Диана Килина - Пепел
– Больше всего на свете.
– Тогда пошли, – он взял меня за руку и повел к выходу.
– А твоя работа?
– Срать, – выругался он, растягивая гласную и вталкивая меня в лифт, – Игорь все сделает.
Нет, он не прижал меня к стенке лифта, и не начал лапать. Не стал жадно целовать, впиваясь губами, причиняя боль. Ничего этого он не сделал, но все равно мое сердце ухнуло, когда он в буквальном смысле поставил меня в лифт, и задержал руки на моем теле чуть дольше, чем нужно. И чуть ниже, чем позволяют приличия.
Лифт быстро спустился вниз и звякнул, мы вышли в холл отеля, и я остановилась, задумавшись буквально на секунду. Потом мои ноги сами понесли меня к стенду с фотографиями посетителей. Я встала у большой пробковой доски, на которую разноцветными кнопками были прикреплены фотографии разных лет. И я сразу нашла ее.
Себя прежнюю.
Она улыбалась с фотографии открытой, искренней улыбкой, какой я не улыбалась несколько лет. Ее приобнимал за плечи, накинув свой пиджак, высокий светловолосый мужчина с большими серо–голубыми глазами. Его взгляд был уставшим, но он все равно улыбался.
Он не хотел всего этого. Пышной свадьбы, гостей, банкета, скрипачей и певцов. Он хотел просто расписаться на берегу моря, но она закатила скандал, потому что хотела сказку.
Он подарил ей эту сказку, поступившись своими желаниями.
Она была в нежно–розовом платье с длинным шлейфом, украшенным живыми цветами. Волосы были завиты крупными локонами и спадали на плечи. Ее щеки раскраснелись от выпитого, а глаза светились счастьем.
Я моргнула и почувствовала, как горячая слезинка стекает по щеке. В ту же минуту, Эрик прижал меня к себе, и наклонился, целуя в щеку. Потом он сорвал фотографию с доски, пока никто не видел, и протянул ее мне:
– Она принадлежит тебе. Забери.
Я взяла снимок дрожащими руками, и погладила глянцевое изображение. Сложила фотографию и положила в сумочку.
– Пошли, – скомандовала я, когда голос пришел в норму, – Мне еще таксистом надо поработать и отвезти тебя домой.
Он только улыбнулся и кивнул, прикрыв глаза.
ГЛАВА 18
– Ты мне снилась, – прошептал он мне в шею, – В красном платье под дождем.
– Когда? – спросила я осипшим голосом.
– После нашей первой встречи. Я купил этот галстук через пару дней. Клянусь, я помешался на тебе тогда.
– Поэтому ты так отреагировал, когда увидел меня сегодня? – я закрыла глаза, прислушиваясь к его размеренному дыханию у себя над ухом.
– Да. Я чуть инфаркт не схватил.
– Я это заметила, – мои губы тронула легкая улыбка.
Мы стояли в его спальне, в приглушенном свете ночника. Я позволила ему медленно расстегивать пуговицы на блузке. Вот он приспускает блузку, обнажая мои плечи.
– Если ты скажешь, чтобы я остановился, я это сделаю, – прохрипел он, целуя птицу, улетающую с моего плеча, – Почему их семь?
Я вздрогнула. Неожиданно и очень вовремя.
– Семь смертных грехов. Эта, – я открываю глаза, и провожу пальцем по самой большой птице на шее, – Печаль. Следующая – гнев. Потом уныние, гордыня, тщеславие, чревоугодие, похоть и алчность. В моем персональном порядке убывания.
– Они красивые, – тихо говорит он, проводя губами по каждой.
– Не останавливайся, – шепчу я.
Эрик целует каждую птицу, и его поцелуи оставляют обжигающий след на моей коже. Он берет мои запястья, расстегивает пуговицы на манжетах, и распахнутая блузка безвольно стекает на мою талию. Потом отстраняется и меня обдает холодом. Я замерла, сжалась, застыла, когда он потянулся к моей юбке, и медленным движением расстегнул молнию сбоку. Юбка упала к моим ногам, и я задержала дыхание.
– Мне остановиться? – спрашивает он, положив руки мне на плечи.
Я медленно мотаю головой, зажмуриваясь, потому что я знаю, что стою перед зеркальным шкафом–купе. И я не могу взглянуть на свое отражение. Только не сейчас.
Я пытаюсь представить себя прежнюю. Без шрамов и татуировок. Я представляю, как его руки гуляют по моему телу, изучая его, поглощая его, впитывая его. Я представляю, что он дотрагивается до моего живота, до моих бедер, целует мои ноги, и я чувствую. Я так хочу это чувствовать…
Но его руки просто исчезают, растворяются, когда спускаются от груди к моему животу. Я ничего не ощущаю. Ни–че–го.
– Дана? – шепчет он где–то рядом, и я открываю глаза.
Он закрыл меня собой, и я не вижу своего отражения. Вздох облегчения вырывается из груди, и я обхватываю его руки, цепляясь за него, как за последнюю соломинку, держащую меня в этом мире.
Эрик не говорит ни слова. Просто целует меня, глубоко, осторожно и мягко. В ногах я чувствую волны тонкого шелка, но белье еще при мне. Он не торопится, дает мне шанс одуматься и убежать. Я запускаю руки в его мягкие волосы, и он шумно выдыхает мне в губы. Переступаю с ноги на ногу, и отбрасываю платье в сторону. Эрик отпускает меня и удивленно поднимает брови.
– Не останавливайся, – уверенно говорю я, притягивая его к себе.
Почему в романах о любви всегда так похабно описывают близость? «Он вошел в нее, и она радостно приняла его в себя», «Они двигались в одном ритме, пока не достигли пика наслаждения», «Ее плоть плотно сжимала его плоть» и бла–бла–бла.
Ничего этого не было. Мы просто занимались любовью, изучая друг друга. Я рассыпалась на части, расплавлялась и растекалась под его руками, которые снова по кусочкам собирали меня обратно. Я дышала его телом, пила его по глоточку, я не могла насытиться.
Я горела, горела дотла, и превращалась в пепел.
В пепел, разбросанный темными волосами по его подушкам. В пепел, вскидывающий руки над простынями. В пепел, обхватывающий его ногами и царапающий спину. В пепел, шепчущий в ночи: «Не останавливайся». Я превратилась в пепел, я стала пеплом. Я сгорела дотла, не чувствуя ни грамма боли. Я очистилась этим огнем, потому что впервые за три года, я снова почувствовала себя живой. Реальной. Чувствующей.
***
– Я сделаю новую татуировку, – прошептала, уткнувшись Эрику в шею.
Он лежал на животе, а я устроилась на его спине и гладила надпись моим почерком у него на лопатке.
Путь без сердца никогда не бывает радостным.
– Какую? – промычал он в подушку.
– Есть ручка и бумага?
Он потянулся к ночному столику и вытащил из ящика блокнот с прикрепленной к нему золотой ручкой, которая пару недель назад торчала в моих волосах. Я села на кровати, укутавшись в простыню, и написала дату нашего знакомства, в противоположном углу я сделала подпись «Alive[4]» и обвела все это в знак бесконечности. Показала Эрику, и он улыбнулся.
– Я предлагаю сделать ее вместе.
ГЛАВА 19
Я проснулась в десять утра, разбуженная легким ощущением прохлады. Эрика рядом не было, я развалилась поперек большой кровати, голая и счастливая. Интересно, а есть ли телешоу «Голые и счастливые»? Если есть, я однозначно победитель всех сезонов.
Сладко потянувшись, я уставилась на свое отражение в зеркале. Неплохой вид, учитывая почти бессонную ночь. Волосы похожи на мочалку, под глазами легкая припухлость, губы красные и надутые от укусов и поцелуев. Я невольно вспомнила вчерашнюю силиконовую долину и поморщилась.
В квартире стояла полная тишина. Эрик, скорее всего на работе, сегодня четверг. Ведь четверг, я ничего не путаю?
Я лежу на белых простынях, и все вокруг пахнет чем–то терпким и сладковатым. Мужской запах. Кажется, что моя кожа впитала его на сто процентов. Тело немного ноет, но это, наверное, нормально. Я еще раз бросаю взгляд на свое отражение, потом на красное платье, скомканное в углу, и улыбаюсь.
Все–таки не убрался.
У Эрика нездоровая страсть к порядку. По–моему этот случай даже в психиатрии описан. Все в нем выдает человека, который настолько привык все рассортировывать, раскладывать по полочкам, что даже немного тошно. Книги на полках стоят по алфавиту, девственно–чистая кухня, ни единой пылинки в гостиной и спальне, ванная с наполированной сантехникой. Разве нормальный мужчина будет регулярно начищать кран?
У него была домработница, но она приходит только по субботам со слов Эрика. А идеальный порядок был поддержан постоянно. В общем, странно. Я не грязнуля, но и носиться по дому с влажной тряпкой вытирая каждую пылинку, не буду.
Я прошла в ванную и встала под прохладный душ. Конечно, смывать с себя запахи прошлой ночи не хотелось, но освежиться не помешает. К тому же, я могу помыться мылом и шампунем Эрика, так что… Терять нечего.
После тщательной экзекуции с пеной, мылом и зубной пастой я наконец–то почувствовала себя человеком. Открыла шкаф в спальне, вытащила белую рубашку (других, в общем–то, и не было) и надела ее. Не ходить же в вечернем платье с утра?
Выйдя в гостиную, я нашла на кухонном острове записку и ключи от машины:
«Доброе утро. Я уехал на работу, не стал тебя будить. В час дня я могу выйти на обед, если тебе не сложно, забери меня, хочу провести это время с тобой.
