Лесли Локко - Дорога к дому
— Да, здесь так пыльно. Все совсем не так, как было в тот раз, когда я приезжала.
— Это Харматтан, ветер, который дует со стороны пустыни. Боюсь, что еще пару месяцев все будет так продолжаться. Но сегодня все не так уж плохо. Иногда с трудом можно различить предметы вокруг на расстоянии буквально нескольких футов.
— Жуть просто!
— К этому можно привыкнуть.
Она отодвинулась от него и внимательно посмотрела в его лицо:
— И я смогу? И к другим вещам тоже?
— Ты привыкнешь ко всему. А теперь, давай. Ты говорила, что хочешь весело провести время. Беги под душ и будь готова. Я сделаю несколько звонков, а потом мы пойдем. Договорились? — Она кивнула. — Иди же уже. — Он подтолкнул ее в сторону ванной.
В только что открывшемся ресторане «Акваба» возле ипподрома Танде наблюдал за тем, как Амбер заказывает рис грас и нконтомире — блюда кухни Ганы. «Акваба» — значит «добро пожаловать» на языке тви, одном из основных языков Ганы, объяснил ей официант. Она хорошо говорила по-французски и могла болтать, не задумываясь, с официантом или посетителями, которые время от времени подходили, чтобы поздороваться с ними. Это было одной из тех черт, которые он особенно любил в ней. Она была не похожа на большинство европейцев, живущих в городе, которые либо восхищались всем подряд в жизни местного населения, то и дело восклицая: «это великолепно!» или «чудесно!», либо обращались со всеми и смотрели на все вокруг свысока, лениво цедя сквозь зубы, что все это они уже где-то видели раньше. Амбер относилась к Мали точно так же, как относилась ко всему, и к жизни вообще. Конечно, существовали всевозможные отличия, но она воспринимала их умом, а не поддавалась эмоциям. Попрошайки были попрошайками. Мухи мухами. Харматтан ужасен. Блюдо нконтомире, когда его подали, оказалось чудесным на вкус, а рис грас отвратительным. Рис, плавающий в томатном супе, как она его охарактеризовала. Танде очень развеселился.
Они вышли из ресторана около полуночи. В Бамако, так же как и в Париже, ночная жизнь начиналась после полуночи, как он ей объяснил. Выходные начинались в ночь с четверга на пятницу, то есть сегодня, и продолжались до середины дня в воскресенье. Утренняя молитва в воскресенье означала конец выходных. Амбер кивнула. Ей очень нравился утренний призыв к молитве на рассвете, который разносился над городом, хотя Танде и указывал ей на то, что по соседству с его домом мечетям запрещалось пользоваться усилителями. Должно быть, именно поэтому, с его точки зрения, ей и нравился этот звук по утрам. Амбер возразила. Она считала, что этот сигнал задает дню особый ритм, люди живут и действуют в несколько ином ритме. В Лондоне день делится на две части, между двумя часами пик. Все ее передвижения в течение дня связаны с тем, попадает она в утренний или вечерний пик или нет, или занимается чем-то в перерыве между ними.
— Знаешь, как я узнаю, что наступило утро воскресенья? — спросила она, когда они шли к его машине. Он покачал головой в знак отрицания. — По отсутствию шума, — сказала она. — На улицах нет никаких машин. Я просыпаюсь от тишины.
— А теперь ты готова к тишине? — выкрикнул Танде, пытаясь перекричать слишком громкую музыку и смех в клубе. Она кивнула, продолжая держать во рту кубик льда, тщетно пытаясь с его помощью охладить себя изнутри. Было почти четыре часа утра. Они танцевали несколько часов. Они простились с друзьями Танде и стали пробираться сквозь толпу к машине. Он был очень известным человеком. К ним подходили самые разные люди за те четыре часа, которые они провели в буатэ. Пожилые друзья поколения его родителей, его собственные друзья, молодые люди в костюмах и джинсах, которые вели себя и выглядели так же, как тридцатилетние мужчины в любом уголке мира. Они усаживались у стойки бара с кружкой пива в одной руке, лениво перебрасываясь репликами между собой по поводу каждой проходящей мимо симпатичной девушки, хозяина клуба, диск-жокеев, и снова девушек. Амбер была поражена тем, какие красивые здесь были женщины, это были стройные создания, настолько прекрасные и элегантные, что глазам было больно смотреть на такую красоту. Она чувствовала себя бесплотной серой тенью рядом с ними. У них был прекрасно нанесенный макияж и удивительные наряды из какого-то неведомого иного мира. Одна или две из них смотрели на нее весьма неодобрительно, не скрывая своих чувств. Было ли это только неодобрение или разочарование — она не могла определить. Они касались плеча Танде и издавали какие-то восклицания. Симпатии? Или наоборот? Она не понимала. Но, как ни странно, она не испытывала никакой ревности. Она никогда не чувствовала себя рядом с Танде обеспокоенной или беззащитной, совсем не так, как это было с Генри. Он, как правило, так устраивал дела, чтобы заставить ее беспокоиться. Она остановилась. Ей совсем не хотелось думать о Генри, потому что это значило — думать и о Бекки, а она еще была не готова думать обо всем этом.
— Устала? — прервал ее размышления голос Танде. Она повернула к нему голову в темноте машины и положила руку ему на колено.
— Да нет, просто жарко и пить хочется.
— Знаю, это все из-за ветра.
…Они проснулись несколько часов спустя от звонка будильника Танде. Он недовольно заворчал и сел. Было шесть тридцать утра. Он бросил взгляд на Амбер, которая перевернулась на спину и продолжала спать. Танде помотал головой, чтобы немного привести в порядок мозги, и тихонько спустился с кровати. В семь часов его должна была подобрать машина, которая отвезет его в аэропорт. Ему надо было спешить. Он прошел голым прямо в ванную. Он чувствовал, что у него сохнет и чешется вся кожа, как это всегда бывало в это время года. Было не так жарко, чтобы включать кондиционер, но было очень сухо, и это создавало дискомфорт. Он быстро принял холодный душ, почистил зубы и выложил из сумки некоторые вещи, потому что они с Максом должны были вернуться в Бамако в четверг. Он на секунду замер. Потом понял. Он знал, что Амбер кажется, что ему все равно, что подумает Макс, но ему не было все равно. Он никогда не признается ей в этом, но он не просто немного нервничал по поводу реакции Макса. Он не мог точно определить даже для себя, чего он так боится. Танде был человеком, который любил во всем порядок и точность, он любил все раскладывать по полочкам и точно определять. Работа — это работа, политика — политика, любовь — любовь. Но с Амбер все границы были смазаны и размыты. Что все это значило, он не знал, но сам угодил в эту неразбериху.
Амбер проснулась на несколько часов позже. Она лежала в полутьме, вслушиваясь во внешний мир и удивляясь его непривычному звучанию. Где-то там снаружи за высоким каменным забором, мимо которого они проезжали прошлой ночью, лаяли собаки. Все еще кричал петух.
Она повернула голову. Возле кровати стоял стакан с водой. Она жадно выпила его. Было уже десять часов утра. Макс уже должен был прилететь. Ему очень нравилось останавливаться в доме родителей Танде, потому что он не выносил местных гостиниц в Бамако. Это было то же самое, как в гостиницах Лондона или Нью-Йорка, если не считать редко работающих телефонов и частого отсутствия горячей воды. Она села и стала разглядывать свои ноги. Кожа очень сухая.
Амбер встала, потянулась, зевнула. В животе у нее заворчало от нетерпения и некоторого страха. Макс даже не подозревает, что она здесь. Она появится у них дома и удивит его. Танде думал, что это плохая мысль. Что, если с ним случится удар? — возражал он. Но как еще она могла сделать это? Они пообедают вместе, а потом она все ему расскажет и откроет свою тайну. У Макса будет время, чтобы как-то переварить это неожиданное известие. Пара бокалов вика, чтобы отпраздновать, а потом она сможет отправиться в аэропорт вместе с ним. Все это можно проделать уже к трем часам дня, а потом каждый будет продолжать свою жизнь. Танде уже рассказал своей матери. Как только Макс узнает об этом, они могут заявить о своих отношениях публично.
Через час ее лицо все еще было масляным от лосьона, которым она щедро полила тело и лицо. Она вошла в диванную комнату и с любопытством огляделась по сторонам. Странно, они с Танде были вместе уже почти год, и при этом она впервые увидела его дом, место, где он живет. Здесь было совсем немного мебели: кожаный диван, стулья с черно-голубым узором на сиденьях, низкий кофейный столик. В углу комнаты стоял шкафчик с дисками и пластинками. Она подошла ближе, вгляделась: никогда не слышала таких названий групп… Амбер вытащила диск его матери. Мандиа Диабатэ — запись с концерта во Дворце Наций. На полке стояло несколько ее альбомов. Очень миловидная женщина, но они с Танде совсем не похожи друг на друга. Он говорил, что больше похож на отца.
