Unknown - Побег в другую жизнь (СИ)

С того далекого дня, как я впервые провалился в «портал», как сам потом это назвал, хождение в другой мир стало моим самым любимым летним занятием. То, что это именно другой мир, я понял тогда, когда увидел местных жителей. Так-то ничего особенно экзотического там не было. Не Сибирь, но вполне потянет за Европу. Правда, в Европе давно уже нет таких лесов.

Но в тот первый день, обнаружив себя лежащим на краю теплого вонючего болота, я перепугался до икоты. Сейчас думаю, что мне очень повезло тогда, что я никуда не перекатился, а вскочил ровно на том же месте, на которое упал. И взвыл, больно стукнувшись макушкой об часть лесного завала в своем родном мире. Потом уже я выяснил, что попасть домой оттуда можно только так: сначала лечь или сесть на землю, или вернее в воду в определенной точке, потом подняться. До сих содрогаюсь при воспоминании о том, как я выбирался в первый раз. Туда-то что, упал и все, а вот обратно… Короче, когда я, наконец, задыхаясь, упал на покрытую слежавшейся хвоей землю, на мне места живого не было. Если бы мне тогда сказали, что я когда-нибудь снова туда полезу, я бы того человека придушил на месте. Но ровно через неделю пришел сам, совершенно добровольно, но на этот раз подготовленный, как только мог. И приходил еще и еще. Тянуло и любопытство, но больше всего, думаю, нереализованный подростковый авантюризм. Другие сбивались в стаи, бухали, дрались и портили девчонок, а я вот играл в первооткрывателя. Сначала я боялся отходить далеко, но постепенно осмелел и начал совершать все более долгие экскурсии по новому миру. Выросший в тайге, заблудиться я не боялся и часто уходил туда с восходом, а возвращался домой на закате. И сейчас я точно знал – там живут люди, значит, и я не пропаду. Во всяком случае, здесь я пропаду точно.

Приняв решение, я усилием воли отключил все мысли и чувства, сосредоточившись на сборах. Хотел было перенести несчастного Ивана Ивановича в дом, но, подумав, решил оставить все как есть. Надежды почти нет, но все-таки, вдруг найдут истинного убийцу?

Поймал кошек, посадил их в клетку-переноску, порадовался, что не пожадничал ее купить в свое время, когда возил Барсика в город к ветеринару. Для двоих она была тесновата, но ничего, влезли. Не хватало потом еще за ними по всему огороду гоняться, а Барсик так вообще по трем соседним улицам гуляет, ищи его потом. Оставлять же на произвол судьбы тех, кто только и любил меня в этом мире, я не желал.

Собирался я тщательно, но недолго, много на себе не унесешь. Я взял немногочисленные золотые украшения, оставшиеся от мамы и бабушки, немного еды, немного одежды, спальник, котелок, спички, фонарик, охотничий нож, крепкую веревку… На глаза попался новый оренбургский платок, купленный в подарок тетке на день рожденья. Взял и его – пригодится обменять на что-нибудь. Оделся как можно практичнее. Подумав, посмеялся над собой, но все-таки сунул в карман паспорт. Когда закончил собираться, уже заалело небо на востоке. Посидел на дорожку, взвалил на спину рюкзак, взял клетку с недовольными кошками и, не оглядываясь, ушел из дома.

Когда я дошагал до нужного места, почти уже рассвело. Пробираться по темному лесу с рюкзаком за плечами, с фонариком в одной и тяжеленной, к тому же весьма беспокойной, переноской в другой руке, было тяжело. Барсик-то, чистопородный сибиряк, весил ровно семь кило, да и Маська, миниатюрная на фоне супруга, свои полноценные три кэгэ добавляла. Им было страшно, и, казалось бы, еле поместившиеся в клетку дома, сейчас они сбились в один компактный комочек, который при резких движениях перекатывался из угла в угол и придушенно мяукал. Думаю, только поэтому я не передумал и не повернул обратно. Все душевные и физические силы уходили на дорогу, сомневаться было некогда. Зато, когда я добрался и, скинув все на землю, сел передохнуть, нахлынуло разом все : страх, жалость, сомнения… Но все отступало перед одним железным фактом – в тюрьме я не выживу. А если даже выживу, это буду уже не я. Тому, кем я в итоге стану, лучше не жить.

Родившийся и выросший в сибирской деревне, я, конечно, не был совсем уж хиляком. Но был невысоким и худым, не отличался физической силой и выносливостью, хотя ничем серьезным и не болел. Так что постоять за себя я мог только до определенного, весьма низкого, предела. И, самое главное, живя длительное время в ограниченном пространстве с кучей здоровых озабоченных мужиков, невозможно ничем ни разу не выдать свою гомосексуальность. А что меня ждет после разоблачения, никому объяснять не надо. Я и в армию-то идти боялся из-за этого, но мне тогда повезло. Сначала меня не взяли из-за гипертонии. Что самое смешное, после двадцати она себя перестала проявлять, видимо, это было возрастное. Но к тому времени я уже работал учителем в сельской школе и призыву не подлежал.

Но сейчас меня спасти может только чудо. А единственное известное мне чудо находится здесь, в ничем не примечательном уголке леса.

Я сходил к ручью, умылся. Еще раз обдумал свои шансы на оправдание. Как ни крути, 90% было за то, что меня посадят. Слегка успокоившийся Барсик, гневно вопя, начал теребить дверцу клетки. Я вдруг разозлился на себя. Развел тут нюни, сидит весь в соплях, мол, ах как несправедливо со мной жизнь обошлась! Как будто один такой несчастный в мире. А ведь у меня есть шанс, за который кто-нибудь душу бы продал. В конце концов, вернуться и сдаться ментам я всегда успею. А там, по крайней мере, есть надежда прожить как человек, а не как опущенная тварь, зэковская подстилка.

Окончательно решившись, я сбросил в «портал» рюкзак, похвалил себя за то, что еще дома догадался его пленкой замотать. Вот с переноской так поступать не хотелось. Воды там было мне по колено, захлебнуться кошки, конечно, не успеют, но напугаются до полусмерти. Да и мало ли какие в той воде микробы? Держа ее в руках, спуститься было невозможно, ширина проема в завале не позволяла. Поразмыслив, я поступил по примеру африканских женщин – водрузил клетку на голову и полез в провал, придерживая ее одной рукой. М-да… Никому повторять такое не советую. Но кое-как все же удалось без жертв и разрушений доставить нас троих по месту назначения.

Я подобрал рюкзак, отнес поклажу на твердый берег. Потом выбрался обратно, чтобы как следует замаскировать «портал». В голове почему-то вертелась сцена из какого-то детектива с участием служебных собак. Конечно, это была уже паранойя, но я не хотел, чтобы кто-нибудь даже случайно сюда попал.

Набрав побольше сухих стволиков и толстых веток, я сложил их так, чтобы они обвалились от сотрясения. Отвязал от ближайшей сосны страховочную веревку, сунул ее в карман и последний раз оглядел оставляемый мной мир.

Уже было совсем светло, птицы вовсю радовались новому дню, пахло молодой лиственничной хвоей, едва пробившейся листвой. Полноводный по весне ручей весело журчал, принося запах воды и оттаявшей земли. Миру было плевать на то, что я его оставляю.

Я сглотнул вставший в горле ком и решительно спрыгнул в «портал», слыша треск падающих за мной лесин. Вот и все.

Глава 2

Я знал, куда идти – не зря же семь лет подряд каждое лето раз по двадцать здесь гулял. Окрестности «портала» километров на десять в окружности я хорошо изучил. Вернее, полукруга, в болото я ходить не решился.

К западу от болота, по крайней мере, здешнее солнце садилось в той стороне, километрах в четырех, на втором году своих путешествий я нашел заброшенную не то охотничью, не то еще чью-то избушку. Потом я часто туда ходил, но за все время не замечал, чтобы там бывал кто-то еще. Там я и решил пока поселиться.

Если оттуда пройти дальше еще километра три, выходишь в место, где к большой реке спускается очень оживленный тракт. Я раньше не думал, что до появления машин было такое движение на дорогах, хотя, может, у нас и не было. А эта дорога, кстати, очень хорошая, ухоженная, была чуть ли не забита торговыми обозами, всадниками и просто пешими людьми. Через реку ходили паромы и разнокалиберные лодки, а на той стороне был виден большой город. Конечной моей целью был он.

Людей здесь можно было найти и ближе. Совсем недалеко от болота была маленькая деревенька, где я и увидел местных в первый раз. Но я не знал языка, к тому же очень сильно отличался от них внешне. Деревенский народ был смуглый и при этом светловолосый и светлоглазый, с очень своеобразными чертами лица, что-то среднее между европейским и азиатским типом. Я со своей светлой кожей, темными волосами и глазами, пришедший неизвестно откуда, вряд ли вызову у них теплые чувства. Как бы не пришибли ненароком.

А в городе должно хватать чужеземцев. Я порой целыми днями сидел на дереве, наблюдая за трактом, и видел разных людей. Большинство было такого же типа, как и деревенские, но встречались и вполне европейского вида, и похожие на арабов люди.

Я намеревался пожить в лесной избушке и ходить каждый день в город, осмотреться, обвыкнуть, а потом уже потихоньку перебраться туда. Далековато, да что поделаешь. Молодой здоровый мужик, как-нибудь выдержу.