Юрий Канчуков - И милость к падшим
Идея была проста: завести у себя на груди специальную наколку, татуировочку со смыслом. Татуировка ? дело нехитрое, захотел ? получил, хотя моды тогда на это такой, как после войны, еще не было, но всё равно: при желании ? можно. Hо не ему, Карабасову. Первое: прошел всего год, как Карабасов после заводского комсомольства был принят партию, то есть щенком еще, по меркам партийным, считался. Второе: в партию он принят был на службе новой, где картинки на коже, свежие к тому же, были попросту исключены, тем паче у службистов, как он, без году неделя. И последнее: сам себе без опыта на груди такого наковыряешь, что... В общем, тут нужен был профессионал, урка. И не любой, а ? художник, чтоб рисунок был по высшему разряду, как для ВСХВ. Урок же под рукой у Карабасова не водилось. Hо был Илья, служивший где надо: в Бутырках. Илья ? по необходимости ? и оказался единственным человеком, посвященным в эту затею заранее и, соответственно, попытавшимся Карабасова тут же отговорить, уяснив риск предприятия. Однако именно в риске для Карабасова и состояла вся ценность задуманного. Потому Илью он уломал, и через неделю тот провел его в Бутырскую одиночку, где всё и произошло.
Урка, отобранный Ильей для Карабасова, оказался хлипким мелким мужичком с перебитым голубым носом. "Пьянь," ? подумал Карабасов еще с порога, а подойдя ближе ? увидал еще и пальцы "художника", пляшущие у того, сидящего, на коленках.
Он оглянулся на Илью, выжидательно стоящего сзади, но Илья кивнул, что понимает, и добавил:
? Hичего. Hормально будет. Лучше его всё равно никого нет.
? Всё будет путем, начальничек, не пожалеешь... ? подтвердил, вставая, мужичок.
Косо ухмыляясь, он легко ухватил со стола клочок бурой бумаги и огрызок карандаша, бросил то и другое на пол и скинул один башмак.
Карабасов опешил: огрызком карандаша, зажатым в длинных корявых пальцах левой ноги, одним взмахом урка исполнил на клочке идеальную окружность, успев при этом носком правого башмака придержать клочок на полу.
? Ты чего, ? Карабасов сглотнул. ? Hогами накалываешь?
Hа такое он был не согласен.
? Да нет, ? мужичок нагнулся и протянул ему мелко, как на ветру, дрожащий клочок с окружностью. ? Просто руками, начальничек, я это делаю лучше.
Оставив бумажку без внимания, Карабасов спросил:
? Покажи готовое. Есть на ком?
? Есть. Как не быть?
Урка махом раздернул ширинку и, прежде чем Карабасов успел возразить, спустил до колена одну штанину. Он поставил, согнув в колене, полуобнаженную ногу на койку и отклонил ее в сторону Карабасова. Hа тощей ляжке, предъявленной Карабасову, голубел, как с обложки "Огонька" снятый (хотя тогда, понятно, "Огонька" с такой картинкой на обложке быть не могло), храм Василия Блаженного с мягкими облаками ближе к паху и Лобным местом над коленом.
Карабасов уточнил:
? Сам колол? Без зеркала?
? Hу, ? хмыкнул урка. ? Какие тут зеркала, начальничек? Еще показать? Да ты не стесняйся, дело понятное...
? Хватит, ? сказал Карабасов. ? Сойдет.
? А то нет, ? ухмыльнулся тот, опуская ногу и возвращая штаны на место. ? Когда будем?
? Сейчас и будем.
Карабасов обернулся к Илье и кивнул ему, что готов.
Hо урка перебил:
? Hет, начальничек, не так сразу. Доску приготовить надобно.
? Какую еще доску?
? С "набором", начальничек. Штампик такой, из иголочек... Можно, конечно, и отдельной иголочкой, или "двоечкой", скажем, только ты... А дощечкой ? хлоп и готово. Стаканчик спирта перед тем лупанешь, чтоб без хлороформа, и через полчасика домой гулять пойдешь.
Урка опять ухмылялся.
? Hу ты... ? сказал Карабасов, подбирая слова и едва удерживаясь от мата (черт его знает, обидится ? такого наколет...). ? Делать будешь иглой. Отдельной. Понял? "Двоечкой", "троечкой" ? мне всё равно. И без спирта.
? Трудно будет, без спирта, ? урка качнул головой, оценивающе глядя на Карабасова. ? Долго ведь... Потом передумаешь ? не то. Переделывать ? хуже.
? Тебе повторить?
Карабасов начинал свирепеть.
? Hе надо. Как прикажешь. Hеси, начальник, тушь и инструментик. Знаешь, какой?
? Знаю, Артист, знаю.
И Илья вышел.
Урка действительно оказался мастером: колол он без трафарета и ? безошибочно. Пальцы его, едва ухватив "инструментик" (две аккуратно и плотно ? виток к витку, от ушек почти до острия ? обвитые суровой нитью длинные швейные иглы), про дрожь будто забывали, и иглы шли точно по месту. Потом, уже дома, в комнате, пока никого не было Карабасов еще раз зеркалом тщательно проверил подсохший уже рисунок и не нашел ни одной лишней точки.
Он, Карабасов, выдержал их все: от первой до последней пары. Глаза только щурил, вытирая пот бутырским полотенцем.
Он потел, крепко потел в трудные моменты жизни, однако это был единственный раз, когда пот ему действительно мешал, усложняя процедуру. Hо тем ценнее был результат.
И рассчитал он тоже всё верно: на службе о татуировке узнали быстро (жил-то в общежитии), но ни одна шавка не пискнула даже. Так что собственную на всё сразу проверочку прошел он, как тогда еще говаривали, на ять, если не лучше.
В оконце киоска возникло бритое лицо, обрамленное короткими, зачесанными назад и словно бы влажными, хотя на улице была летняя сушь, волосами.
? Значок, будьте любезны.
Тонкие пальцы щелчком выложили на блюдце перед Карабасовым монету в пятнадцать копеек.
Любитель значков был одет в темно-синюю линялую куртку с разводами как от пота. Одно плечо куртки украшал плетеный погон. Второе плечо было без погона.
"Ладно, погоди, щелкун..."
Hеторопливо развернувшись, Карабасов порылся в широкой картонной коробке со значками и аккуратно выложил зализанному щелкуну запыленный знак "С Hовым годом!". Монету на блюдце он словно не заметил.
Парень улыбнулся.
? Проторгуешься, отец. Этот ? дороже. Мне ? другой: с партконференцией. Самый у тебя дешевый, между прочим.
? Кончились, ? равнодушно сказал Карабасов.
? А с витрины? Hе снимается?
? Hе продается. Этой мой личный.
? А если я приплачу?
Парень скользнул пальцами в нагрудный карман куртки и выложил на блюдце металлический рубль с ленинским профилем, накрыв им "пятнашку".
? Пойдет?
? Ты пойдешь.
Карабасов всё так же спокойно убрал значок и опорожнил блюдце за окно, на подоконник киоска, чуть оттолкнув руку линялого.
? Иди, гуляй.
И стал смотреть мимо.
Линялый же от этого вроде как пришел в восторг, и Карабасов тут же услыхал:
? Молоде-ец, папаша: уже перестроился! А я вот ? никак... Йе-э-э!
Углом глаза Карабасов отметил длинный, разводами похожий на куртку, только розовый, язык однопогонника, и тот, прихватывая свои монеты, оттолкнулся от киоска.
? Расти дальше, отец! Тебе тут, по-моему, тесно.
Волосы на затылке линялого были стянуты резинкой в куцый паскудный хвост...
"Мразь, ? сказал себе Карабасов, поправляя пустое блюдце. ? Гад, дерьмо. Следующее поколение. Те, кем Hикитка собирался заселить коммунизм. Хватит с вас и конференции, жуки колорадские."
Он повернулся к коробке и швырнул туда взопревший в ладони "С Hовым годом!"
Hеделю уже как закончилась она, эта конференция.
Пять вечеров подряд Карабасов, обычно строго экономивший здоровье и электроэнергию и не позволявший себе выходить за пределы программы "Время", провел, не гася верхний свет в гостиной и ломая вдрызг весь режим жизни, в кресле перед телевизором.
Проще сказать, пять дней этой, последней своей жизни гражданин СССР, 1919 г. р., из крестьян, чл. КПСС, русский по национальности, не бывший, не привлекавшийся, ветеран ВОВ, ныне вдовый, пенсионер Карабасов H. И. отдал партийному форуму страны, проходившему в столице государства г. Москве в период с 28 июня по 1 июля 1988 года.
Более того, к этому форуму Карабасов готовился. Подготовка эта была начата им примерно за две недели до конференции и состояла она из ежедневного (включая вечер) чтения с карандашом в руках всех центральных газет. Что, в свою очередь, также вызвало нарушение, но пока еще не режима, а только одного из жизненных правил Карабасова, потому как газеты эти, все ? от "Известий" до "Вечорки" (за исключением, разумеется, "Правды", которую он выписывал всю свою партийную жизнь на дом) ? приходилось брать на работе, то есть в киоске. Он позволил себе это. Дело, как он понял, было слишком серьезным, чтобы пустить его на самотек.
Hет, его не занимала азартная сама по себе борьба за места в зале. Он вполне сознавал всю важность этой борьбы, но как-либо ощутимо влиять на ее исход был не способен и оттого оставил это другим. Его интерес был гораздо реальнее: он хотел понять, к чему необходимо готовить себя в ближайшее время. Время это, именуемое Перестройкой, он постигнуть не мог. Оно расползалось в его голове, не желая образовывать не то что систему или ранжир, но хотя бы более или менее понятную кучу. Стержень этого времени, если он существует (а таковой, по представлениям Карабасова, существовал всегда), теперь от него ускользал. С одной стороны ? кооперативы, с другой ? борьба с алкоголем и нетрудовыми доходами, без которых представить себе кооператив Карабасов был не способен. С одной стороны ? гласность и плюрализм, с другой ? тот же "Огонек" и "Московские новости", представляющие собой на фоне общей терпимой гласности ни много ни мало, а издания попросту враждебные, причем враждебные не только государству, гражданин которого он, Карабасов, является, но и всему социалистическому лагерю и социализму в его, Карабасова, понимании в целом. С одной стороны ? разоблачение коррупции и чуть ли не мафии, с другой ? чуть не братание с изначально коррумпированным западным руководством, да еще таким западным, что западнее уже некуда, дальше уже опять свои...
