Алексей Дударев - Белые Росы

Федос посмотрел на маленького Ваську, а потом его взгляд перешел на Андрея, с крупного изображения Васьки перешел на Андрея.

Мелодия, которую наигрывал Васька в милицейской машине, прозвучала замедленно и плавно над спящим со своей женой Андреем.

И не услышал он ее, и снов он не видел. Никогда.

Потом Ходас перевел взгляд на маленького Сашку.

И эту же мелодию, замедленную и плавную, услышал во сне далеко-дале­ко от родного дома, на маленьком острове Шикотан, брат Васьки — Сашка... Сашке снился сон... Улица своей далекой маленькой деревеньки. Мама, пока­чиваясь в такт ведрам, несет из колодца воду. А ей навстречу бегут ее три одинаковых, но разноцветных сыночка... Обступили ведро, в котором качает­ся расплавленное солнце, и, толкая друг друга лбами, начали пить студеную колодезную воду вместе с солнцем...

Мама стоит, улыбается и смотрит... на темный, белый и рыжий затылки над ведром... И где-то далеко пиликает гармошка. Сашка пробует оттолкнуть братьев, чтобы пристроиться к ведру. Не получается... И вдруг нежная мами­на рука коснулась его рыжего затылка:

— Сашка-а-а... — позвала мама.

Он поднял голову и... увидел Верку, но очень взрослую.

Почему-то испугался и бросился бежать.

— Сашка-а-а, — позвала Верка.

Он обернулся, упал... и так больно стукнулся, что даже проснулся. На полу. Осмотрелся в темноте — ужас охватил: телевизор сам по себе, как паук, через комнату к нему шагает...

— Сашка!!! — услышал он голос с улицы. — Удавился ты там, что ли?

Сашка узнал голос своего дружка Мишки Снегиря.

— Чего тебе?! — испуганно закричал Сашка, не отрывая глаз от теле­визора.

— Выскакивай мигом, а то придушит! Стихия!

Сашка подхватился с пола, начал хватать одежду.

— Ну, где ты там?! — беспокоился Мишка.

— Штаны никак не найду...

— Выбегай так!

Легкий финский домик весь задрожал, затрещал и пошатнулся. Со стены соскользнула маска — пьяная рожа гипсового черта — и врезала Сашке по голой ноге.

— А, елки-моталки!!! — застонал, запрыгал на одной ноге и никак не мог попасть больной ногой в штанину.

— Прибьет! — заорал на улице Мишка.

— Сейчас! — держа в одной руке незастегнутые брюки, Сашка ударил плечом в дверь. Ни с места. Прижало.

— Мишук!

— Оу!

— Помогай! Дверь скособочило...

— Досиделся, дубина! — Мишка с силой потянул за ручку снаружи. Та оторвалась. Мишка полетел через голову с крыльца, выругался, зло швырнул ручку, разбил стекло в окне.

— Через окно, через окно! — закричал он. — Слышишь, Сашка!!!

Сашка бросился от двери к окну, выпустил из рук брюки, те сосколь­знули сразу вниз, запутались в ногах. Сашка споткнулся, грохнулся на пол и покатился под свою пустую панцирную кровать. Это его и спасло. В тот же миг домик в последний раз содрогнулся, зазвенело стекло, затрещало дерево, стены упали на улицу, потолок вместе с крышей с грохотом опустился на пол. Пыль. Тишина. Только издалека слышно, как ревет Тихий океан.

— Сашка-а-а!!! — зарыдал на улице Снегирь. — Помогите-е-е!!! Ходаса придушило-о-о-о!!!

— Замолчи! — послышался из-под руин глухой голос.

— Сашок, роднуля моя, живой?

— Ты куда меня привез, паразит? Я не застрахован даже!!!

— Я сейчас, сейчас, — Мишук стал карабкаться на обломки и разгребать шифер. — Ты это... Не бойся...

— Чего уж бояться? — ответили развалины. — Осталось только под землю провалиться... Трясет еще?

— Все, все... Я этому Брысю завтра... Покажу... Один аварийный дом в по­селке, а он нас сюда всунул. Тебе там ничего... Не сломало? От, черт! Не под­ниму никак... Сашка?

— А?..

— Дышишь?

— Дышу...

— Пойду людей позову... Один я тут и до утра до тебя не докопа­юсь... — Мишук зло глянул на темные домики поселка. — Во, люди! Чело­век концы отдает, а они спят! Ну, я вам устрою карнавал! Терпи, Сашок... Я быстро...

— Давай...

Мишук убежал.

Сашка остался лежать под развалинами. Рукой потрогал панцирную сетку кровати, доски справа и слева, вздохнул, повернулся на правый бок, закрыл глаза. И опять, как и во сне, зазвучала в ушах гармошка брата... Океан пророкотал злой волной и заглушил ее на мгновение...

Откатился... Опять гармошка.

Волна!

Захлебнулась гармошка... И не звучит.

Сашка открыл глаза, облизнул пересохшие губы.

— Люди-и-и!!! — во весь голос закричал в своем «гробу» Сашка. — Пи-и-ить!!!

Глухо ревел неспокойный Тихий океан у Курильских островов.

— Пить! — шептал Сашка над бескрайним водным простором. — Люди!

Ваську с гармошкой высадили там, где кончился асфальт.

Васька вылез, помялся, посмотрел по сторонам, достал из кармана рубль и протянул его в окошко старшине.

Тот ничего не сказал, только посмотрел. Но как!

Васька нервно спрятал деньги и сказал торжественно:

— Ну, тогда желаю успехов в боевой и политической...

И побежал по тропинке вниз.

У палисадника крайней хаты взял гармонь наизготовку, вздрогнул, рас­тянул ее, заиграл и запел:

Э-е-ей. Деревне слава!

Деревня слева, деревня справа,

Деревня — тут, деревня — там

По утрам и вечерам!

В конце куплета распахнулось окошко в хате, и из него высунулась голова.

— Ты что, совсем ошалел? — спросила она.

— Здоров, Андрюха! — восторженно приветствовал брата Васька. — Глянь, утро-то какое! Выходи, покурим, петухов послушаем... «Камбала» твоя все еще на курорте греется?

— Закрой окно, а то весь день не отвяжется! — донесся из хаты сердитый голос.

Андрей захлопнул окошко.

— Приехала, — шепотом сказал Васька.

Андрей вышел на улицу. Одет он был странно: майка, штаны, босиком, но в шляпе.

— Когда ты придуриваться перестанешь? — с досадой спросил он брата. — Тебе же тридцать пять лет, а ты все еще чунчей ходишь...

— Я, между прочим, чунчейбарабанчей хожу... За тебя кличку ношу и за Сашку... И ничего я не придуриваюсь! У меня детство трудное было... Не­достаток витаминов, девятьсот граммов родился! Но я не обижаюсь... Чест­ное слово...

— Ты знаешь, что Мишка Кисель вернулся? — неожиданно спросил Андрей.

— Что ты говоришь? Явился, значит... золотистый, золотой...

Андрея взорвало:

— Ну что ты зубы скалишь? Он три дня из твоей хаты не вылазил, пока ты там танцульки устраивал...

— Чего? — глупо спросил Васька.

— Вся деревня знает «чего», а он не знает, — с досадой вздохнул Андрей и пошел к крыльцу. — Дал Бог братца...

— Да какой ты брат! — вспыхнул вдруг Васька, прошел немного вдоль улицы, обернулся, крикнул: — Родственник ты!

Света в окнах не было. Васька поставил гармошку на крыльце, реши­тельно подошел к двери, нерешительно потоптался возле нее, попробовал, заперта или нет. Нет, открыта. Вошел в хату.

Васька прошел сени, осторожно открыл дверь в хату. Прислушался. И вдруг из темноты послышался голос жены Маруси:

— Уходи!

— Спокойно! — шепотом сказал Васька. — Я, между прочим, домой при­шел, в свою хату...

В ответ ни гугу. Постоял немного в прихожей, прошел за печь к кровати:

— Ну че ты?

И заметил, как дернулась от его протянутой руки Маруся.

— Не подходи!

— Кисель заходил? — хмуро спросил Васька.

Молчит. Васька прислонился спиной к холодной печи.

— Ты, Маруся, не бойся... Гонять я тебя не собираюсь... Только через пять лет... Могла бы уж и вытерпеть... — и вышел бесшумно.

Облокотившись на гармошку, Васька стоит на крыльце.

Послышался клекот одинокого аиста. Васька поднял голову:

— Опять прилетел? Сносят нас, тебе сказано, сносят!

Аист сменил ногу и отвернул от Васьки свой длинный клюв.

— Все лето обормота гоняю, а ему хоть бы хны! Ну, прилетишь, обжи­вешься, а твое гнездо бульдозеру под гусеницы! Что тогда! Весь век на людей обижаться? Кыш!!!

Когда встревоженная Маруся в белой ночной сорочке вышла на крыль­цо, Васька сидел в гнезде аиста, смотрел на солнце и самозабвенно играл на своей гармошке.

Белая птица упрямо кружила над хатой.

Оглядываясь на мужа, который сидел на верхушке дерева, Маруся верну­лась в дом.

Утро. Отец Васьки доил корову.

— Стой, Мурашка, стой, — попросил старик. — Сейчас пастись пойдем...

Во двор вошел Васька. Уже в рабочей одежде.

— Здоров, батька...

Старик перестал доить.

— Нагулялся?

Васька кивнул головой, взял у поленницы чурбачок, подставил его к коро­ве с другой стороны.

— Эти не трогал?

— Не...

Стали доить в четыре руки.

Потом сидели на ступеньках крыльца, по очереди пили из большой круж­ки теплое пенистое молоко.

— Дрянь дело, — говорил отцу Васька. — Разводиться задумала... И надо же ему было прикатить сюда...

— Вам так надо было сходиться, как мне в космос летать... Говорил дура­ку, так нет — женюсь, женюсь...