Чайник в мастерской - Ольга Евгеньевна Сквирская
Однажды он влюбился в меня и был влюблен ровно один вечер. Его поразил мой нос.
На самом деле это как раз та часть моего тела, которую я с удовольствием подарила бы врагу.
Нос у меня одновременно горбатый и курносый, а также раздвоенный на кончике. И вот такой странный нос чем-то ужасно заинтриговал Бухарика.
– Какой нос! – с уважением повторял он, лихорадочно водя кисточкой по бумаге.
Теперь уже я появилась в трех местах на одном и том же рисунке. И на другом. И на третьем. С особенной тщательностью Бухарик везде выписал мой нос во всех его подробностях, что меня отнюдь не порадовало.
Обычно после он дарил нам по акварельке, а тут он хитро буркнул:
– Не получилось, – и бережно убрал к себе в сумку.
Похоже, он не мог расстаться с моим носом.
«И хорошо, что не подарил – такое позорище», – подумала я.
Теперь Бухарик уже меня перед уходом настоятельно зазывал в мастерскую. Но я знала, что это наваждение у него через час пройдет.
* * *
Женщины не просто любили Бухарика.
Они любили рожать от него. Дети получались красивые и талантливые. Человек пять в общей сложности.
Но он не слишком участвовал в их воспитании, ни морально, ни материально.
Во-первых, у него никогда не было денег.
Сам существовал на ничтожную сумму в месяц, на какие-то жалкие дотации от Союза. Оформительских заказов после перестройки стало мало. Картины продавать он не умел, не любил.
По молодости часть распродав, потом здорово об этом жалел. Одну картину маслом даже пытался выкупить обратно. С тех пор, если приходилось продавать, оставлял для себя копию.
Но его картины далеко не каждому подходят, как «драгоценные вина». Было ясно, как день, что «их черед наступит», но разве справедливо, что ради настоящего признания художник должен умереть?
Во-вторых и в-главных, Бухарика по-настоящему интересовало только собственное творчество.
– Мои дети – это мои картины.
А жену он искал себе такую, чтобы она была, как складная табуретка: нужна – снял со стены, не нужна – повесил на место. Удобно!
Но так и не нашел.
Это не значит, что Бухарик не умеет любить.
Проблема была в том, что он не умеет любить вполсилы.
Говорят, однажды в юности, глядя ночью на спящую подругу, он вдруг осознал, что он не может без нее, что он себе не принадлежит. И он по-настоящему испугался. Взял да ушел от нее в самый разгар любви, чтобы сохранить себя для творчества – всего без остатка. И с тех пор держал себя в руках, контролируя силу своего пламени любви.
Однако женщины у него не переводились. Он умел ценить красоту и обаяние женщин своего, немолодого уже возраста.
И дурак может увлечься молоденькой свеженькой дурочкой, но рядом с Бухариком чувствовали себя настоящими женщинами дамы за сорок и даже под пятьдесят. А это дорогого стоит.
Он называл их «бабульками» или – «дорогой мне человек».
– «Дорогой мне человек» – это дама, с которой Бухарик вступил в интимные отношения, – определяли мы.
Время от времени «бабульки» переходили в разряд «дорогого мне человека», и это означало, что все свершилось.
Все «бабульки» остались вечно жить в его картинах.
– Вот эта красивая была, – показывал Бухарик на абстрактную фигуру с полукругом вместо головы. – Кожа у нее была мраморная… Чуть замуж меня не утащила, – лукаво добавляет он.
Судя по всему, все-таки не утащила.
Но мы знаем эту историю с другой стороны – в это время от него была беременна другая хорошая женщина. И Бухарик зашел к ней как бы посоветоваться:
– Я тут жениться собрался, как думаешь? – а у нее от такого случился выкидыш…
Поистине не ведает, что творит.
– …Помню, много лет назад мы с Яшей пришли к нему в гости, – рассказывает Соня. – Я у него в мастерской впервые увидела Валю, которая потом стала нашим большим другом. Она варила на электроплитке компот из чернослива, и потрясающий аромат наполнял мастерскую.
«Валя, а я люблю чернослив?» – спрашивал Виктор. Мне было ужасно смешно: как это взрослый мужик не знает, что он любит, а что нет? Зато она знала!
* * *
Бухарский – не от мира сего. И мир это чувствует. И Бухарик защищается от злого мира, как может. То ссору затеет в автобусе, то на коллег накричит.
Но это все внешнее. А сам он добрый и беззащитный. Белый и пушистый.
– Ты что, знакома с Бухарским? – недоверчиво переспрашивает меня мой учитель по изостудии. – Так ведь он же ни с кем не общается!
– Да нет, я иногда бываю у него в мастерской.
– Странно: он же никого туда не пускает!
– Он даже подарил мне картину, – вконец удивляю я художника.
…Это было так. Мы праздновали у Сони Женский день 8 Марта.
Яша с маленьким Оськой сами приготовили и накрыли праздничный стол. А Виктор принес небольшие картины маслом – все до одной гениальные, и раздарил нам.
Мне досталась очень светлая картинка в белой рамке – его автопортрет на фоне мастерской.
Полцарства в подарок!
– Давай я тебе надпишу, – и на обратной стороне в свойственной ему манере – немного бессвязной, с выпадением слов – написал карандашом: «Оленьке, хрупкому».
Что у меня есть ценнее этого?
* * *
Бухарик по-настоящему любит своих друзей-художников. Он умеет радоваться другим талантам и чужим удачам, что не часто встретишь.
– Приходите на открытие выставки Саши… (далее следует какое-нибудь известное имя), – приглашает он нас по телефону.
Мы с Соней не пропускаем таких вещей без повода.
В торжественной части он всегда выступает. Он не любит официоза, но коли просят друзья, то он не отказывает. Говорит живо, в точку и с любовью.
Как-то затащил нас на выставку товарища,в свое время обосновавшегося в деревне, большого юмориста.
Например, как вам такая картина: стоит мужик во весь рост, якобы щурится на солнце, и по его обгоревшей роже разлито глуповатое блаженство. А фигура его до пояса прикрыта настоящей деревянной калиткой, запертой на вертушку.
Подходишь ближе, отворачиваешь вертушку, открываешь это калитку – и видишь, что дядька… писает! И художник весьма реалистично изобразил все, что ниже пояса, включая желтую струю с брызгами.
А еще на каждой картине было по свинье.
На одном полотне рядом со свиньей стояла дородная деревенская баба, которая удовлетворенно подымала кверху поросенка. Баба
