Болгарские народные сказки - Автор Неизвестен -- Народные сказки
Шли мы, шли, как вдруг вижу — постолы мои развалились.
— Погоди, тятя, — говорю я, — посмотрю, что случилось! Будто новые постолы обул, а вот совсем развалились.
Взглянул на них, а их кто-то прогрыз, должно быть, котенок.
— Эх, чтоб ему пусто было! — выругался я. — Что теперь делать?
Сел я на землю, кое-как перевязал постолы ремешком, потом пошел дальше.
Пришли мы в Перник и решили:
— Тут сядем на поезд.
Поезда мы, правда, никогда не видели, но пошли вместе со всеми на вокзал.
Вдруг, откуда ни возьмись, появилась какая-то черная громадина — грохочет, дымит, дышит огнем.
Испугались мы, схватили свои манатки и бросились бежать. Бежали, бежали и прибежали в село Цырква.
Только остановились, чтобы перевести дух, как позади нас послышалось:
«Пуф-паф, пуф-паф, пуф-паф!»
— Тятя, эта чертовщина опять нас нагоняет!
— Господи, где же нам спрятаться?!
Мы снова бросились бежать, но громадина нагнала нас.
— Смотри, тятя, — говорю я, — да это же, наверно, поезд!
— Правда, он! А как испугал!
Я замахал своей меховой шапкой и закричал во весь голос:
— Ээээй, стой, стой! Стой, ээй!
Какое там стой! Эта черная громадина пронеслась мимо, как шальная. Только мы ее и видели.
Пошли мы дальше. Иду, а вроде чего-то мне не хватает. Потом вдруг хватился:
— Тятя, а накидки-то нет! Видно, потерял ее, пока бежали! Смотрим, возвращаться уже поздно, скоро стемнеет. Махнули рукой на накидку и пошли дальше.
К заходу солнца добрались до Софии.
Видим — на лугу мужчина с женщиной борются.
— Посмотри, тятя, — говорю я, — что они делают!.. Должно быть, таков уж здесь обычай — немного побороться, прежде чем войти в город!
Бросил тятя накидку, и мы схватились. Боролись, боролись — аж рубашки стали мокрыми от пота.
Мужчина с женщиной перестали бороться, мы — тоже.
Подошли мы к ним.
На нас сухого места нет, а им хоть бы что. Спрашиваем их, как это так, что они не вспотели, а они отвечают:
— Вы боролись, а мы танцевали.
Двинулись мы по какой-то прямой улице и вошли в Софию. К тому времени совсем стемнело. Смотрим — на улицах стоят какие-то огромные свечи. Кругом светло, как днем. А свечи большие — точь-в-точь, как столбы! Поставить бы такую свечу на могиле деда, до второго пришествия светила бы ему!
Стали мы думать, где бы заночевать, спросили прохожего, а он говорит:
— Идите в отель!
— Куда? В котел? — не расслышал отец. — В котле ягненка не сваришь, а ты предлагаешь нам обоим там переспать!
Я толкнул отца в бок:
— Не горячись, тятя! Видишь, какие большие у них свечи. Видать, и котлы тут с дом!
Тятя замолчал.
— Идите, я вас провожу, — сказал прохожий. — Вижу я, вы не здешние.
Пошли мы вместе с ним.
Привел он нас к одному дому и говорит:
— Вот тут и заночуете.
Смотрим: никакой это не котел, а самый настоящий дом. Задрал я голову, чтобы разглядеть его получше, а у меня с головы шапка упала — крыша в небо упирается.
Вошли мы внутрь.
Встречает нас в дверях какой-то человек, и мы его спрашиваем:
— Где тут можно заночевать?
— Ступайте за мной!
Стали мы подниматься за ним по лестнице. Поднимались, поднимались — даже ноги заломило. Открыл он какую-то дверь, говорит:
— Вот здесь переночуете.
Вошли мы в комнату, а он запер снаружи дверь на ключ и ушел.
Разулись мы. Тятя сразу же полез на кровать. Сел на нее, а она — как побросит его!
— Что это за чертова кровать? Побросила меня!.. — крикнул тятя.
Я сел на другую кровать. Меня тоже подбросило. Испугался я, встал посреди комнаты. А тятя говорит:
— Не лягу я на эту кровать! Кто ее знает, что она еще затеет, когда мы заснем!
Завернулся он в свою накидку и лег под дверью. За день так умаялся, что сразу заснул. А я хожу по комнате, не знаю, где бы прилечь. На кровати лежит что-то белое, вроде простыни, в которую заворачивают покойников, а под ним что-то толстое, вроде матраца, да соломы нет.
Одним словом, накрыться нечем. Но что делать. Стащил я этот матрац, накрылся им и лег на полу рядом с тятей. С боку, правда, поддувает, но все же теплее. Лежу я, вроде бы устроился, а заснуть все равно не могу. С потолка свешивается какой-то фонарь, похожий на шар. Светит прямо в глаза и не дает спать. Хотел я его задуть, дул, дул, а он, проклятый, не Тухнет. Я разозлился, схватил постолу и запустил ее в фонарь. Фонарь разлетелся вдребезги и погас. Только тогда я и заснул спокойно.
Утром нас разбудил тот же самый человек, что накануне запер нас в комнате. Собрались мы уходить, а он нам:
— Платите!
— Как! За что платить? Мы тут не ели, не пили!
— А за ночлег?
— Вот так так! Где это видано, где это слыхано, чтобы за ночлег платили! У нас каждый спит там, где ему взбредет в голову: дома, в хлеву, в шалаше, а то и прямо в поле… И никто ничего за это не платит.
— А здесь платят!
Вытащили мы деньги и заплатили.
— И за лампу, которую разбили, платите!
— Господи, за какую лампу! Сам оставил тут какой-то чертов фонарь, всю душу он мне вымотал, пока его погасил, а теперь еще и плати!
— Платите, платите! Заплатили мы и за лампу.
Вышли на улицу и отправились на базар. У нас оставалось еще немного денег, и мы решили купить кое-какие мелочи. Никогда не думали, что можно ухлопать столько денег на то, чтобы переспать.
Обошли мы рынок, и тятя зашел в какую-то лавку. Я — за ним. А в лавке — чего только нет!.. Тятя только головой вертит, а лавочник его обхаживает:
— Чего изволишь купить? Тятя смотрит и молчит.
— Скажи, что тебе нужно?
— Хочу купить что-то, да вот нет у тебя!
— Что ты говоришь! У меня разве что поповых ушей да воробьиного молока не найдется!
— А я говорю, что нет…
— Ну скажи же, что тебе нужно!
— Мне нужна волынка.
— Твоя правда, волынки нет.
— А я про то и говорю. Ну ладно. Заверни мне кусочек того красного рахат-лукума. Отнесу ребятишкам.
Завернул нам лавочник кусочек рахат-лукума, и мы вышли из
