Елена Толстая - Большая нефть
— Что за глупости! Что значит «ославил»? — рассердилась Маша.
— Да то, — тяжело вздохнула Вера. — Он узнал, что у меня был уже один… мужчина… — Она процедила это слово между зубов, как будто произносила что-то очень неприличное. — Ну, до свадьбы. До Виталика.
— Каменный век какой-то! — воскликнула Маша. Уже и Гагарин в космос полетел, и атомная энергия открыта — а они все вывешивают на дверях простыни с кровавыми пятнами. Не понимаю я этого. Мы живем в новую эпоху, когда женщина освобождена от унизительного ярма… И тут же такое отношение…
— Это в городе освобождена, а Виталик из деревни, у них там строгие понятия, — пробормотала Вера.
— Это он тебе так сказал? — Маша прикусила губу. — А я тебе вот что скажу, Вера. Очень хорошо, что ваша свадьба не состоялась. Изломал бы он тебе жизнь — с его строгими понятиями. Любовь и уважение женщины нужно заслужить. А если их выколачивать из нее кулаками — то не любовь это будет и не уважение, а страх. Обычный рабский страх. Знаешь, как говорили древние римляне? «Сколько рабов — столько врагов»… Такому мужу жена в доме — первейший враг. Вот так-то, Верочка. Давай лучше сок пить. Мне Никитична оставила, под прилавком прятала. «Забирай, — говорит, — Машенька, пока ревизия не пришла…»
— А чего это она тебе сок оставила? — спросила Вера, приглаживая растрепанные волосы.
— Говорит, больно вид у меня дистрофический, — засмеялась Маша. — Жалеет она нас. Меня — что я разведенка, а тебя теперь будут жалеть потому, что ты брошенка. Только и то, и другое — предрассудки. Вот увидишь, Вера, наше с тобой счастье еще впереди. Встретится и тебе человек, который будет тебя уважать и любить по-настоящему. И ни на что не поглядит, ни на прошлое твое, ни на родню…
— Точно! — ахнула Вера. — Родня! Это ведь Глеб, это он, ирод, рассказал!.. Это он Витальке все рассказал про меня!
— Глеб? Твой брат? — удивилась Маша. — Зачем это ему?
— Глеб — тиран, — сказала Вера. — Он нас с Варькой любит, защищает, но он тиран. Ему надо, чтобы все по-евонному выходило. А если что не так — все силы приложит, но наши планы разрушит. Мы ему под рукой нужны. Точно, он все подстроил.
— Ты его благодарить должна за то, что Казанец себя еще до свадьбы проявил, — твердо произнесла Маша. — И все, довольно о них. У нас с тобой своя жизнь. И, кстати, своя работа. Так что, Веруня, за дело!
* * *Казанец действительно считался соперником Векавищева в том, что касалось производственного процесса. Меньше всего Казанца беспокоило, пойдет нефть или нет. Пойдет — хорошо. Не пойдет — свой план по бурению он выполняет. А если что-то не совсем сходится, то всегда можно приписать какую-нибудь цифру побольше. Бумага и не такое стерпит.
Виталий Казанец был моложе Векавищева на десять лет, следовательно, он был и перспективнее. И кроме того, Виталий многие вещи хватал на лету и понимал намеки.
Именно по этой причине Михеев и сделал ставку на Казанца. Когда Виталий приехал в управление, Михеев подождал, пока тот выйдет от Бурова, и помахал ему рукой.
— Казанец, идите сюда.
Виталий, ни о чем не спрашивая, скользнул в кабинет. Дорошина не было на месте — наверное, опять где-то на объекте. Поднимает боевой дух речами о партийной дисциплине.
— Я слушаю вас, Василий Игнатович, — сказал Казанец, усаживаясь без приглашения.
— Вы знаете о методах, которыми пользуется Векавищев? — без предисловий начал Михеев.
— Это вы про коробок-то? — усмехнулся Казанец. — Про этот коробок все уже слыхали… Будто бы есть у Векавищева заветный коробочек спичек. И он его подбрасывает, а потом смотрит, как ляжет. Если ляжет на ребро — значит, нефть есть… Анекдот.
— Вы верите? — спросил Михеев.
— Во что? — поднял брови Казанец. — В коробок? Это же, простите, чушь, непозволительная сознательному советскому человеку, коммунисту… Векавищев какую-то там теоретическую базу под это подводит. Мол, ни разу еще не обмануло. Мол, в нашем деле одной науки мало, и даже везения мало, а необходимо еще что-то вроде чуда. И приметы, мол, — дело великое.
— Значит, считаете ерундой?
— Да. Считаю. — Казанец посмотрел Михееву в глаза. — А что? К чему этот разговор? Пятиминутка борьбы с суевериями?
— Вроде того… Я тут слышал, — Михеев подался вперед, впился в Казанца взглядом, — случайно, как Буров говорил Дорошину: мол, у Векавищева-то коробок на ребро встал — скоро нефть пойдет.
— Ясно, — кивнул Казанец.
Михеев никак не отреагировал на двусмысленный тон собеседника. Извиняться за то, что подслушивал, он не собирался. В конце концов, общее дело делают.
— Я уже, конечно, сообщил наверх, — Михеев поднял палец к потолку, — о состоянии дел на буровой. В обкоме уже знают. В докладной записке я излагаю мою точку зрения на происходящие события. А это особенно важно в связи с предстоящим визитом Косыгина.
— Кого? — переспросил Казанец.
— Косыгина Алексея Николаевича, — веско подтвердил Михеев. — Председателя Совета Министров СССР. Как это вы не знаете? Мне казалось, все уже в курсе.
— Это вы, небожители, в курсе, — ответил Казанец. — А мы простые смертные.
— Ну вот что, «простой смертный»… Давайте-ка поговорим начистоту. Как у вас идет бурение?
— К первой тысяче подбираемся.
— Помощь нужна?
— Не откажусь.
Казанец пристально посмотрел на Михеева. У того явно что-то было на уме. Что ж, Виталий Казанец не станет торопить начальство, задавать нервирующие вопросы. Подойдет время — начальство само выложит, чего добивается. А уж дело Казанца — не разочаровать.
— Значит, так, — кивнул Михеев, — ты набросай мне списочек, что тебе нужно в первую очередь… Я поспособствую. Если ты, Виталий, первым в управлении добуришься до нефти, то обещаю выбить тебе квартиру в новом доме. Так сказать, подарок к свадьбе для передовика производства.
— А, — протянул Виталий, — к свадьбе…
— А что? — Михеев улыбнулся. — Вера — девушка видная. Когда вы с ней в выходные прогуливаетесь, от вашей пары просто глаз не оторвать.
«Тебе от Верки, от паскуды, глаз не оторвать, — мгновенно перевел Казанец сладкую речь Михеева на язык суровой обыденности. — На нее облизываешься… Ничего, скоро она тебе достанется».
— Ну так что? — продолжал Михеев бодрым тоном. — Готов ты положить Векавищева на обе лопатки? За мной не заржавеет. Впрочем, с ответом не тороплю…
— А что торопить или не торопить, — ответил Казанец спокойно, — я всегда готов. Как юный пионер. Вот прямо сейчас и говорю.
— Молодец, — обрадовался Михеев. — Такой боевой настрой — по мне!
Казанец лениво поднялся и, не прощаясь, вышел. Ему нравилось, как складывались события. Заручиться поддержкой партийной власти, положить на лопатки задаваку-Векавищева, буровского дружка… Заманчивая перспектива. А квартиру в новом доме он в любом случае получит, так или иначе. Понадобится — женится на какой-нибудь другой девушке. В городе для красавца-бригадира невеста найдется. Стоит только позвать — любая прибежит. Тем более если обещают квартиру в новом доме.
* * *Галина, жена Григория Александровича Бурова, была не такой уж «сложной» натурой, какой считал ее Векавищев. Наоборот, с точки зрения обыденной логики все обстояло достаточно просто и сводилось к одному-единственному: Галина устала от кочевой жизни и мечтала обзавестись наконец тем, что называлось «нормальной семьей». Это можно было бы назвать разочарованием, можно — взрослением… Можно, наверное, и предательством, если быть таким жестким ригористом, как Векавищев.
Галина родилась в Москве. Закончила школу с отличием. Носила длинную косу, которую остригла в день поступления в институт. Косу было жаль, но больно уж много с ней хлопот, а современной студентке, которой хотелось и в учебе не отставать, и на выставках бывать, и на концертах, поэтических вечерах, и в кино, некогда тратить время на такие глупости, как прическа. «Галочка, ты бы лучше следила за собой», — вздыхала мама. Но вздыхала она напрасно. Галине с ее сияющей молодостью вовсе не требовалось как-то особо «следить за собой». Провела расческой по пышным волосам, надела простую белую блузку к простой темной юбке — и хоть в кино ее, в самом деле, снимай, до того хороша.
Щипцы для завивки, хитроумные приспособления для окраски волос, даже такую распространенную вещь, как папильотки, Галина презирала всем пылом своей юной души. «Количество мозговых клеток, мама, весьма ограничено, и я не имею права расходовать их на такую чушь!» — заявляла она весело. Мама только вздыхала и махала рукой.
Галина училась в педагогическом институте, собиралась преподавать детям русский язык и литературу. Эту специальность она считала одной из главнейших, наряду с медициной. «От нас зависит, какими вырастет будущее поколение! — с жаром объясняла она родителям свой выбор. — Представьте себе только, какая на нас лежит ответственность! Больше, чем на врачах. Если врачебная ошибка заметна сразу, то ошибка педагога может сказаться спустя десяток лет… и уже непонятно, как исправлять ее. Нет, мы, педагоги, должны очень тщательно подходить к нашему делу…» Родители вздыхали. Их обоих немного пугал идеализм дочери.
