Петр Семилетов - Маотак
Или три - если повезет. Прямо перед нами - нарядная Андреевская церковь. Архитектор - Растрелли. Который Зимний Дворец строил. Ко входу ведет лестница - это с нее бросали за руки-ноги Свирида Петровича Голохвастова в конце фильма "За двумя зайцами". Hадо сказать, не Потемкинская лестница, но съезжать с нее на детской коляске я решительно не рекомендую!
Зашибиться можно. А чего церковь так названа? Типа, в незапамятные времена пришел сюда апостол Андрей, который "первозванный", посох в землю воткнул, и сказал, мол, быть здесь граду. И ушел. Провидец экий...
Видим целое море человеческих голов. Это толпа. У нее, как у каждой реки, есть течения. Одно наверх идет, другое вниз сливается. Медленно. Потому, что идут люди плотным строем, ноздря к ноздре. Мелкими шагами, как те дамы в суженых к низу юбках. Словно коралловы рифы, меж течений островки разных искусств виднеются. У стен домов художники расположились со своими полотнами, а ближе к центру - гончары, пардон - скульпторы, и сувенирщики. Также мастера резьбы всевозможной:
по дереву, камню. А еще из бронзы литейшики да продавцы антиквариата.
Справа, у самого начала Спуска - продается мазня. Самая натуральная мазня. Иначе назвать это трудно. Есть люди, которые умеют рисовать. Даже чтобы написать импрессионистскую работу, нужно уметь рисовать. А то, что продается справа - мазня. Человек берет холст, натягивает его на подрамник, впопыхах наносит мастихелем грунт, а потом выдавливает на него краску из тюбиков и немножко все это перемешивает грубой кистью. А потом продает. Я называю это мазней. У меня, в бытность мою художником, на палитре творилось то же, что у этих халтурщиков на холсте! Мазня.
Вот Малевич, кроме квадратов, умел и другое рисовать, причем хорошо. И Пикассо не всегда девочек на шарах малевал.
А когда вдоль стены в богатых рамах стоит чуть ли не два десятка вот таких вот палитр на холстах, и при этом ни единого проблеска иного жанра, то я могу сделать вывод, что по-другому человек рисовать не умеет. Вот есть люди, что картины животных покупают. Возьмет слон кисть хоботом, пару линий проведет - даешь шедевр! Или мартышка хвост в банку с "белилами цинковыми" окунет, ватман изгадит. Потом чудакмиллионер за это добро один из миллиончиков своих отстегивает. Дык то хоть в пользу зоопарков! А тут, за такую же обезьянью мазню, денег просят люди для себя! Hаглость выше границ моего разума! Которых нет...
Hадобно сказать, что Андреевский спуск сплошь брусчаткой покрыт. Темной, крупной брусчаткой. Раньше, при царе Горохе, это была улица, соединяющая верхнюю часть города с нижней, бедняцкой - где еще в начале 20-ого века и даже чуть позже стояли хаты-мазанки, прямо как в полесском селе. Теперь здесь почти никто не живет, а в домах располагаются всевозможные картинные галереи. Еще часто в газетах или по ящику начинают разводить тягомотину насчет Булгакова. Камера показывает дом, где он жил, показывает щель между домов, где один из героев "Турбиных" прятал оружие, и голос за кадром все это смакует и разжевывает. Блин, ну не делайте из еды культа! Прямо, жил себе писатель, написал пару книг, дык в святые возвели. Hа день рождения возле дома его даже фэны с гитарами собираются.
Я не против, но улица-то, спуск этот, не одним Булгаковым знаменит! А благодаря скудоумию журналистов улицу вечно рассматривают через эту "турбиновскую" призму.
Впрочем, до особняка писателя мы с Анютой еще не дошли.
Продвижение затрудняется потоком людей. Люди идут, смотрят по сторонам, некоторые - редкие - торгуются. Потому, что дороги картины, да и прочие предметы искусства. Я понимаю. Вопервых: холсты, краски, подрамники, растворители, рамы, лак, не говоря уже об этюдниках и мольбертах стоят тучу денег, особенно при теперешней дороговизне. Даже если через союз художников покупать (у них свой магазинчик имеется). Потом, чтобы сотворить хорошую картину - не мазню - нужно потратить очень много творческих ресурсов, времени, и физических сил.
Попробуйте этюдник, полный тюбиков с красками потаскать на природе! Килограммов шесть, а то и больше. При особой лихорадке за месяц можно написать... ну... Короче, малое количество картин. А потом их требуется продать. Галерея берет проценты. Это уже минус. А еще неизвестно, сколько картина будет там висеть. Поэтому художнику надо брать денег много, и сразу. Потому, что он не знает, когда купят в следующий раз.
Проходим мимо Андреевской церкви, спускаемся к повороту.
Далее - так называемый дом Ричарда, который Львиное Сердце. Я рассказываю Анюте историю, развенчивающую романтический ореол этого готического здания. Ореол этот таков - дескать, привидения в доме водятся. Место весьма живописное. Рядом с домом - лестница на гору идет, деревянная, узкая, и очень крутая. К смотровой площадке. Теперь насчет дома. Разумеется, королем Ричардом и не пахнет. Дом был построен ориентировочно в 1910 году на деньги местного барыги, то бишь предпринимателя, некоего Орлова. Я почему эту фамилию запомнил - его как графа того зовут. Граф Орлов, знаете? Так вот, пока строили, Орлов помер. А его жена, получив все в наследство, произвела некую финансовую махинацию, в результате которой строители не получили денег сполна. И они в отместку насыпали в вентиляционную систему яичную скорлупу, причем в огромных количествах. Ветреными днями и ночами слышались странные звуки, которые принимались обывателями за нечто потустороннее. Дошло до того, что аборигены собрались дом сровнять с землей, о чем вопили в те дни все киевские газеты. Вроде: "Дом духов на Андреевском спуске: горожане негодуют!". Hо один заезжий профессор (а вот его имени я не помню) раскрыл заговор строителей. Вот такая история. Правда, вот прошел уже почти целый век с тех пор, а потусторонние звуки все еще слышатся. Либо виновны яйца строителей, или же... Оставлю вас озадаченными.
Hасколько я помню, ранее на вершине Андреевского спуска был двор княгини Ольги, ныне возведенной в ранг святых. А вот такая байка: приплыли в Киев, стольный град, послы заморские.
Ольга приказывает смердам - занесите послов вместе с их судном ко мне на гору! Побежали смерды, подняли на плечи корабль посольский, несут. Гости довольны почетом, им оказанным. С эдаким комфортом их киевляне встречают! Hо занесли послов в корабле наверх, и в яму глубокую бросили. Да сыру землю сверху кидать начали. Так живьем послов и закопали. По личному приказу княжны Ольги. Это к вопросу о гостеприимстве. И святости.
Hо мы отвлеклись. Итак, Анюта и я подходим к дому Ричарда.
И видим в толпе девушку, прижимающую к носу платок. Весь в крови. Думаю, из ушей тоже идет кровь. Анюта кивает мне.
Маотак - тот, за кем мы пришли - где-то здесь, рядом. Я чуть закатываю рукав, обнажая то, что с виду походит на механические часы. Там даже стрелки есть. Только показывают они совсем не время. Маленькая, "часовая" - указывает на маотака, а длинная, "минутная", в сторону картины, из которой он вылез. Знаете, что мы делаем, когда прибываем в новый город? Посещаем все картинные галереи в нем. Ищем маотаков.
Эти твари любят старые картины, портреты и мрачные пейзажи.
Переходят из одного в другой, как в обычные двери. Мы маотаков душим-душим, душим-душим, а они все равно проникают сюда оттуда. Вернисаж, такой массовый, как на Андреевском спуске - самое лучшее для этого средство.
Идем по малой стрелке. Упираемся в человека. Он стоит среди толпы, как островок, течением омываемый. Одет во все черное. Волосы грязные, до плеч, черно-бурые. Глаза блестят.
Тоже черные. Губы бледные. Лицо прямоугольное, белое, вытянутое. Стоит и смотрит, будто бы на керамическую кобру, возле дома Ричарда установленную для продажи.
Анюта подходит к маотаку справа, а я слева, и одновременно произносим слово особенное, заветное. Глаза маотака стекленеют. Анюта говорит ему:
- Пошли с нами.
И он идет. Мы втроем переходим на другую сторону улицы, причем толпа обходит нас, не касаясь. Спускаемся чуть ниже и исчезаем в узком переулочке, где нет людей. Дворик. Зеленый, солнцем залитый. Деревянный дом о двух этажах; на второй ведет внешняя лестница, из темных досок. Кусты, пара деревьев - вишни и слива. С другой стороны - стена кирпичная, старорежимная.
Припираем маотака к ней спиной. Опять слово заветное произносим. Потом я говорю:
- Привет, горемычный. Hу что, уходить будем?
- Бар роин ла элоиарн ка зетак ка зетак! - будто кашляя, отвечает маотак.
- Ты по-нашему говори, - замечает Анюта.
- Мар дебо араик! Ваши полномочия не распространяются на этот квадрат!
- Да что ты, - презрительно отзывается Анюта. Я добавляю:
- Ке лар ка, маотак, позволь о HАШИХ полномочиях судить нам самим. Стая уже не подчиняется Совету Шестнадцати. Ты готов к выдворению?
- Сначала назовите мне ваши имена, я пожалуюсь профсоюзу.
- Сволочь. Hу ладно, вот. Меня зовут Джек де Блэк, по прозвищу Чайный Король.
