Фредерик Пол - Ловушка
— А почитатели ловят его в коридорах, — закончил доктор Рамос и засмеялся. — Не беспокойтесь, доктор Грю. Мы не обидимся, если вы уйдете к себе.
— Я не уверен даже, что этот мир — наш, — пробормотал Ларри.
Он был раздражен и плел что-то несуразное.
— Между прочим, я еще ничего не сделал, — добавил Ларри. — В отличие от вас, Чип. Но когда-нибудь сделаю.
— Не прибедняйтесь, — сказал доктор Рамос. — По-моему, мы чересчур расшумелись. Не поискать ли какое-нибудь место, где можно спокойно поговорить? Если, конечно, вы не возражаете, доктор Грю…
К тому времени я был почти убежден, что обязан побеседовать с Ларри и доктором Рамосом. Мы поднялись ко мне, потом перешли к Ларри. Нам принесли обед, и мы продолжали разговор за столом. Я рассказал все, что когда-либо думал о системном подходе к передаче информации. Доктор Рамос оказался идеальным слушателем. Он схватывал с полуслова. Я не сомневался в своей правоте и, как ребенок, предвкушающий Рождество, с восторгом вычислял, сколько работы можно сделать за год. Мы стали прикидывать, как скоро можно запустить флот межзвездных кораблей, если работать все рабочее время. И вдруг наступила тишина. Ларри поднялся и распахнул дверь на балкон. Двадцатью этажами ниже лежал Лос-Анджелес, с южных холмов надвигалась гроза. От свежего воздуха я сразу пришел в себя и вспомнил, что через семь часов мне предстоит читать проклятый доклад.
— Пожалуй, пора расходиться, — сказал доктор Рамос. Ларри начал было возражать, но потом согласился.
— Ладно, — сказал он. — А я еще посижу над вашими заметками, Чип.
— Только не потеряйте, — отозвался я и вернулся к себе в номер. Счастливый, я долго лежал с открытыми глазами, прежде чем провалиться в сон о пятидесяти рабочих неделях в году.
Проснулся я легко. Мы договорились позавтракать у Ларри, чтобы я мог забрать бумаги перед утренним заседанием. Выйдя в коридор, я увидел идущего навстречу доктора Рамоса.
— Доброе утро! — весело сказал он. — Я только что разбудил молодоженов, и они, кажется, остались этим недовольны. Разве номер Ларри не 2051?
— 2052. С другой стороны.
Мы пошли к Ларри вместе, и доктор Рамос рассказал по дороге довольно скабрезный анекдот. Я постучал в дверь, но ответа не было. Все еще смеясь, я сказал: — Неужели он забыл о встрече?
— Давайте толкнем дверь.
Я попробовал, и дверь открылась.
Ларри в комнате не было. Постель смята, двери в ванную и на балкон распахнуты.
— Вряд ли он ушел, — сказал доктор Рамос. — Вот его туфли.
Я вышел на узкий балкончик. Там стоял вымокший под ночным дождем шезлонг и валялись окурки.
— Похоже, что он был здесь, — крикнул я и, осознавая мелодраматизм своего порыва, перегнулся через перила. Там, далеко внизу, у фонтана, что-то лежало, а рядом стоял человек и кричал. В тишине раннего утра звук голоса пронизывал все 20 этажей, которые отделяли нас от Ларри Резника.
Утреннее заседание отложили. Был долгий и неприятный спор с Горди Маккензи, который желал читать свой доклад точно по расписанию, в три часа, а мое выступление перенести на то же время. Утро я провел с полицией, которая пыталась установить, случайно или намеренно Ларри упал с балкона. Во всяком случае, он держал в руке мои заметки, и теперь листки можно было искать у сточных решеток Лос-Анджелеса. Проклятый день.
Однажды Краффт Эрике прочитал доклад, рассчитанный на двенадцать минут, за три минуты сорок пять секунд. Я попытался побить его рекорд и почти достиг успеха. Потом пошвырял вещи в чемодан и спустился вниз, намереваясь отправиться домой ближайшим рейсом. Но портье сказал:
— Доктор Рамос очень просил вас о встрече.
Я заколебался. Впрочем, дальнейшее от меня уже не зависело — через вестибюль ко мне спешил Рамос.
— Уделите мне двадцать минут, — проговорил он.
Доктор Рамос, когда хотел, мог быть твердым и властным. Мы сели за столик, подошла официантка, и, не спрашивая меня, доктор Рамос отправил ее за кофе и бутербродами.
— Чип, я очень сожалею о потере ваших бумаг. И не хочу, чтобы вы сдавались.
На меня навалилась усталость.
— Не беспокойтесь, доктор Рамос…
— Зовите меня Ласло.
— Я не сдамся, Ласло. Сошлюсь на что угодно, лишь бы освободить время, и постараюсь восстановить по памяти. За неделю… Нет, вряд ли, придется разыскивать статьи, но рано или поздно…
— Вот об этом я и хотел поговорить. — Девушка принесла кофе и бутерброды, Рамос жестом отослал ее. — Видите ли, я прилетел сюда ради вас.
— Вы интересуетесь фотометрией? — удивился я.
— Меня интересует не доклад, а идея. Та, о которой мы говорили ночью. Пока Ларри не познакомил нас, я и не подозревал, что мне нужны именно вы. Теперь я в этом уверен.
— Но у меня уже есть работа, доктор… Ласло.
— Я и не предлагаю вам место.
— Тогда что же?
— Возможность осуществить вашу идею. У меня, вернее у фонда, есть деньги, которые нужно истратить. Мы ищем исследования, которые не укладываются в привычные рамки. Грандиозные. Как ваша работа.
Это было похоже на сказку.
— Я уже звонил в Вашингтон секретарю правления, он у нас на крючке. На следующей неделе собирается совет попечителей, и я хочу, чтобы вы там были.
— В Вашингтоне?
— Нет. Фонд международный, мы встречаемся у озера Комо. Вы получите все, что нужно. Сотрудников. Помещения. У нас есть центр в Эймсе, штат Айова, но ездить туда придется не часто — скажем, раза два в месяц. И, — Рамос улыбнулся, — я понимаю, вам это безразлично, однако появится строка в «Кто есть кто»… И еще я уполномочен предложить вам войти в совет попечителей.
— Все это так неожиданно, Ласло…
— Попечители собираются во Флэгстаффе — там у нас загородный клуб. Всего шесть раз в год. Вам понравится. Дело стоит того, Чип.
Он продолжал говорить, а я слушал, боясь шелохнуться. Сбывалось все, о чем я мечтал. И уже на следующей неделе, в огромном светлом зале с окнами на озеро Комо, я стал директором проекта, почетным членом оргкомитета, получил статус попечителя и сорок одного подчиненного.
На днях мы открываем в Эймсе Мемориальный комплекс Лоренса Резника. Название предложил я, все поддержали. Год был нелегкий. Чертовски обидно, что так много времени уходит на администрирование и совещания. Но Ласло лишь улыбнулся, когда я стал ему жаловаться.
— Не падайте духом, — ответил он. — Давно уже сказано: «Поспешай медленно». Кстати, я говорил, какой успех имело ваше лекционное турне?
— Спасибо. Надеюсь, когда войдет в строй мемориал Резника, у меня будет оставаться больше времени.
— Совершенно верно! Скажу по секрету — вас решено назначить в президентскую комиссию по межпредметным связям. Сообщение пока неофициальное, но все уже согласовано. Мы готовим подходящую резиденцию, там будет личный кабинет, где вы сможете держать свои бумаги между поездками.
Разумеется, я сказал ему, что если он имеет в виду те заметки, которые я пытаюсь восстановить, то им не требуется так много места. Говоря честно, им вообще не требуется места, ведь я так и не сумел выкроить для них время. Но рано или поздно я это сделаю, если повезет. Пока не везет. Бедняга Хонимен, например… Я уже написал ему, просил выслать свои работы — и тут услышал, что в шторм перевернулась его яхта. И никто не знает, где он хранил свои записи.
Да, вот еще что. Незадолго до смерти Резник сказал странную вещь. Будто мир сговаривается против человека, который чего-то достиг. И добавил: «Я не уверен даже, что этот мир — наш».
Кажется, я понял, что он имел в виду. Предположим — совершенно абстрактно, — будто кто-то не хочет, чтобы мы развивались быстро. Кто-то из иного мира…
Глупо. То есть я думаю, что глупо.
Но если все-таки продолжить эту линию, то получится не глупо, а совсем наоборот. Я хочу сказать — страшно. Дважды меня едва не сбили перед собственным домом какие-то ополоумевшие водители. И воздушное такси, на которое я опоздал, — оно разбилось на моих глазах.
И еще я хочу кое-что выяснить. Во-первых, где фонд берет деньги. А во-вторых, — и я проверю это, как только окажусь в Лос-Анджелесе, — действительно ли в номере 2051 жили молодожены, которых случайно потревожил Ласло Рамос как раз в то время, когда Ларри падал с двадцатого этажа.
