Берт Хеллингер - И в середине тебе станет легко
Такое принятие — шаг смирения. Оно означает согласие с той жизнью и той судьбой, какими они даны мне через моих родителей: с теми границами, которые тем самым для меня установлены, и теми возможностями, которые мне подарены, с переплетением с судьбами этой семьи и ее виной, всем тяжелым и светлым этой семьи, что бы это ни было.
114
Узнать, какое действие это принятие оказывает в нашей душе, мы можем, если представим себе, что встаем на колени перед отцом и матерью, глубоко, до земли, склоняемся, протягиваем вперед руки открытыми ладонями кверху и говорим: «Я чту вас». Затем выпрямляемся, смотрим отцу и матери в глаза и благодарим их за дар жизни. Например, такими словами:
Благодарность на заре жизни
«Дорогая мама,
я принимаю все,
что ты даешь мне,
все, целиком,
с чем бы это ни было связано,
я принимаю все по полной цене,
которую это стоило тебе
и которую стоит мне.
Я что-нибудь из этого создам
тебе на радость.
Это не должно было быть напрасно.
Я крепко это держу и дорожу этим,
и если можно, я передам это дальше, так же, как ты.
Я принимаю тебя как мою маму,
а ты можешь располагать мной как своим ребенком.
Ты — та, кто мне нужен,
а я — тот ребенок, который нужен тебе.
Ты большая, а я маленький (-ая). Ты даешь, я беру, дорогая мама.
Я рад(а), что ты приняла папу. Вы оба — те, кто мне нужен. Только вы!»
115
Затем то же самое — отцу:
«Дорогой папа,
я принимаю все,
что ты даешь мне,
все, целиком,
с чем бы это ни было связано,
я принимаю все это по той полной цене,
которую это стоило тебе
и которую стоит мне.
Я что-нибудь из этого создам
тебе на радость.
Это не должно было быть напрасно.
Я крепко это держу и дорожу этим,
и если можно, я передам это дальше, так же, как ты.
Я принимаю тебя как моего папу, а ты можешь располагать мной как своим ребенком.
Ты — тот, кто мне нужен,
а я — тот ребенок, который нужен тебе.
Ты большой, а я маленький (-ая). Ты даешь, я беру, дорогой папа.
Я рад(-а), что ты принял маму. Вы оба — те, кто мне нужен. Только вы!»
Кому этот шаг удается, тот в ладу с самим собой, он знает, что он такой, как надо, и чувствует себя цельным.
116
Отказ
Некоторые полагают, что если они примут родителей так, то к ним может перейти и что-то плохое, что-то такое, чего они боятся. Например, какая-то характерная особенность родителей, какое-то заболевание или вина. И тогда они закрываются и для того хорошего, что могут дать им родители, и не принимают жизнь как целое.
Многие из тех, кто отказывается принять родителей полностью, стремятся восполнить эту недостаточность. И тогда они могут стремиться к самореализации и просветлению. В этом случае поиск самореализации и просветления — всего лишь тайный поиск не принятого еще отца или не принятой еще матери. Но отвергающий своих родителей отвергает и самого себя и чувствует себя, соответственно, несостоявшимся, слепым и пустым.
Особенное
Но здесь следует обратить внимание на кое-что еще. Это некая тайна. Обосновать это я не могу. Но когда я об этом говорю, я встречаю непосредственное согласие. Потому что каждый знает, что у него есть что-то свое, особенное, чего он не мог получить от родителей. И с этим мы тоже должны согласиться. Это может быть что-то легкое или что-то тяжелое, что-то хорошее, а может быть, и плохое. Выбирать мы здесь не властны. Но что бы человек ни делал или отказывался делать, будь он за или против, он взят на службу, хочет он того или нет. Мы воспринимаем это как некую свою задачу или призвание, которые никак не обусловлены нашими заслугами. И не наша вина, если это, к примеру, что-то тяжелое или жестокое. Нас просто взяли на службу, так или иначе.
Добрые дары родителей
Родители дают нам не только жизнь. Они нас кормят, воспитывают, защищают, заботятся о нас, дают нам дом. И
117
нам пристало принимать это так, как мы получаем от родителей. Таким образом мы словно говорим своим родителям: «Я принимаю все — с любовью». Конечно, сюда относится: «Я принимаю это с любовью». Такая форма принятия одновременно восстанавливает равновесие, потому что родители чувствуют уважение к себе. И с тем большим удовольствием они тогда дают.
Если мы принимаем от наших родителей именно так, то этого, как правило, достаточно. Существуют и исключения, мы все их знаем. Возможно, так бывает не всегда, все зависит от того, чего и сколько мы для себя желаем. Но, как правило, этого достаточно.
Когда ребенок вырастает, он говорит своим родителям: «Я много получил, и этого достаточно. Я возьму это с собой в свою жизнь». Тогда ребенок чувствует себя и довольным и богатым. А еще он добавляет: «Остальное я сделаю сам». Это тоже хорошая фраза. Он справится сам. Затем ребенок говорит родителям: «А теперь я оставляю вас в покое». Он отделился от родителей, но не потерял их, а родители не потеряли его.
Если же ребенок говорит своим родителям: «Вы еще многое должны мне дать», — родительское сердце закрывается. Они уже не могут давать ему с прежней охотой и так много, как он того требует. Да и ребенок, даже если что-то получает, принять этого не может. Ведь иначе все его претензии потеряют силу.
Если ребенок настаивает на своих претензиях к родителям, он не может от них отделиться. Поскольку эти претензии привязывают его к родителям. Однако, несмотря на эту связь, родителей для него нет, а для родителей нет ребенка.
Принадлежащее лично родителям
Кроме того, что есть сами родители и что они нам дают, у родителей имеется еще что-то, что они приобрели как заслугу или претерпели как потерю. И это принадлежит лично им. Дети имеют к этому лишь опосредованное отношение, и родители не могут и не должны давать это свое личное де-
118
тям, а дети не должны и не могут принимать это от своих родителей. Потому что тут каждый сам кузнец своего счастья и своего несчастья.
Если ребенок воспринимает как собственные личные блага или личные притязания родителей, не приложив сам никаких усилий для их достижения и не выстрадав их собственной судьбой, тогда его притязания беспредметны и ничем не оплачены.
«Давать» и «брать» — этот служащий жизни обмен — превращается в семье в свою полную противоположность, если вошедший в семью позже берет на себя что-то дурное за кого-то из своих предков. Например, ребенок берет на себя родительскую вину, судьбу, обязательство или пережитую несправедливость. Ибо это не тот добрый дар, который его предок получил от своего предка, чтобы затем передать его дальше. Это часть его личной судьбы и остается в зоне его ответственности. А еще это часть его достоинства. Если он это принимает, а другие ему это оставляют, то оно несет в себе особую силу и особое благо. И это благо он может передать своему потомку, но тому уже не придется платить той цены, которую заплатил за него он сам.
Если же — пусть даже из любви — более поздний принимает на себя что-то дурное за более раннего, то в этом случае стоящий ниже, согласно иерархическому порядку, вмешивается в личную сферу стоящего выше него и этим отбирает и у него, и у этого дурного достоинство и силу. В результате от положительной стороны этого зла обоим остается одна лишь цена — без того, что было оплачено.
Самонадеянность
Порядок процесса «давать» и «брать» переворачивается в семье с ног на голову, когда вошедший в семью позже, вместо того чтобы принимать у более раннего и уважать его за это, стремится давать ему, будто он ему равен или даже превосходит его. Например, когда родители хотят брать у своих детей, а дети хотят давать родителям то, что те не принимают от своих роди-
119
телей или от своего партнера. Дело в том, что родители в этом случае хотят брать как дети, а дети хотят давать как родители. Значит поток «давать» и «брать», вместо того чтобы течь сверху вниз, должен потечь снизу вверх вопреки силе тяжести. Но такому «давать», как ручью, пожелавшему течь не вниз, а вверх, никогда не добраться туда, куда он стремится.
Недавно у меня в группе была женщина, отец которой был слеп, а мать глуха. Они оба хорошо дополняли друг друга. Но женщина считала, что обязана о них заботиться. И вот, как я часто поступаю, желая пролить свет на что-то скрытое, я сделал расстановку этой семьи. Во время расстановки дочь вела себя так, будто это она большая, а родители маленькие. Но мать сказала ей: «В том, что касается папы, я справлюсь сама». И отец сказал: «В том, что касается мамы, я справлюсь сам. Тут ты нам не нужна». Женщина бьша очень разочарована. Ее снова вернули на ее детский уровень.
Следующей ночью она не могла заснуть и потом спросила, не могу ли я ей помочь. Я сказал: «Кто не может спать, считает, что должен быть начеку». И рассказал ей маленькую историю, принадлежащую Борхерту, об одном мальчике, который в Берлине после войны охранял тело мертвого брата, чтобы до него не добрались крысы. Ребенок был совершенно изнурен, поскольку думал, что обязан бодрствовать. Но тут пришел один хороший человек и сказал: «Но по ночам крысы спят». И ребенок уснул. Следующей ночью женщине спалось лучше. Нарушив иерархию «давать» и «брать», ребенок потом строго себя наказывает, зачастую гибелью и крахом, причем он даже не подозревает о своей вине и не видит здесь никакой взаимосвязи. Дело в том, что, давая или беря то, что ему не подобает, ребенок из любви грешит против порядка, он не замечает собственной самонадеянности и полагает, что поступает хорошо. Но порядка не преодолеть любовью. Ибо прежде всякой любви в душе действует некий орган равновесия, который — даже ценой счастья и жизни — помогает порядку любви добиться своих прав и восстановить равновесие. Поэтому борьба любви с порядком — это начало и конец любой трагедии, и существует только один путь, чтобы
