кто возьмет ответственность?
Причем бабку не особо волновало, что места здесь не хватало никому, а на местах расселись такие же бабки, как она. Нет, брошенная всеми родными одинокая бабка, несчастная в своей старости, ощущая зловоние скорой смерти и груз неисполненных мечтаний и надежд, изливала таким образом душу, пытаясь отвлечься от своей никчемности.
Бабка видела молодость, видела возможности, и отсутствие у нее таковых бесило ее, поэтому она злилась, хоть и пыталась завуалировать это надуманными аргументами про «измельчавший народ».
Я пригляделся к ее лицу. Морщины испещряли его. Кожа напоминала изюм. Сколько ей? Стукнет семьдесят в этом году? Судя по одежде и запаху, никто за ней не ухаживал, даже она сама. И правда, зачем ей было уже за собой следить? Она не видела в этом никакого смысла. Наверное, умом уже смирилась с судьбой, что засевшее в сердце недовольство все равно вырывалось наружу.
Жалкое, страдающее, изъеденное тревогами создание. Как же ты не поймешь, что никто тебе ничего не должен? Как же не осознаешь, что ты действительно никому не нужна? А все эти глупые попытки привлечь внимания выглядят инфантильно, слишком по-детски. Унизительно…
Я пожелаю тебе скорее упокоиться с миром. Закрыть глаза и никогда не проснуться, дабы вырваться наконец из оков этой удушающей реальности.
Я медленно выдохнул, успокаивая сердцебиение, и дал разуму погрузиться в мечты. Назад идти не хотелось, хотелось остаться в маршрутке навечно, наворачивая до смерти круги по этой пустынной дороге.
Откуда во мне столько злобы? Была ли она всегда?
Над головой прозвучал механический голос, объявивший следующую остановку. Народу в салоне немного убавилось. Бабка наконец уселась на сиденье, но выглядела почему-то не особо довольно, прижимая трясущимися руками к сердцу трость. Полуслепой взгляд ее бродил по стоящим людям, будто ища повод уцепиться еще за что-нибудь.
Я все же вышел.
За двадцать минут воздух умудрился похолодать, и несмотря на все мое нежелание, шевелиться пришлось быстрее, чтобы не подхватить простуду.
Я прошел по освещаемой уличными фонарями асфальтовой дороге мимо молчаливых подъездов, нависавших над головой будто злой рок. Кое-где в окнах еще горел свет. Темные силуэты внутри гуляли, люди жили в них своей жизнью. Счастливые, несчастные – у каждого были свои заботы, такие мелкие для мироздания, но такие несомненно огромные для обладателя.
Иногда я хотел испариться. Распасться на молекулы и смешаться с воздухом, чтобы ветер разметал меня по земному шару. Чтобы не осталось
