Шарон Меркато - Люди разбитых надежд: Моя исповедь о шизофрении

Несколько дней я с увлечением пою ей. Став на кровати во весь рост лицом к окну и поднявшись на цыпочки, я тянусь вверх насколько возможно, пока мышцы в икрах не начинают трещать протестуя. Я стараюсь придумать гимны, которые должна петь тучке, но вскоре останавливаюсь на песни Битлз «Let It Ве». Она в самом деле патетичная. Наверное, я назвала бы десяток лучших радиохитов без особых сложностей, но не могу вспомнить никакого гимна. Я думаю, что Господь меня поймет.

Поднос за подносом мне приносят пищу, но я не хочу есть. В моей голове беспрерывное замешательство и волнение. У меня нет времени, чтобы есть, я очень занята! Мой мозг совсем не находится в покое, ни одной секунды. Шепчущие голоса обращаются ко мне из небытия. Сестра сказала, что им придется кормить меня с ложечки, если я не начну есть сама. Или еще хуже, они вынужденные будут кормить меня внутривенно. Чтобы их успокоить, я ковыряю черствый гамбургер.

Я познакомилась с другим пациентом. Должна добавить, не по собственному желанию. Он вошел в мою комнату и закрыл двери. Сначала я подумала, что это санитар или медбрат. У него был такой авторитетный и самоуверенный вид, какой обычно бывает у ответственных лиц. Но его одежда совсем не соответствовала. Голубая рубашка, с неопрятно пришпиленной и обтертой по бокам металлической буквой «S» на груди, была заправлена в изношенные синие джинсы с трехцветными шлейками. У него были широкие плечи и темные волосы с жирной челкой. Он все время раздраженно отбрасывал ее со лба. Я его боялась.

Гость отрекомендовал себя как Бобби. Я смотрела на него, вытаращивши глаза. В таком месте, как это, подобное обращение не кажется невежливым. Здесь это вообще естественно. Бобби просто не обратил внимания на мое молчание. Он поднял крышку подноса, который остался после обеда и скривился, глянув на его содержимое. Сбоку тарелки лежал надкусанный кусочек рыбы, а остальное заполняло паровое жаркое. Он резко откинул крышку, и та с грохотом упала позади. Я подскочила.

Бобби спросил, не сотрудничаю ли я с «ними». Под ними имелись в виду сестры, врачи, и все, кто носит карточки с именем на груди. Бобби объяснил, что в больнице существует система поощрений и предполагается, что все пациенты пользуются ей. Очевидно, если ты отказываешься от пищи, то ты лишаешься своих привилегий, которые состоят в том, чтобы носить обычную одежду (вместо больничного халата), выходить за пределы больницы и получать драгоценные воскресные отпуска.

Я спросила у Бобби, почему он здесь, и он ответил, что мы все здесь потому, что мы сумасшедшие. Я не могу поверить в это. Должны быть еще другая причина. Снова появились змеи, и я посоветовала Бобби передвигаться осторожно. Он попросил меня указать, где именно находятся змеи, и пошел, внимательно смотря под ноги.

Кровь пульсирует в моей голове, и я ощущаю сильный зуд на границе волос. Еще лишь наполовину проснувшись, я ощутила, что зуд перешел в неприятное покалывание, будто острой шпилькой. Что-то предчувствуя, я встала и пошла к зеркалу. Там я увидела на своей голове венок из колючек, который венчал ее наподобие короны. Он был сплетен из листвы и сухих ветвей. Не отторгая взгляда от своего отображения, я следила за своей рукой, которая приближалась к колючкам. Я ощутила, как мой палец на что-то накололся. Я внимательно посмотрела на него и увидела, как на самом кончике выступила капля крови и побежала вниз по пальцу. Сначала это была совсем маленькая капелька, но потом она превратилась в фонтан крови. Кровь залила мои руки и капала на ковер. Ко мне зашел санитар с прибором для измерения кровяного давления. Я отшатнулась назад, но санитар не мог понять моего ужаса перед этим безопасным прибором. Кровь продолжала потоками течь из моего пальца, и я боялась, что истеку до смерти, если он пережмет мою руку измерительным поясом. Санитар приказал мне лечь и сказал, что зайдет позднее. Кровотечение остановилось сразу, как только он ушел из комнаты.

Они пришли за мной. Они сказали, что я не могу больше есть в своей комнате. Настало время кушать вместе с другими больными. И настало время мне шагать по лабиринтам коридоров. «Карточка с именем» схватила меня за руку и вытолкнула в коридор. Я еще не заслужила привилегии носить обычную одежду и была одета в полинявший синий больничный халат с застежкой на спине. (Они не позволяют мне носить обычную одежду, поскольку думают, что я могу сбежать; и они правы.) Когда мы выходили в коридор, я ощутила на своей спине веяние холодного воздуха. Лишь потом я поняла, что моя задница была выставлена на общий осмотр. Другая «карточка с именем», что шла мимо, быстро застегнула халат на моей спине, подавая мне бумажные тапочки. Но я уверена, что все видели меня.

Коридоры расходятся во всех направлениях и выстланы таким же ковром защитного зеленого цвета, как и в комнатах. Я чувствовала себя как мышь в лабиринте и была признательная сестре, которая вела меня за руку. (Я, конечно, не сказала ей этого.) Комната персонала находилась в центре лабиринта. Мужчины и женщины с именами на карточках входили и выходили из нее. Они выглядели дикими и сумасшедшими. Больница состоит из 21 палаты для пациентов, комнаты для игры в бильярд, маленькой кухни, двух комнат для отдыха, столовой и нескольких комнат администрации. Есть также мастерская, на дверях которой висит табличка с надписью «Трудовая терапия». Мне кажется, что здесь пациенты делают пепельницы. Но точно я этого не знаю.

Сестра объяснила мне, что каждый больной должен принимать участие в общей программе лечения, по которой его день расписан по занятиям в разных лечебных группах. Когда она мне это объясняла, к нам подбежал Бобби. Он громко чмокнул меня в левое ухо. Звук его поцелуя отразился эхом в голове, что вынудило меня смутиться. Бобби спросил сестру, может ли он сам показать мне больницу, но она отрицательно покачала главой. Я была разочарована: Бобби мог стать человеком, которому бы я доверяла. Мне позарез нужно хоть кому-нибудь доверять.

Экскурсия закончилась. Сестра повела меня по коридорам назад в мою комнату, и реальность окружающих вещей ошеломила меня. Я пристально вглядывалась во встречные лица. Старые и молодые мерили шагами пол, наклонив голову. Глаза у них были стеклянные. Они напоминали стайку заблудших голубей, которые смущенно посматривают во все стороны, выглядывая своих врагов.

Между ними был мужчина в инвалидной коляске, как мне кажется, среднего возраста, который курил сигарету у самого фильтра. У него на губах были коричневые язвы от ожогов, которые гноились.

Мимо нас прошла молодая девушка лет девятнадцати с длинным желтым растрепанным волосами, которые закрывали ее лицо. Она что-то настойчиво шептала сама себе. Потом я рассмотрела ее получше. Это была женщина 35–37 лет. Она сидела на стуле, и сестра мерила ей кровяное давление. Одна ее рука от предплечья и ниже была покрыта швами. Она игралась, накладывая себе швы, это было очевидно для каждого.

И именно в этот момент меня охватило странное ощущение полета. Мне показалось, что я могу оторваться от пола и полететь над людьми в коридорах. Адреналин заполнил мой кровоток, и я оттолкнула прочь руку сестры, готовая к полету. И я побежала. Я полностью контролировала свое состояние. Я была сильной и уверенной. Люди прижались к стенам, испугавшись, что я собью их с ног. Путь был свободный, и я летела коридором с невероятной скоростью. Я никогда не думала, что во мне столько силы. Ощущение было чрезвычайное.

Два санитара перекрыли один из выходов, и я вынуждена была развернуться и бежать в другом направлении. Я слышала, как сестры приказывают больным расходиться по своим комнатам. Большинство больных казались испуганными, а некоторые даже были в панике. Я читала эти чувства на их лицах, но не могла их понять. Я не хотела сделать кому-то плохо. Я лишь желала вырваться отсюда.

Я летела коридором к другому выходу. Две сестры встали напротив дверей, взяв друг друга за руки. Они выглядели очень суровыми и агрессивными. Я остановилась посредине между двумя выходами, переступая с ноги на ногу. Шансы для побега значительно уменьшились, и, обезумев от ужаса, я посмотрела на потолок.

За это время коридоры уже опустели, а персонал был стратегически дислоцирован возле каждого выхода. Несколько сестер медленно подошли и окружили меня. Я прорвалась сквозь их круг, стремительно побежала в свою комнату и закрыла за собой двери, лихорадочно ища места, где можно было бы спрятаться. На дверях туалетной комнаты не было замка, этот вариант не подходил. Я не могла спрятаться под кровать, поскольку змеи давно уже ждут такой возможности чтобы схватить меня.

Но было поздно. Они вошли в комнату и окружили меня, и я снова проскользнула между ними. Я забралась на кровать и бросилась к окну. Я знала, что все мои усилия напрасны, но старалась вылезти в окно. Мои ногти скребли оконное стекло. Я перестала думать и вела себя как загнанное животное. Чья-то рука сжала мое плечо, я оглянулась и начала выкрикивать непристойности, надеясь, что испугаю их. Но это не подействовало. Очевидно, они привыкли к подобным сценам. Множество рук схватили меня и прижали к кровати. Я старалась бороться с ними, но напрасно. Они насели на меня и, все еще барахтаясь, я увидела иглу. Они собирались убить меня ею! Кто-то стаскивал с меня белье, я закричала. Они хотели сначала изнасиловать меня, а потом убить. Все ужасные истории об обращениях с пациентами в сумасшедших домах пришли мне на ум. Я ощутила как игла прошла сквозь кожу и очень медленно вес тел, навалившихся на меня, начал уменьшаться. Я смотрела через полузакрытые веки на их ноги, когда они друг за другом выходили из комнаты. Человек, черты которого я не могла различить, что-то шептал на ухо, поправляя волосы на моем лбу. Он сказала, что все будет хорошо. Меня не изнасиловали и я не умерла, но я проспала несколько дней.