Всяко-разно об искусствах - Август Котляр
Продвижение художника не может реализоваться где-то в одном месте и происходить одновременно. Оно должно идти в разных местах в разной степени активности. Названные художники вполне востребованы в мире. Можно назвать еще несколько имен, которые также имеют определенную международную востребованность и резонанс. Это Ольга и Олег Татаринцевы, Виталий Пушницкий, Кирилл Челушкин, если говорить о художниках нашей галереи. Если брать классиков, то обязательно нужно назвать недавно ушедшего Ивана Чуйкова, и ныне здравствующего Виктора Пивоварова, у которого сейчас будет персональная выставка в национальной галерее в Праге. У последнего уже был целый ряд музейных выставок в Европе. Но хотелось бы, чтобы этой активности было больше.
Запад всё-таки важен, потому что основные деньги за искусство платятся в Нью-Йорке и в Лондоне. Художники современные производят произведения на свой страх и риск, и искусство в стадиях производства и экспонирования — вещь достаточно затратная и по деньгам и по времени, и если рынка и спроса нет, то оно хиреет. Поэтому вопрос — когда российские художники доберутся до настоящих денег и почему в России среди миллиардеров нет такого количества меценатов и коллекционеров, как на Западе? Почему ещё не стало в России модным и приличным занятием коллекционировать и покровительствовать искусству?
Это два вопроса, и я буду отвечать последовательно. Востребованность художников в международной сфере напрямую совершенно коррелирует с деньгами, которые вложены в национальный рынок искусства. Хороший противоположный пример нашей ситуации — это Китай, где, я считаю, в целом, уровень искусства более слабый, чем в России. Я сужу с позиционной точки зрения, но востребованность художников в Китае гораздо более высокая именно в счет высокой активности тамошнего рынка, и китайцы, в свою очередь, заставляют коллекционеров по всему миру покупать своих художников. России, без всякого сомнения, не хватает денег, вложенных в сферу искусства. Причем, я бы сказал, что определенный сегмент получает эти деньги, например, это музеи. А частный рынок в серьезной степени недополучает. Наверное, зависимость здесь диктуется общими экономическими и политическими условиями. Мы понимаем, что денег здесь очень много, но расходуются они не теми путями. В частности, рынок современного искусства связан с открытостью и ясностью как происхождения денег, так и перспективы их вложения. И с этой точки зрения, состоятельные русские предпочитают покупать мутный по происхождению и переоцененный антиквариат, или, например, очень тихо инвестировать в сложившиеся международные бренды от Пикассо и до нынешних первых имен. Это порождает замкнутый круг, о котором Пётр Авен сказал с неким упреком, адресованным художественной среде: почему я должен покупать наших художников, если они до сих пор не стоят больших денег? На самом же деле, вопрос должен быть поставлен наоборот: искусство не стоит больших денег, потому что такие серьёзные коллекционеры не покупают его в достаточных количествах. К чести Авена будет сказано, он всё же покупал произведения именно современных российских художников, но просто нужно было не бросать это делать. Он противопоставляет современной российской ситуации наш же русский авангард. Но авангард существовал вообще без денег, как, впрочем, авангард нашего сегодняшнего искусства, а без них далеко не уедешь, как не уедет даже самая прекрасная машина без топлива.
Теперь вторая часть вопроса — почему в России не сложилось большого числа передовых коллекционеров? Мне кажется, этот вопрос должен быть в первую очередь самим коллекционерам адресован. Всё же какое-то число коллекционеров есть, имеется достаточно развитый рынок. Если говорить о числе коллекционеров, мы говорим уже не о десятках, а о сотнях людей, которые регулярно покупают искусство. Но все же для такой страны, как наша, это очень малое число. Единственная оптимистичная новость — это число растёт, и даже за последнее, турбулентное время не снижается. Чего нам не хватает, так это коллекций в государственных музеях, потому что во всем мире к крупнейшим частным коллекционерам прибавляется ещё серьезный список музейных институций или крупных фондов, которые также закупают произведения искусства. В России мы можем перечислить музеи, которые покупают именно современное искусство, буквально по пальцам одной руки. Московский музей современного искусства здесь в числе лидеров, как и Третьяковская галерея. Сейчас надо ставить вопрос так, чтобы эта практика распространилась на региональные музеи. Ещё в 1990-е годы, после перестройки, существовала определенная практика закупки современного искусства в российские музеи. Сегодня этого почти совсем нет, и это означает одно — в музеи не поступает современное российское искусство. После перестройки мы говорим о российском искусстве, но, по сути, наши музейные коллекции заканчиваются поздним советским искусством — искусством другой страны, другой модели мира, другой эпохи! Сегодня это стало довольно серьезной проблемой, и, я бы сказал, нелепой проблемой. Я очень надеюсь, что она начнет решаться в ближайшее время и, в частности, я как раз один из тех людей, кто поставил этот вопрос. В прошлом году я написал открытое письмо министру культуры Ольге Любимовой. С предыдущим министром Мединским было даже смешно в диалог вступать. Это был чиновник, который просто похоронил идею и вообще все возможные действия относительно государственного музея современного искусства. С Любимовой, мне показалось, можно вступить в такой диалог, по крайней мере, заявить свою позицию. Ответ не был получен, но вопрос был поставлен.
На Западе, в том же Нью-Йорке, приходишь к кому-нибудь приличному в гости, к миллиардеру Леону Блэку или коллекционеру Франческо Пеллицци, смотришь на стены и сразу понимаешь, к какого уровня человеку ты попал, в каком кругу он вращается, потому что квартира на Манхэттене стоит несколько миллионов долларов, но на стенах у них висит сто, двести, пятьсот миллионов долларов,
