П.А.Сарапульцев - Гомосексуализм и пропаганда гомосексуализма с точки зрения либерализма и биоэтологии
Интересно, как это покажет дальнейший разбор доводов “за” и “против” закона, что отношение к нему у либералов противоречит их собственным принципиальным убеждениям и высказываниям.
Второй обращающий на себя факт заключается в воинствующей антинаучности и не требовательности к своим доводам многих противников закона при одновременной повышенной требовательности к доводам оппонентов.
Так Юрист Максим Черниговский вначале честно признаётся: “Я, конечно, не эксперт в вопросах сексологии”, а потому позволяет себе судить “с точки зрения формальной логики и здравого смысла”, но тут же огульно обвиняет своих противников в том, что “большинство людей, которые говорят или пишут подобное, не слишком задумываются над смыслом своих слов” и требует от автора законопроекта представления “в своей сопроводительной записке ссылки на результаты серьезных научных исследований, заключения экспертов по поставленной проблеме и т. п.”. (17) Кому-кому, но юристу-то непростительно не знать классическое юридическое положение - ignorantia non est argumentum (незнание - не довод).
Трудно признать за довод и заявление руководителя молодежных и образовательных программ общества “Мемориал ” Ирины Щербаковой “Я видела в Германии гей-парады, но что-то не видела детей, которые принялись бы насилие применять или стали бы все геями”. (8)
Но уж совсем непростительно для такого блестящего полемиста, как главный редактор журнала “The New Times” Евгения Альбац, в ответ на цитату из выступления президента Института исследования семьи Пола Кэмерона: “У России есть редчайшая возможность для того, чтобы избежать печальной участи западных стран, признавших гомосексуализм некоторой моральной нормой, и сделать осознанный выбор в пользу своих традиций и нравственных ценностей”, гордо заявлять “Я не знаю такого человека, его не знает никто…. этот не ваш не пойми какой Кэмерон… вытащили кого-то из погребов”. (2)
И как часто бывает в России, отсутствие аргументов заменяется прямым оскорблением противной стороны. Ибо никак иначе не объяснить обвинения сторонников принятого закона в том, что он вводит фашизм (2), да ещё и “такой ползучий фашизм”, почему-то сочетающийся с “совершенно средневековым мракобесием”. (2)
То, что эти противники нового закона пусть даже неосознанно употребляют понятие фашист, как бранное слово русского языка, характеризующее крайне злобных и агрессивных людей (Словарь Ефремовой), варваров (Словарь русских синонимов), подтверждается явной надуманностью их ответов на вопрос Е. Альбац: “А фашизм - в чем?”. Оказывается в том, что введённый закон отрицает “социальную равноценность традиционных и нетрадиционных брачных отношений” (2), и что он “предлагает признать, что… тот процент населения, который предпочитает гомосексуальные связи, хуже”. (2)
Конечно, вышеуказанные критики прекрасно понимают, что приводимые ими обоснования, скорее всего, попадают под термин сексизма - половой дискриминации по признаку пола или гендерной идентичности (18), но сексизм бранным словом не является, и поэтому они его для характеристики оппонентов не используют.
Понятно, что обижаться на сверх эмоциональных и недостаточно образованных людей, в общем-то, бессмысленно. Жаль только, что в азарте развернувшейся дискуссии некоторые действительно высококультурные противники закона, такие как Николай Сванидзе, оправдывают их тем, что “какой закон, такие и действия ответные”. (1)
Естественно, что помимо оскорблений у противников принятия закона о запрете пропаганды мужеложства, лесбиянства, бисексуализма, трансгендерности среди несовершеннолетних имеются и более весомые аргументы.
Из них наиболее часто используется утверждение в неправомочности введения в закон понятия пропаганда. При этом для начала ставится под сомнение само понятие “пропаганда”. И если для одних “понятие “пропаганда гомосексуализма” слишком размыто” (17), то для других оно вообще не понятно и заставляет их для начала патетически вопрошать: “А что такое пропаганда?”, (1, 9) и, не получив ответа из воздуха, возмущаться тем, что “в этом законе питерском не прописано, что такое пропаганда”. (1)
Если учесть, что даже юрист Максим Черниговский считает, что “словосочетание “пропаганда гомосексуализма” - какая-то бессмысленная комбинация слов. С тем же успехом можно “пропагандировать” восход солнца и закат” (17), то может быть действительно “… никем не сформулированы… критерии пропаганды”? (1)
Попробуем обратиться к достаточно широко распространённым источникам. В Большой советской энциклопедии под пропагандой (лат. propaganda — подлежащее распространению, от propago — распространяю) понимается “распространение политических, философских, научных, художественных и др. взглядов и идей с целью их внедрения в общественное сознание и активизации массовой практической деятельности”. (19) Понятно, что в коммунистической России, активно пропагандирующей “преимущества” советской системы пропаганда понималась как нечто положительное и жизненно важное. И потому “решающим для понимания процесса пропаганды” являлись тогда “социальные интересы её субъекта, их соотношение с интересами общества в целом и отдельных групп, к которым обращена пропаганда”. (19)
Естественно, что усвоенные практически с детства понятия легко не меняются. Так даже в монографии 2000 года А.М. Цуладзе разделяет пропаганду на позитивную, цель которой “способствовать социальной гармонии, согласию, воспитанию людей в соответствии с общепринятыми ценностями”, и негативную, которая “навязывает людям те или иные убеждения по принципу “цель оправдывает средства”. Цель негативной пропаганды — разжигание социальной вражды, эскалация социальных конфликтов, обострение противоречий в обществе, пробуждение низменных инстинктов у людей”. (20)
В отличие от советской и современной российской точек зрения определение пропаганды в энциклопедии Британника не допускает никакой двойственности, поскольку “от других способов распространения знаний и идей пропаганда отличается нацеленностью на манипуляцию сознанием и поведением людей”, причём “для достижения своих целей пропаганда может отбрасывать некоторые важные факты или искажать их, а также пытаться отвлечь внимание аудитории от других источников информации. Преднамеренное искажение и фильтрация информации отличает пропаганду от образования”. (21) Важно отметить и то, что пропаганда всегда является “заранее спланированным и целенаправленным духовным воздействием на аудиторию, целью которого является привлечение аудитории на сторону того, кто ведет пропаганду, то есть контроль за мышлением и поведением”. (22)
Таким образом заявлять, что понятие пропаганды туманно, или что она может быть позитивной можно только по незнанию или из желания доказать свою точку зрения любым путём. В конце концов, как разумно предлагает Дмитрий Киселев: “Что касается толкования слова “пропаганда”, то в ходе принятия новой статьи административного кодекса его можно уточнить в подзаконных актах, как это обычно и делается после принятия самого закона”. (23)
Тем более что сторонники закона достаточно подробно раскрывают, как общие принципы выявления пропаганды, так и конкретные её проявления. Так председатель Московской Городской Думы Владимир Платонов в передаче на радио “Эхо Москвы” достаточно чётко объяснил, что “публичными действиями, направленными на пропаганду мужеложства, лесбиянства, бисексуализма, трансгендерности среди несовершеннолетних в настоящей статье следует понимать деятельность по целенаправленному и бесконтрольному распространению общедоступными способами информации, способной нанести вред здоровью, нравственному и духовному развитию несовершеннолетних. В том числе сформировать у них искаженные представления о социальной равноценности традиционных и нетрадиционных брачных отношений”. (9) А телеведущий Дмитрий Киселев уточнил в письменном виде основные проявления агрессивной пропаганды гей-сообщества: “Это, например, гей-парады, “просветительские пикеты” у школ и детских библиотек, раздача литературы”. (23)
К сожалению, большинство противников закона не случайно отрицают наличие понятия пропаганда, поскольку отвергают даже общепризнанные представления о пропаганде среди несовершеннолетних. Вот как, например, отвечает Н. Сванидзе на вопрос Э. Геворкян: можно ли расценить как пропаганду проведение одиночных пикетов активистов ЛГБТ движения у входа во Дворец пионеров на Невском проспекте? “Я не считаю, что это пропаганда…. Если бы они говорили “Вы знаете, когда мужик спит с мужиком, это гораздо лучше, круче и класснее, чем когда мужик спит с женщиной”, вот это была б пропаганда. А когда они говорят “Ребят, мы имеем право и на то, и на другое, и на третье, законом не запрещено”, это не пропаганда”. (1) Трудно представить, что такой высококультурный журналист, как Н. Сванидзе не понимает, что в Доме пионеров располагаются не питерские депутаты, а дети. Просто приверженность к своим психологическим ценностям, основанным на идеях либерализма, он невольно ставит выше заботы о реальных подростках.
