Неизвестно - Дернович «Литва» и «Русь» XIII-XVI вв. как концепты белорусской историографии
Концепция Ермаловича [23] вызвала живую реакцию в Беларуси и за её границами - появились критики [24] и, одновременно, эпигоны. Эта концепция активно проникла в историко-публицистическую и популярную литературу (Владимир Арлов [25], Витовт Чаропка [26]).
В плане определения места «Литвы» и «Жмуди» к взглядам Ермаловича весьма близок белорусский эмигрантский историк Павел Урбан. «Жмудь» Урбана - это так же понятие значительно более широкое, чем историко-этнографический регион Жемайтия. Важная задача Урбана - разграничить «литвинов» и «жмудинов». В рамках этой программы находится утверждение историка, что «от 1579 года в изданиях, которые… выходят в Кёнигсберге, жмудинский язык начинает называться литовским» [27]. Уже в новейший период в Беларуси была опубликована новая работа Урбана. В книге «К вопросу этнической принадлежности древних литвинов» автор сформулировал следующий тезис: «Аукштайтия была отдельной землёй и никогда не отождествлялась с собственно Литвой» [28]. Расширенный вариант (в первую очередь через включение приложений) этой книги под названием «Древние литвины» был опубликован через 7 лет [29]. Используя свою интерпретацию ономастического материала, Урбан, как и раньше, стремился обосновать свою главную мысль о славянском происхождении племени Литва. В этом взгляды Урбана были более радикальны, чем даже у Ермаловича, который безусловно признавал балтское происхождение древних литовцев.
Неожиданно взгляды Урбана поддержал гомельский лингвист и историк Александр Рогалев. Говоря о Верхнем Понеманьи как о регионе, где в середине XIII в. возобладали центростремительные тенденции, исследователь выделяет и те территории, которые станут "яблоком раздора" сначала ВКЛ и Червоной (Галицкой) Руси, а затем ВКЛ и Московии. "На этих, "переходных", землях сохранится реликтовый древнерусский суперэтнос, инертный, аморфный, безынициативный, консервативный, но коварный своим непостоянством и неопределённостью в политических симпатиях" [30]. Рогалев считает, что остатки этого древнерусского суперэтноса на протяжении XIV-XV вв. вошли в состав русской, украинской и белоруской народностей. И в силу того, что каждая из этих народностей вбирала в себя в Верхнем Поднепровье, Посожье, в Припятском и Чернигово-Сумском Полесье (всё это - очень архаичные зоны в историческом, этнографическом и лингвистическом отношении) остатки древнерусского суперэтноса, чёткие языковые границы между названными народностями не обозначились. Как видим, гомельский исследователь активно использует понятийный аппарат Льва Гумилёва [31].
В вопросе локализации «исторической» Литвы Рогалев солидаризуется с Ермаловичем [32]. К XIV в., по мнению Рогалева, на современной белорусской территории явственно различаются два основных этнонима - «литвины» и «русины». И далее следует следующая констатация: «Литвины - это представители нового восточнославянского этноса, русины - это обобщённое наименование восточнославянских субэтносов и этнографических групп в границах былой Древней Руси» [33]. В собирательном наименовании «литва», «Литва» сочеталось два значения: собственно этническое и территориально-географическое. По мнению Рогалева, второе из этих значений являлось более устойчивым. На практике это означало, что соответствующее собирательное наименование в территориально-географическом его понимании закреплялось за той или иной территорией. «Вот почему Верхнее Понеманье называлось Литвой и до возникновения белорусов, и в новое время, вплоть до XIX-XX вв.; вот почему и государство, которое неизбежно оформил возникший этнос, называлось Великим княжеством Литовским» [34]. Похоже, Рогалев всё же не решил поставленную перед собой задачу объяснения перехода названия с балтского на славянское население.
Александр Кравцевич настаивает на изначально биэтничном наполнении хоронима «Литва» (Lithuania Propria). По мнению этого белорусского историка историческое ядро ВКЛ - Верхнее и Среднее Понеманье, - представляло собой межэтническую контактную зону, заселённую смешанным балто-славянским населением. И далее: «Создание нового государства не остановило процесс балто-славянского взаимодействия и не изменило его характера» [35]. Как раз в этом А. Кравцевич видит причину того, почему правящая династия ВКЛ хоть и имела балтское происхождение, тем не менее, по его мнению, не пыталась остановить процесс ассимиляции балтов восточными славянами, а, наоборот, способствовала ему, принявши восточнославянскую систему государственной организации и древнебелорусский язык в качестве государственного. Базовы вывод Кравцевича следующий - ВКЛ с самого начала было биэтническим балто-восточнославянским государством с доминированием восточнославянского элемента [36]. Следует отметить, что когда последний вывод (о доминировании) приложить к политической истории ВКЛ середине ХIII-XIV вв., то он явно не срабатывает.
Своё видение названий средневековых регионов Беларуси эпохи ВКЛ ещё в 1991 г. предложил этнограф Михаил Пилипенко. Он указывал, что региональным названием жителей Центральной части Беларуси в ранний период существования белорусского этноса и в последующее за ним время был многозначный термин «литвины», а сама территория центрального региона нередко называлась «Литвой» [37]. В этнографическом отношении этот регион характеризуется наличием элементов и черт как северного (или северо-восточного), так и южного (или юго-западного) комплексов традиционной белорусской культуры, переплетением этих элементов и черт, их синтезом, бытованием их переходных форм [38]. М. Пилипенко назвал ряд факторов, которые повлияли, по его мнению, на распространение название «Литва» на Центральную часть Беларуси. Это, в том числе, и близость региона к этнической Литве, занимавшей территорию между Невяжею и Вилией. А термин «литвины» является славянской формой этнического названия литовцев [39]. В Центральном же регионе по сравнению с Припятским и Двинско-Днепровким рядом с восточнославянским населением проживала большая группа людей балтского (литовского) происхождения. Затем большая часть этого населения была ассимилирована и, несомненно, повлияла на своеобразие название жителей этого региона и на своеобразие их культуры.
На фоне подобных обобщающих работ, авторы которых поставили перед собой задачи создания целых концепций этно- и нациогенеза, позитивистски направленной выглядят разработки Вячеслава Насевича и Михаила Спиридонова, одна из статей которых написана в соавторстве. Эти работы касаются в первую очередь локализации регионов «Русь» и «Литва». Подобный большой фактический материал был собран М. Спиридоновым во время подготовки его исследования «Закрепощение крестьянства Беларуси» [40]. Дело в том, что М. Спиридонов соcтавил картотеку населённых пунктов ВКЛ XVI в. с атрибутами административно-территориальной принадлежности, собственности и др. На рубеже ХХ и XXI вв. эта картотека стала основой для создания карт административно-территориального деления ВКЛ (в первую очередь после административно-судебной реформы 1565-1566 гг.). В сотрудничестве с В. Насевичем Спиридонов [41] провёл анализ разнообразных опубликованных и неопубликованных источников (главным образом XVI в.) - официальных государственных и частных актов: завещаний, заявлений-жалоб, инвентарей, инструкций, приказов, листов (залоговых, продажных, судебных и т. д.), сеймовых ухвал, «Уставы на волоки» 1557 г., Пописа войска ВКЛ 1567 г. и др. В результате к «Руси» в узком значении было отнесено 122 населённых пункта (см. Карту 3), которые занимают исключительно восточную часть Беларуси. Особенно часто «руские» дворы и сёла локализируются в верховьях Березины (Днепровской) и в северной части Оршанского повета - именно там находилось много магнатских и шляхетских вотчин, собственники которых одновременно владели имениями в других регионах ВКЛ [42]. В этом смысле полоцким и витебским боярам не было большой необходимости определять свои имения как «руские», так как они и так находились в исторической Руси. Вот этот направленный фокус позволяет понять принцип указания региональной принадлежности топонимического объекта - как уточнение местонахождения в противовес к другим имениям, находящимся в традиционно понимаемой «Литве». Но в акцентуации внимания к этому подходу есть и рискованная сторона - из проблемного поля анализа практически полностью выпадает Украина. Таким образом, по мнению авторов, контекстуально Русь встречается в источниках наравне с другими регионами ВКЛ - вместе с Литвой, Жмудью, Волынью, Киевщиной, Подляшьем, Подольем, Полесьем [43]. Думается, что авторы в своих рассуждениях пошли вслед за неверной археографической практикой. Как известно, в текстах XVI в. редко встречаются знаки пунктуации и часто их значение отличалось от современного. Исследователям надо быть очень осторожным в проставлении таких знаков. Вот как воспроизводится в соответствии с изданием начала ХХ в. цитата из послания Сигизмунда Августа 1569 г. своим воеводам и наместникам о том, что крымский хан «умыслил земли наши Руские, Подольские, Киевские и Волынские воевати» [44]. В приведенной форме, когда после обозначения «руские» проставляется запятая, то действительно может создаться впечатление, что украинские территории отделяются от региона Русь. Вместе с тем, именно украинские «руские» земли были в первую очередь объектом нападений крымских татар. Скорее всего определение «руские» в данном документе как раз и относится к украинским регионам.
