Ив Греве - Мето. Мир

— Не все они такие, Мето, — заявляет Цезарь 1. — Тебе симпатизировали начальники всех стратегических объектов — кухни, архива и больницы. Ты даже воровал лекарства для этого страшилища, худшего из наших солдат. Впрочем, все это уже в прошлом, и сейчас он находится там, где больше не сможет никому причинить вреда.

— Страшняк умер?

— Да, и, судя по рассказам, в полном одиночестве и в жутких муках. А теперь можешь поесть, если хочешь.

Я возвращаюсь ночевать в холодильник и плачу. Мне жалко Страшняка, друзей и самого себя. Я злюсь на себя из-за того, что доел тарелку, пока они смотрели на меня с отвращением. Я сдерживаю рвотный позыв, потому что не знаю, когда еще смогу утолить голод. Нужно терпеть, несмотря ни на что. Я не могу успокоиться несколько часов кряду. Рыдаю и представляю их торжествующие улыбки, когда они услышат, что малыш Мето сломался. Я сажусь и впадаю в дремоту, а затем расплачиваюсь за это нестерпимой болью в ногах, когда открываю глаза. Кто-то трясет меня. Я узнаю Ромула только через пару секунд. Он помогает мне размять ноги. Когда кровь начинает снова нормально циркулировать, я улыбаюсь.

— Не ожидал так скоро тебя увидеть.

— Я тоже. Они ни в коем случае не должны узнать, что я приходил. После той байки, что ты скормил им вчера, они наконец подарили мне пару часов свободы. Мой отец уверен, что я — зачинщик вашего восстания, и отчасти он прав. Когда-нибудь я объясню тебе, почему. Уверен, что вдвоем мы с тобой составим неплохую команду. Как думаешь? Ну а пока будь паинькой и постарайся снова завоевать их доверие. Они будут без конца тебя испытывать и расставлять ловушки. Сохраняй спокойствие, находи время для анализа, а главное — избегай чрезмерной сентиментальности. Не забывай, что твоя конечная цель — покинуть остров. Ладно, я пошел. Вот, я тут кое-что принес. Съешь вместе с хвостиком.

Надкусив яблоко, я снова улыбаюсь и начинаю понимать, какую роль сыграл он в самом начале всей этой авантюры. А ведь я чуть было не выдал его, сам того не подозревая! Это случилось в конторе Цезарей, за пару часов до моего последнего заточения в морозилке, когда я еще был Красным. Цезарь 1 попросил меня объяснить, как Крассу удалось проникнуть в раздевалку, и я ответил, что возможно, кто-то манипулирует им и пытается нас поссорить. Ромул — вот кто был недостающим звеном. Он пришел ночью и подбил новичка на глупую шалость, чтобы я вновь очутился с ним в холодильнике и он помог мне во всем разобраться. И это именно он подговорил одного или нескольких Цезарей уйти из конторы, чтобы я мог разгадать загадку сейфа с ключами. Значит, Рваные Уши были недалеки от истины. Неужели мною манипулировал Ромул? Впрочем, какая теперь разница! Прошлого уже не воротишь.

Утром я могу принять душ, после чего меня снова отведут на допрос. Я обнаруживаю, что для меня приготовили цезарский костюм и наручные часы. Пару секунд я не решаюсь все это надеть. Мне кажется, я изменяю самому себе, натягивая позорный наряд. Меня встречают улыбками, но это не избавляет меня от чувства неловкости.

— Форма тебе очень идет, Мето, — отмечает Цезарь 1. — Я хочу, чтобы сегодня мы поговорили о человеке по имени Шаман. Поскольку он не пускал в свое логово никого, кроме тебя, нам трудно установить его личность. Итак, мы тебя слушаем.

— После побега я был ранен и находился в Промежутке, но, несмотря на свое состояние, я почувствовал, что она…

— Она?

— В смысле личность… парень, который за мной ухаживал, был не таким уж и страшным. Потом мне пришлось вернуться туда за снотворным для Марка, чтобы он не натворил глупостей, пока мы спим. А в другой раз понадобились лекарства для Страшняка.

— Стоп! — перебил Цезарь 1. — Все это нам и так известно. Мы хотим услышать точное описание Шамана. Мы видели, как вы бродили здесь ночью по коридорам и разговаривали. Было дело?

Я понимаю, что наш визит не прошел незамеченным и всего не скроешь.

— Мне и впрямь удалось завоевать его доверие, и он помог мне ухаживать за Страшняком. Этот здоровяк умеет нагнать страху, но он добросовестный и пунктуальный работник.

— Ты встречал его раньше? В смысле, когда жил в Доме?

— Нет, он слишком стар.

— Но у него вроде бы нет бороды… — встревает Цезарь 3, голос которого я слышу впервые.

— Он бреется… таким длинным ножом для операций.

Слышится стук в дверь. Мне приносят поесть. Я узнаю Оптимуса, которого считал погибшим в бою. Видимо, ему запрещено смотреть на меня. Цезарь 1 отрывистым жестом приглашает меня приступить к еде, после чего они с коллегой удаляются для переговоров. Я медленно пережевываю, еще раз обдумывая их последние вопросы. Они не знают, кто такой Шаман, и, вероятно, предполагают, что он пришел извне. Наверное, это их настораживает. Возможно, не надо было отвечать так категорично, когда Цезарь 1 спросил, не сталкивался ли я с ним в Доме. Я слышу обрывки их разговора: «Где он мог научиться… брить… бороду? И зачем ему это делать?.. Может, послать кого-нибудь? Не знаю…»

Во мне крепнет уверенность, что из-за меня Ева подвергается опасности. Они возвращаются. Я еще не доел, но Цезарь 3 убирает тарелку.

— Сменим тему. Расскажи, как ты обнаружил серую папку?

Если ответить «случайно», они не поверят, хотя это правда. Пораскинув мозгами, я заявляю:

— Во время восстания я решил проверить все документы в конторе Цезарей. Я искал бумаги, способные объяснить наше происхождение, но нашел только тетрадь, где рядом с именами детей были проставлены буквы «П», «В», «Э», и серую папку. Я узнал, что в ней, только после того, как смог подобрать десятизначный шифр.

— Значит, ты нашел ее практически случайно?

— Никто не рассказывал мне о ней раньше, если вас это интересует. Затем я унес ее вместе со своими вещами во время побега. Когда я добрался до пещер, ее отняли Рваные Уши, но, думаю, об этом шпионы вам уже доложили.

— Продолжай. Объясни, как ты смог раскрыть ее.

— Я никогда не думал, что мне это удастся, хоть и утверждал обратное. Враждебность Хамелеонов достигла тогда апогея, и мы рисковали жизнью ежеминутно. Тот факт, что Первый круг считал нас способными подобрать шифр, придавал нам значимости и обеспечивал нас защитой.

— И у тебя получилось? — спокойно спрашивает Цезарь 3. По его интонации трудно определить, вопрос это или утверждение.

Я улыбаюсь и выдерживаю паузу:

— Разумеется, нет, это невозможно. Перебрать десять миллиардов вариантов…

— Но нам сообщили противоположное…

— Значит, вам солгали.

Я невозмутимо выдерживаю взгляд Цезаря 1. Я знаю, что он блефует: мои друзья никогда бы не раскололись.

— Ладно, раз уж ты так утверждаешь. А Филипп?

— Я не знаю никакого Филиппа.

— Филипп, архивариус.

— Вы хотите сказать: Грамотей?

— Грамотей, именно… Значит, он еще жив. Пока что этого достаточно. Через некоторое время мы зайдем за тобой и предложим занятие, которое, как мы надеемся, тебя развеселит.

От них можно ждать чего угодно, но, не успев об этом подумать, я проваливаюсь в сон.

Позднее они бесцеремонно меня будят. Цезарь 3 затыкает мне рот красным платком, после чего тащит за собой по коридорам. Мы спускаемся по лестницам, ведущим в затхлую комнатку. Двое солдат конвоируют юношу с завязанными глазами. Я мгновенно узнаю Октавия. Что они задумали? Цезарь 3 выдвигает ящик стола, достает нечто вроде пинцета с заостренными кончиками и заявляет:

— Мы решили, что тебе будет приятно самому проткнуть ему ухо.

Простонав сквозь кляп, я пытаюсь передать мимикой отказ. Не хочется причинять боль своему другу.

— Это не так уж больно, — уверяет Цезарь 1.

Он всучивает мне холодное и тяжелое орудие. Я не реагирую, и тогда его тон становится категоричным:

— Давай, Мето, это приказ!

Я слышу, как мой приятель шепчет:

— Сделай это, Мето! Побыстрее!

Я хватаю пинцет, пахнущий ржавым железом, и подношу к левому уху Октавия. Я дрожу: не хочется его ранить. Нужно отдышаться. Никакой возможности поговорить с ним, успокоить. Я бегло провожу рукой по его волосам, а затем изо всей силы сжимаю пинцет, чтобы сократить страдания Октавия. Он не может сдержать крик. Солдат мигом отпихивает меня и продевает в ухо огромное кольцо, потом тянет за него, словно желая проверить, хорошо ли оно прикрепилось. Я знаю, что больше всего ему хочется еще раз услышать крик жертвы. Все кончено. Я снова бреду по коридорам. Мы взбираемся по ступеням, возвращаясь на наш этаж. Вскоре меня вталкивают в каморку без окон. Едва за мной запирают дверь, я бросаюсь к умывальнику, и меня рвет.

Я скидываю с себя ненавистный маскарадный костюм, запятнанный кровью моего друга, швыряю его на пол и топчу. Потом залезаю в постель. Хочется спать, но я не могу сомкнуть глаз. Меня охватывает дрожь, во рту пересыхает. Полночи я хлещу воду и поминутно ополаскиваю лицо. Сон одолевает меня лишь к четырем утра.